О языке, достойном человека: учебное пособие - Вера Харченко

Почитайте предисловия к словарям непечатной лексики, когда составитель поименно благодарит людей, сообщивших непристойности, а также «огромную массу безымянных носителей русского языка из различных сфер русской жизни». Не благодарность это – пощечина нам, провокация.

Попытаемся тезисно ответить на оба вопроса: почему и как? почему распространилось сквернословие и как положить конец этому процессу? Разумеется, речь пойдет не об однозначном и единственном ответе, а о системе ответов, равно как о системе действий. Распространению сквернословия в социуме весьма способствуют следующие мифы (информационная насыщенность современной жизни отнюдь не исключила феномена мифотворчества!).

1. Миф о том, что сквернословие помогает выразить сильные чувства. Конечно, здесь недоработка филолога-прикладника. Мы, филологи, должны искать и находить формулы выражения сильных переживаний, а, набрав определенный фонд крылатых слов, пропагандировать их, внедряя в коллективное бессознательное. И в то же время популярно объяснять, что сквернословить плохо и сквернословящий, что очень важно, в глубине сознания сам осознает, что поступил плохо, потому такой каскад облегчения и не приносит, разрушая невидимый хрусталь самоуважения, на котором, собственно, все и держится в нашей психике.

2. Миф, как и в ситуации с алкоголем, о том, что в малых дозах и / или в определенных ситуациях сквернословие допустимо (в узком кругу, среди мужчин). Бороться с таким мифом помогает угрожающий образ джинна, выпущенного из бутылки: не остановить, не вернуть. «Мы не ругаемся, мы разговариваем!» – реплика, услышанная от одного из мужчин на остановке в ответ на замечание со стороны проф. И.А. Стернина. Сквернословие стало выполнять функцию заполнения пауз.

3. Миф, что ругаются все, а значит бороться бесполезно. Во-первых, не все. Во-вторых, даже если эта болезнь действительно охватит все общество, бороться с ней необходимо в любом случае. Наши предки чуму лечили, в 1915 году в России со взяточничеством было покончено. Ну не фантастика ли, а тут всего лишь сквернословие...

4. Миф об авторитете классиков по всем вопросам. В поддержку допустимости сквернословия «приглашают» пушкина. Приходится напоминать, что жить лучше своим умом. Профессор приводит в своей статье предложения с инвективами из книги М. Веллера «Смысл жизни», но писатель Михаил Веллер сейчас весьма авторитетен, а потому незамедлительно звучит оправдание сквернословию: «Все эти нарушения нормы повышают прагматический эффект излагаемого...».

5. Миф о том, что ругаюсь, когда хочу. Нет, чем больше ругательств в речи, тем «невозможнее обходиться» без них. Мы уже упоминали об известном в психиатрии синдроме Туретто, когда человек забывает все слова, кроме «этих».

6. Миф о том, что размываются границы между литературным языком и нелитературными компонентами родного языка. Если часто употребляют бранное слово еще не значит, что говорящие не ощущают границ недозволенного.

7. Миф о том, что сквернословие такой же недостаток современного речевого поведения, как использование иностранных слов или словесного «мусора» (типа, как бы, короче). Сквернословие нельзя ставить в один ряд абсолютно ни с чем, иначе мы снимаем остроту проблемы, тем более что «все остальное» (даже надоедливые повторы слов!) необходимы говорящему как ритмическая поддержка самой ответственной повседневной речи, когда нет черновиков. Впрочем, это отдельная тема.

Мы привели сейчас далеко не все проявления мифотворчества. Кстати, интеллигент (а интеллигент – это прежде всего самостоятельность мышления и индивидуальная культура!) призван плыть против течения, бороться с коварными мифами, спасать нацию. Как противостоять злу? Сформулируем семь тезисов борьбы со сквернословием.

Тезис первый. Не говорить плохих слов самому. Счет идет сейчас на единицы. Включить внутренний счетчик своего поведения, контроль изнутри (кстати, самый действенный вид контроля!). Человек может через свою речь влиять на состояние языка. Лет тридцать-сорок тому назад эта мысль показалась бы крамолой, методологическим абсурдом. Мы твердили об объективном существовании языка, а коль скоро оно объективное, так ли уж важно, как и что я говорю, я – мельчайшая песчинка в пустыне, капля в океане других людей? Но в те же самые годы обдумывалась Львом Николаевичем Гумилевым в лагере заключенных гениальная концепция о пассионарных вспышках, об инертном (как все) и пассионарном (лучше всех) поведении этносов, социальных групп и отдельных людей. Получается, что жизни небезразлично, как я живу. Значит, и я творю жизнь, идеалы, язык. Не нужно бояться быть белой вороной. «Все пусть, а я не буду». Но для этого требуется особый вид мужества, который в старину называли доблестью. Доблесть – это мужество, помноженное на благородство. Позиция «Я – исключение!» трудна и притягательна для личности. Трудна потому, что дружеские взаимоотношения в жизни далеко не всегда бывают со знаком «плюс». Над тобой и смеются, и подтрунивают, и шутят, если ты в чем-то превосходишь своих друзей. Ах, ты не пьешь? Не куришь? Не ругаешься? Так если ты мне друг, я заставлю тебя выпить, я сам куплю тебе сигареты, я не позволю тебе быть чище, чем я.

