Дурочка (Ожидание гусеницы) - Нина Васина

Аглая подошла неслышно и стояла позади матери, пока та, не застонала от отчаяния.

— Это можно не надевать, — сказала тогда Аглая тихонько. — Это для любителей нюансов.

Лукреция вздрогнула и резко повернулась.

— Что такое нюансы? — спросила она с подозрительным пристрастием.

Аглая, стараясь не смотреть в странно напряженное лицо матери, ответила еще тише:

— В словаре nuance переводится как оттенок. Если применять в жизни к предметам или ситуациям, то это, наверное, странности… всякие разные.

— Иди ко мне!.. — Лукреция обхватила дочь и прижала к себе. — Умница моя…

Это было нечто странное, как будто ее приняли за чужую — для Аглаи с детства «дурочка» и «дочка» означало одно и то же.

Лукреции явно полегчало. Она отпустила Аглаю, глубоко вздохнула, осмотрелась и даже попробовала объяснить свое состояние, прохаживаясь у машины:

— Это у меня нервное истощение после вчерашнего. Как накатило, понимаешь? Смотрю в эту коробку и ничего не понимаю, как будто я в другом измерении.

— Так бывает, — кивнула Аглая.

Лукреция с досадой усмехнулась, как обычно делают, обнаружив тупость собеседника:

— Да что ты понимаешь!

И тут же пожалела о сказанном — Лайка застыла. Основное правило при воспитании ребенка с умственным отставанием — беспрекословность поведения и непогрешимость опекуна. Никаких объяснений, потому что ты — бог. В голосе всегда должна быть дружелюбная твердость, исключающая любые сомнения в выполнении указанного. Намеки, ирония и насмешки исключены. «Это как с животными, — объясняла психиатр, — проявления ваших ошибок или слабостей ломают устойчивость доверия».

— К черту психиатров… — пробормотала Лукреция, присев на капот машины. — Лайка, извини, я неправильно задала вопрос.

— Я тебя никогда не буду извинять, — сказала Аглая. — Ты же моя мама.

Лукреция внимательно всмотрелась в лицо дочери:

— Расскажи о слове «извинять».

— Извинять — это мучить, изводить виной. Когда я делаю что-то неправильно, ты меня ругаешь, изводишь обвинениями и упреками, а потом не сердишься больше.

— Интересная трактовка, — задумалась Смирновская. — А может это слово означает не изводить виной, а избавить от нее?

— Нет, — уверенно сказала Аглая. — Как можно избавить человека от того, что он уже сделал?

— Понятно… — грустно кивнула Лукреция. — Вы вчера купили эти штуки в коробке, это тоже понятно… Дай-ка попробую угадать. Навес над столом?.. Не подсказывай! Что-то вроде праздничного абажура? Постой… — Лукреция выпрямилась и еще раз заглянула в салон. — А где платье? Платье купили?

Лайка прикусив губу, смотрела на мать с восхищенным ожиданием.

— Только не говори мне… — прошептала Лукреция.

— Я сама выбрала, — радостно сообщила Аглая. — Очень красивое.

Лукреция с минуту смотрела в лицо дочери, по-детски изуродованное радостным напряжением, потом кивнула:

— Ладно. Бери эту красоту, пойдем в дом готовиться к свадьбе.

Подготовка заключала в себе множество процедур. Обработку ногтей на ногах и руках Аглаи взяла на себя Туся. Мытье волос — Лукреция, это заняло почти час. Примерка платья проходила в гостиной. Аглая была голая, с непросохшими распущенными волосами. Застегнуть цепочки на плечах помогла Туся, Лайка в этот момент присела на корточки, а когда медленно распрямилась, курящая на диване Лукреция застыла с папиросой у приоткрытого рта.

Аглая, медленно двигаясь по полу скользящими движениями босых ног, взяла со стола квадратную накидку из плотного капрона, переливающуюся металлическими отблесками, и закрепила ее обручем на голове. Хозяйка и домработница, затаив дыхание, следили за передвижением тела внутри конуса, а после закрепления «фаты» одновременно выдохнули и посмотрели друг на друга с мученическим восторгом. Туся вытерла слезы. Лукреция сделала несколько судорожных затяжек.

— У меня к этому платью есть кое-что, — вскочила она и ушла наверх.

— Такое нельзя показывать простым смертным! — объявила ей вслед Туся.

Смирновская вернулась со стальной розой — небольшой, полураскрытой, с коротким стеблем в бугорках «шипов» и двумя листиками. Аглая ахнула, так это было чудесно.

— Кто сделал такое? — спросила она шепотом, трогая тончайшие лепестки.

— Мужчина, который меня любил, — просто ответила Лукреция, заметила мгновенный взгляд-бросок домработницы в свою сторону и добавила, поколебавшись: — Один из… трех.

