Хочу съесть твою поджелудочную - Сумино Ёру

У стойки с ней общался худощавый молодой мужчина с волосами, полностью зачёсанными назад, — лучше всего к нему подходило название «отельер».

Когда я задумался о нелёгкой доле гостиничных служащих, Сакура начала что-то писать на листе бумаги. Я не слышал, о чём они разговаривали, но, когда она передала бумагу отельеру, тот заулыбался, резво повернулся к компьютеру и что-то набрал на клавиатуре. Подтвердив, по-видимому, наличие брони, он повернулся обратно к Сакуре и что-то вежливо сказал.

Она с удивлённым видом покачала головой. В ответ лицо отельера обратилось в камень, он снова поискал в компьютере, повернулся к Сакуре, его губы зашевелились. Она опять покачала головой, сняла с плеча рюкзак, достала лист бумаги и протянула собеседнику.

Тот сравнил написанное на бумаге и высвеченное на дисплее, скривился и на время исчез за дверью позади стойки. Как и Сакура, я ждал, маясь от безделья. Наконец отельер вернулся, ведя с собой мужчину в возрасте. Едва подойдя к стойке, оба принялись безостановочно кланяться.

Затем заговорил уже не молодой, а пожилой мужчина, всем своим видом выражая глубокое раскаяние. Сакура смущённо засмеялась.

Пронаблюдав всю сценку от начала до конца, я попытался представить, что же там произошло. По здравому рассуждению напрашивалось, что либо в гостинице потеряли бронь, либо что-то в ней напутали, но это не объясняло смущённую улыбку Сакуры. Впрочем, в подобной ситуации разрешать недоразумения положено персоналу гостиницы, и я решил сохранять спокойствие. В крайнем случае посидим до утра в ближайшем интернет-кафе.

Моя спутница, всё так же смущённо улыбаясь, поглядывала на меня, и я, как ни в чём не бывало, ей кивнул. Я не вкладывал в это движение особого смысла, но, заметив его, она что-то сказала двум нахмурившимся мужчинам за стойкой.

В тот же миг их лица просветлели. Они снова начали кланяться, но теперь, как мне казалось, с благодарностью. «Главное, что они договорились», — обрадовался я, но через несколько минут мне захотелось стукнуть себя за такие мысли. Как я уже не раз говорил, мне недоставало навыков антикризисного управления.

Взяв ключи, Сакура, провожаемая поклонами, вернулась ко мне.

— Тяжкое дело, как я посмотрю, — произнёс я, глядя на неё снизу вверх. На моё сочувствие она ответила пантомимой. Сперва надула губы, затем посмотрела на меня со смущением и растерянностью, поморгала, наблюдая за моей реакцией, и, наконец, словно отбросив все сомнения, расплылась в улыбке.

— Слушай, там накладочка вышла…

— Угу.

— Забронировали очень много номеров…

— Эвона как!!

— Да, вот так. В общем, это их косяк, так что нам выделили номер гораздо лучше забронированного…

— Вот и отлично.

— Ты не понял… — Она подняла ключ и покачала им на уровне щеки. Единственный ключ. — Нас поселят вместе. Не против?

— А?

На её улыбку у меня не нашлось ни одного умного ответа.

В общем, я сам уже устал от подобных споров, и для того, кто способен прочесть мои мысли, дальнейшее развитие событий будет очевидным. Она меня продавила, и мы поселились в одном номере.

Только не сочтите меня каким-то слабовольным бабником, который легко соглашается разделить комнату с человеком противоположного пола. У нас с Сакурой были некоторые финансовые разногласия. Так вот, я настаивал, что переночую один где-нибудь ещё, даже ценой увеличения своего долга.

Впрочем, перед кем я оправдываюсь?

Именно так, оправдываюсь. Я мог бы твёрдо стоять на своём и вести себя независимо. Даже ей не удалось бы меня остановить. Но я так не поступил — по собственной воле. Почему? А кто его знает.

В итоге я разделил комнату с ней. Но мне нечего стыдиться. Не устану повторять это до конца своих дней. Мы с ней были невинны, как дети.

— Я так нервничаю: мы будем спать в одной постели!

Точнее, невинным был я один.

— Сдурела?