Попробуйте устоять в такой позиции. Попробуйте не испугаться насмешек, презрения, даже одиночества. Молодой человек должен знать, что в жизни бывают периоды и в год, и в два, и в пять лет, когда нет рядом друзей, но есть семья (сначала родительская, потом собственная), есть учеба, работа. Отсутствие «друзей» можно и нужно выдерживать, не хватаясь за первого встречного, но и не презирая, не оскорбляя его. Позиция «Я – исключение!» притягательна потому, что отвечает глубинным потребностям личности выделиться, проявить свою уникальность. Древнейшее требование «познай самого себя» означает задать себе высоту, сотворить свой, достойный стиль поведения.

Психолог В. Петровский проводил в детском саду интересный эксперимент. Детям было запрещено переступать проведенную мелом на полу черту, за которой ровным счетом в комнате ничего не было (и дети это видели!). Экспериментатор, спрятавшись, наблюдал за детьми и видел, что все дети переступали загадочную линию. Один мальчик бросил мяч, так надо же достать. Другой шел так, что черта оказывалась между ног. Третий… Каждый нормальный ребенок готов испытать себя (Знание – сила. 1991. № 10). Чтобы быть «исключением», мы должны быть пассионарны, должны отказаться от инерции поведения. Мы не властны над речью других, но над собственной речью мы властны, это наше зеркало, и пусть оно не будет грязным. Нравственная ценность физиологического целомудрия огромна. Точно так же можно беречь и целомудрие собственной речи. Если кто-нибудь один раз услышит от нас нехорошее, постыдное слово – незримую планку нашего авторитета на прежнюю высоту мы уже не поднимем. Если человек за свою жизнь не произнесет ни грубого, ни резкого, ни ядовитого, ни грязного слова – значит этот человек уже сделал великое дело, через свою речь повлиял на состояние национального языка – хранителя и конденсатора национальной совести.

Тезис второй. Нужно осознавать и ценить меру своего авторитета, свой социальный, профессиональный, семейный рейтинг. Во время лекции студент спросил меня: «А что, собственно, плохого, если ко мне пришел друг и выплеснул наболевшее, расслабился, ну взял и выругался?» – «Саша, через пятнадцать лет будет у Вас дочка. Вы хотите, чтобы она пришла в гости и так расслабилась?» Молчание. В отношении собственных детей мы не лукавим. Желаемое поведение собственных детей – это и есть самая искренняя наша установка. Если мы не хотим, чтобы так говорили наши дети, не будем сами так говорить, даже в ответ. «Оскорбление не достигает мудреца». Не думайте, не обольщайтесь, что Вас никто никогда публично не оскорбит, но это, оказывается, можно выдерживать. «Не то, что входит в уста, оскверняет их, но то, что выходит из уст». Если копировать других, говорить, как все, то нечего потом удивляться, что не Вас послали в загранкомандировку, не Вас повысили в должности, не Вас поощрили. Едешь в троллейбусе и из окна видишь знакомого, а он не видит тебя. Великий метафорический смысл этой простой ситуации в том, что человек просматривается даже тогда, когда совсем не думает об этом.

Филологу, лингвисту, которого журналисты нередко атакуют просьбами: расскажите о происхождении какого-нибудь ругательства, объясните, за какие слова нужно штрафовать, а за какие не следует (в Белгородской области введен штраф за нецензурные слова!), необходимо чаще оперировать к понятию пРОФЕССИОНАЛЬНОГО ТАБУ. Этимология ругательств не тема для обсуждения. Лучше говорить о том, например, что ИМЯ ЧЕЛОВЕКА может служить защитой от использования им бранных слов. Имя, вообще, самое положительное слово для человека, называйте друг друга как можно чаще по имени, не искажайте имя, фамилию (прозвища тоже не красят нашу национальную культуру!). Защитой от сквернословия может стать похвала, комплимент, элементарный интерес к личности другого человека. В отношении рейтинга способом сопротивления речевому злу может стать прием бойкота на поощрение, и, наоборот, в системе поощрений в ситуациях повального сквернословия чистоту речи сотрудника ли, студента, школьника признать достойной награды, поощрения, положительной публичной оценки.