— А что тебе подарили два других? — с азартом спросила Аглая.

— Бриллианты и — вот, — она раскрыла ладонь. — Кольцо с изумрудом. Теперь оно твое. Велико, правда, но как обручальное для свадьбы сгодится.

— Конечно, велико! — укоризненно заметила Туся. — Потеряет обязательно. Устроила тут раздачу драгоценностей как перед похоронами!

— Не потеряю! — обиделась Аглая.

Кольцо из платины с крупным изумрудом даже на среднем пальце двигалось свободно.

— Ладно, девочки, давайте о делах, — строго заметила Туся. — Всем понятно — это платье делалось на обнаженку. Что предлагаете?

Смирновская села на диван и издалека посмотрела на дочь в куполе уже по-другому.

— Да… В общественном месте, на голое тело — невозможно, — кивнула она.

— Почему?.. — пожала плечами Аглая, отчего конструкция на ее теле начала плавно колебаться круговыми движениями.

— Предлагаю под купол надеть сорочку, — заявила Туся. — Короткую, белую. Самого простого покроя, на тонких бретельках. И трусы, естественно! — она повысила голос и строго посмотрела на Аглаю.

— Не представляю, из чего может быть сорочка под вот это, — Лукреция провела рукой в направлении Аглаи.

— Зато я представляю. Из твоей японской простыни. Она ведь из натурального шелка, так? — прищурилась Туся.

— Я не дам кромсать мою японскую простыню! — возмутилась Лукреция. — И вообще… это память, я на ней даже не сплю, ты знаешь. И потом — она не белая, она бледно-серая!

— То, что надо под капрон и металл! — не сдавалась Туся.

— Вы хотите закутать меня в простыню? — подала голос Аглая.

Сорочку кроила и шила Туся. Ручной «зингер» стрекотал ночью до двух. В третьем часу Туся растолкала безмятежно спящую Аглаю и настояла на примерке. Они позвали Лукрецию, которая сидела у себя в спальне перед компьютером, и еще раз надели на Лайку купол, но уже — с короткой сорочкой снизу. Аглая, зевая, позволяла себя одевать и раздевать с покорностью сонного ребенка.

— Ладно, — согласилась Лукреция, — ты здорово угадала с этим шелком, лучше никто бы не придумал.

— А то! — самодовольно заметила Туся. — Там еще тебе на пижаму осталось. Однако, сейчас не лето, что девочка наденет на себя сверху, подумала? Выйти из машины, дойти до здания, а?

— Подумала. Мою накидку из белого песца помнишь?

— Еще жива? — подозрительно прищурилась Туся.

Они отвели Лайку спать и пошли смотреть накидку. Смотрины затянулись — Туся решила примерить кое-что, а кое-что уговорила примерить и Лукрецию. Потом обе ностальгически всплакнули после двух рюмочек ликера, и Туся ушла «поспать хоть пару часов».

Задремавшая под утро Лукреция проснулась от содроганий — Туся пинала ее кровать ногой. Сев, хозяйка осмотрела домработницу в платье невесты поверх пижамы, при этом обруч та держала вертикально к полу, задрав его спереди вверх до подбородка, так что руки были заняты.

— Спятила?.. — прошептала Смирновская. — Зачем ты это нацепила?

— Эксперимент. Я лежала, лежала, никак не могла заснуть и все думала — как Лайка в таком платье сядет в машину?

— И как?.. — спросила еще плохо соображающая Лукреция.

— Никак она не сядет! — заявила Туся. — Я пробовала. С этим обручем прилично в машину не залезть! Сто пятнадцать сантиметров в диаметре, сама подумай.

— Показывай! — решительно встала Смирновская.

В стылом рассветном тумане они пошли к открытому гаражу, и Туся с азартом клоуна изобразила несколько способов пролезть в платье с обручем на заднее сидение машины. Луреция от этого представления сильно смеялась и назвала домработницу в таком прикиде «индустриальным привидением». Туся в пижаме и резиновых сапогах под куполом заявила:

— А кто мы с тобой, как не привидения? Что скажешь, дезертир с холодной войны Смирновская? — она стала притопывать у сосен, напевая — «Родина-а-а нас не забудет, Родина-а-а нас не пропьет!..»

Лукреция подхватила припев сильным низким голосом:

— «Некуда больше прятаться, некого больше ждать в темноте, то ли мы были солдатами, то ли убили не нас… И не те!». (Арефьева )

Они попробовали обняться — новый приступ хохота, потому что платье не дает. Туся для удобства передвижения задрала обруч одним концом вверх левой рукой, и холод остывшего металла вдруг испугал ее сердце до задержки с толчком.