Волчонок на псарне (СИ) - Анна Чарова

— Пойдем на юг, к другим заргам, — ответила я. — Надо вернуться, набрать оружия… Эти демоны даже дипродов убили. Найдем наших, расскажем им и придем сюда другим летом. Никого не пожалеем.

— Прежде надо дойти, мягкотелые нас узнают и убьют.

— Надо понаблюдать за ними, одеться, как они, вести себя, как они. Если есть захочется, брать у них еду незаметно, я это умею, меня никто не увидит.

— И все-таки ты ведьма, — вздохнул Мыш. — Но это хорошо, ведьмой быть легче.

А ведь и правда, добрый лес оберегал нас: пугал и не пускал к стойбищу. Если бы мы сразу вернулись, как огневок увидели, тоже умерли бы. В голове вертелась мысль, что настоящий зарг должен был принять смерть вместе со своей семьей, а не прятаться в чаще, но старая Фло сказала бы, что еще одна смерть ничего не изменит, разве что мое тело накормит червей. Смерть бывает достойной, если ее есть кому оценить.

Мыш не пошел со мной на пожарище, остался сидеть здесь, а мне предстояло проститься с покойниками. Если мы с Мышем умрем, жизнь нашей семьи оборвется.

Найти удалось много маленьких ножей с костяными ручками, все луки сгорели, а мечи забрали мягкотелые. Ножей надо было взять столько, сколько мы унесем, чтобы обменять их на еду, потому я отчистила от сажи большой глиняный горшок и собирала ножи туда.

Еле дотащила до Мыша, поставила на землю.

— Вот. Надо выбрать лучшие себе, а остальное замотать и нести.

— Идти долго, — вздохнул Мыш.

Я упрямо тряхнула головой:

— Ничего, доберемся.

Мы не нашли подходящих тряпок, чтоб замотать ножи, и пришлось нести их в горшке. Сначала мы топали по нашей тропинке, потом вышли на дорогу, где ездили мягкотелые на своих конях и телегах, и побрели на юг. Дорога то взбиралась на пригорок, то сбегала вниз, и становилось полегче. Горшок получился жутко тяжелым, хотя мы прошли немного, болели ноги, руки, спина и очень хотелось есть.

В лесу мы подкрепились земляникой, но в животе все равно курлыкали журавли.

— Мяса бы, — пожаловался Мыш, сейчас горшок тащил он.

Над головой стрекотали ласточки, маленькие, но мясные. На деревьях ворковали огромные лесные голуби. Будто издеваясь, дорогу перебежал выводок фазанов, и я взвыла, ломанулась в заросли лещины, срезала длинный гибкий прут для копья, но с досадой поняла, что нож к палке примотать нечем, и копье не получится. Даже если добуду кролика, нам придется есть его сырым.

— Мыш, — позвала я, выбрасывая палку. — Ты можешь разжечь огонь?

Мыш почесал в затылке.

— Нужен особенный камень. Проводишь по нему железом, резко, вот так, — он взмахнул рукой. — И летят искры.

— Давай искать камень. Если найдем, я поймаю кролика, а ты разожжешь костер.

— Ты сможешь его догнать? — удивился Мыш.

Я постучала по лбу:

— Дуб-дерево! Подожду возле норы. Если кролика не найду, фазана поймаю. Кого-нибудь точно достану, не помрем.

Камень мы искали долго, но подходящих здесь не было, были белые, которые крошились, если провести по ним железом, и желтые мягкие, они тоже крошились.

— И что делать? — Мыш развел руками. — Надо питаться, а то сил не будет.

Я подняла горшок и потопала вперед, Мыш побрел за мной. Еще утром казалось, что мы легко доберемся к своим, теперь я поняла, что двум детям, пусть даже они зарги, в лесу выжить очень непросто, а ведь тут еще упыри могут вылезти, и волки водятся, если ночью нападут, мы не отобьемся, надо заночевать поближе к мягкотелым, где волков разгоняют собаки. У мягкотелых взять камень для огня, веревку или жилу для копья, лук со стрелами и немного еды. И шкур, чтобы кутаться, когда станет холодно. Задумками я поделилась с Мышем, он согласился со мной.

Когда донеслось лошадиное ржание и вдалеке показалась повозка, я чуть горшок не выронила и с криком: "Мягкотелые!", рванула с дороги в кусты, где мы с Мышем и залегли, наблюдая за врагами в просветы между листьями.

Мягкотелый был один, старый усатый дядька в огромной шляпе и серой одежде. Я скрипнула зубами от ненависти и сжала кулаки, рука сама тянулась к ножу. Он сидел на повозке, сбитой из досок, которую тянула лошадь. У них лошади вместо дипродов, что глупо: дипрод и сильнее, и лучше воюет: топчет врагов, разрывает, и из лука его сложно сразить из-за мощных пластин на лбу и по бокам.

— Убить хочется, — прошептал Мыш мечтательно.

— Не сейчас. Потом, когда приведем сюда наших.

Проводив взглядом мягкотелого, мы пошли дальше. Теперь мягкотелые встречались чаще, и приходилось подолгу отсиживаться в кустах. Один раз мы прошли мимо их маленького стойбища, но заходить туда не стали, а к вечеру вышли к огромному стойбищу, окруженному каменной стеной и речкой. Уже было почти темно, мы залезли в стог сена и долго ворочались — уснуть не давал голод.

Голод же нас и поднял с первыми лучами солнца. Я высунулась из сена и услышала множество голосов — мужских и женских. Разговаривали возле стойбища. Интересно, что там? Растолкав Мыша, я приказала ему сидеть здесь и караулить ножи, а сама поднялась на вершину небольшого холмика, покрытого такими вот кучами сена, спряталась за одной и глянула вниз.

Отсюда, с вышины, за стеной были видны каменные дома с красными верхушками. А еще возле речки, окружающей стойбище, толпились мягкотелые и смотрели на стену, откуда опускался мост. Ага, значит, на ночь стойбище закрывается, а днем туда можно пройти. Хорошо живут, гады. Мягкотелые выстроились друг за другом и стали втягиваться в стойбище — кто сам пришел, кто прикатил на лошадях и повозках. Каждый что-то тащил в мешке.

Как бы попасть за стену?

Некоторые мягкотелые были одеты, как я, — в кожаные штаны и жилетку, — но таких было мало. Интересно, меня пропустят? Поймут, что перед ними зарг? Для зарга я слишком бледная, это смуглого узкоглазого Мыша сразу прирезали бы, а меня могут и за свою принять.

Развернувшись, я рванула к Мышу, рассказала все.

— Надо за стену сходить, — закончила я. — Все, что нам нужно — там.

— А если узнают, что ты — зарг? Убьют ведь. Да и что ты там будешь делать? Где возьмешь нужное?

— Все равно надо посмотреть, — вздохнула я, нахохлилась. — Ты не бойся за меня, я осторожно.

— Ох…

— Мне самой страшно, — призналась я, взяла два ножа, заткнула за пояс.

— Я с тобой, — Мыш встал, сжимая кулаки. — Не отпущу тебя одну.

— Мыш, — я положила ладони ему на плечи. — Тебе туда точно нельзя, они все бледные, а ты — нет, тебя узнают.

Он опять вздохнул, пнул стог сена, скрестил руки на груди и надулся. Я молча развернулась и побежала к стойбищу мягкотелых, но уже когда начала спускаться с холма, смелости поубавилось. Эти люди убили всю мою семью, они — враги, я буду среди них, как волчонок на псарне.