Она, словно в танце, закружилась по просторному номеру, озарённому мягким светом люстры, а затем ляпнула такую вот чушь. Я смерил её злобным взглядом. Уселся на изящный диван, стоявший в глубине той же комнаты в европейском стиле, где и огромная кровать, и объявил о своём очевидном решении:

— Я сплю здесь.

— Да ладно, у нас такой замечательный номер! Опробуй кровать тоже!

— Потом разок прилягу.

— Ты не рад, что можешь спать с девушкой?

— Хватит принижать моё достоинство. Я всегда и во всём джентльмен. А этим занимайся со своим любовником.

— Разве не прикольней с тем, кто не твой любовник? Запретный плод сладок.

Тут она, похоже, о чём-то вспомнила, достала из рюкзака «Книгу жизни с болезнью» и записала туда несколько строк. Наблюдая за ней, я часто замечал, как она это делает.

— С ума сойти! Джакузи!

Слушая, как она весело возится в ванной комнате, я открыл дверь и вышел на балкон. Наш номер располагался на пятнадцатом этаже и, хоть на люкс не тянул, для старшеклассников всё равно был слишком шикарным. Раздельные туалет и ванная, потрясающий вид с балкона.

— Ой, какая прелесть!

Она тоже вышла на балкон — я не заметил когда — и любовалась открывшейся панорамой. Шепчущий ветер ерошил её длинные волосы.

— Скажи, романтично — смотреть вдвоём на ночной город?

Я не ответил и вернулся в комнату. Сел на диван, взял с круглого столика передо мной пульт, включил большой, под стать комнате, телевизор и начал бездумно переключать каналы. Попадалось много местных станций, какие дома обычно не увидишь, и передача с артистами, подчёркнуто говорившими на местном диалекте, заинтересовала меня гораздо больше, чем бредни моей спутницы.

Она вернулась с балкона, закрыла дверь, прошла передо мной и села на кровать. По её «ва-ай!» я догадался, что кровать довольно пружинистая. Ладно. С меня не убудет разок проверить эту пружинистость на себе.

Как и я, Сакура уставилась в экран большого телевизора.

— Какой забавный диалект! «Трапезничать» и всё такое — старинные словечки, как у самураев. Город на переднем крае прогресса, а говор — древний. Удивительно! — высказала она довольно глубокую для себя мысль. — Наверное, интересно заниматься исследованием диалектов.

— Тот редкий случай, когда я соглашусь. Я тоже подумываю, не поступить ли мне в институт и не поучиться ли чему-то подобному.

— Завидую. Вот бы и мне поступить в институт!

— Что тут скажешь…

Лучше бы она не говорила таких сентиментальных вещей всерьёз. Я даже не понимал, что должен сейчас чувствовать.

— Устроим викторину про диалекты?

— Дай подумать… Для нас все кансайские[17] диалекты звучат одинаково, но знаешь ли ты, сколько разных видов насчитывается на самом деле?

— Десять тысяч!

— С чего бы? Не говори от балды, раздражает. Есть разные мнения, но, вообще-то, диалектов меньше тридцати.

— Да что ты говоришь!

— Скажи, скольких людей ты за свою жизнь успела обидеть?

Наверное, и не сосчитать — при её-то обширных знакомствах. Великая, должно быть, грешница. Вот я ни с кем не знаюсь и никого не обижаю. По-моему, очевидно, кто из нас добродетельный человек.

Какое-то время она молча смотрела телевизор, но затем, словно ей наскучило сидеть на одном месте, покаталась по широкой кровати, смяв покрывало, во всеуслышание объявила: «Я купаться!», зашла в ванную комнату и открыла кран. Под аккомпанемент бурно льющейся за стеной воды она достала из рюкзака кое-какие свои вещицы, пошла в другую ванную комнату и пустила воду в раковине. Должно быть, смывала косметику. Впрочем, какая мне разница.

Когда вода набралась, ликующая Сакура скрылась за дверью. «Не подглядывай!» — предупредила она, что было глупо: я даже не смотрел, как она туда заходит. Я же джентльмен.

Было слышно, как она напевает себе под нос какую-то знакомую мелодию, — кажется, из рекламы. «Как до такого дошло, — критически спросил я себя, пересматривая свои намерения и поступки, — что я сижу рядом с моющейся одноклассницей?» Я глянул на потолок и краем глаза заметил, что свет люстры мерцает.