Привет, святой отец! - Сан-Антонио

Он с трудом сел. Кровь пачкала его шею.

— Ты себя лучше чувствуешь, красавчик?

Он кивнул.

— Тогда давай, тебе придется раскрыть свою раковину.

* * *

— Я сидел на руле.

— Загребай!

Берю — на одном весле, Олимпиакокатрис — на другом, и лодка с плеском разрезает волны.

— Ну, скажешь ты мне, куда вы девали Нику, Олимпия? — сказал я между двумя всплесками весел.

Пот и кровь смешивались на его голове. Вода и пот — на голове Берюрьера.

Поскольку тот замедлил с ответом, Берю оставил свое весло и дал ему затрещину.

— Мы тебе покажем, ты заговоришь! — прорычал он.

Он был чертовски зол, Жиртрест. Он не мог себе простить, что его так облапошил Тедонксикон. Вся ситуация, оружие были у него в руках, и одним ударом ноги посадить его в лужу — если ты Берю, это трудно проглотить, это задевает честь.

— Ника... — пробормотал второй гребец.

Новая оплеуха Жирного.

— Ты не повторяй, как эхо, ты отвечай!

— Она никогда не покидала Франции, — прошептал Олимпиакокатрис.

— Как? — задохнулся я. — Не дури мне голову, говори, подонок!

— Нет, я клянусь тебе!

Берю выпрямился в лодке, рискуя перевернуть ее. Он встал перед вторым гребцом и принялся со страшной скоростью молотить того по роже.

— Прекрати свою гимнастику, Жирный! — приказал я. — А то у него черепушка расколется!

Тот послушался. Он подул на свои покрасневшие кулаки и уселся на место.

— Олимпиакокатрис, зайчик мой, — снова начал я, — Я знаю, в чем фокус «Кавулома-Кавулоса» с его шлюзовой камерой с открывающимся дном. Так что не говори мне, что она не использовалась, там остались следы того, как проходил ящик.

— Ну, конечно, ящик прошел через нее, только он остался в Марселе, — горячо утверждал моряк. — Мы открыли оба люка, и он сразу же упал в воду!

На мгновение я остолбенел, потом покатился от смеха. Боже мой, до чего хорошо разыграно! Ника только пересекла, прошла насквозь «Кавулом-Кавулос»! Не задержалась на борту дольше четырех секунд! Ах! Вот это трюк! Хороша идея! Браво! Виден почерк гения!

— На кого вы работали? Кто вам платил? — спросил я.

Он чуть-чуть колебался. Но фаланги пальцев Берю были здесь, на его шее, и это давало хороший импульс.

— Офицер, который был помощником капитана на борту «Good Luck to You».

— Яхты Барбары Слип?

— Да. Это он все устроил.

— Имя этого человека?

— Джон Хайуолкер.

Я задумался.

— Ладно, гребите! — сказал я.

— Если ты хочешь на мое место, не смущайся, — усмехнулся Жирный, — я тебе его уступлю совершенно бесплатно.

Я даже не ответил ему, потому что был поглощен полным пересмотром всего происшедшего. Два матроса плавают на яхте старой голливудской звезды. Один из ее офицеров предложил им похищение века. Они пошли на это! И...

— Скажи-ка, Олимпиакокатрис, этот твой Джон Хайуолкер когда-то плавал на борту «Кавулома-Кавулоса»?

— Да, в самом деле, — удивился гребец, — Вы это знаете?

Оплеуха Берю напомнила ему, что он должен только отвечать на вопросы и воздерживаться от того, чтобы задавать их.

— Расскажи-ка мне немного о семействе Полис.

Он пожал плечами, от чего при гребле может приключиться радикулит.

— Я ничего не знаю!

Снова затрещина Жиртреста!

— Говори! — прорычал Жирный с такой силой, что у проплывавших поблизости селедок, должно быть, полопались плавательные пузыри.

— Но я...

— Однако, перед тем как выйти из госпиталя, вы звонили именно Полисам.

— Лейтенант Хайуолкер дал нам этот номер телефона и сказал, чтобы мы попросили мисс Александру Полис. Она была предупреждена и должна была спрятать нас, как только мы выйдем из госпиталя. Надо было, чтобы мы оставались в безопасности, пока в Самофракии не обнаружили похищения.

— Она приехала за вами с поповской одеждой и отвезла вас в монастырь, где вы должны были оставаться все это время?

— Точно.

— Только сегодня на горе Фоскаос появилось что-то новенькое...

— Мы узнали полицейского, — признался Олимпиакокатрис.

— Каким образом?

— У него ботинки греческого полицейского.

— Постой-ка! — удивился я, — А в чем их особенность?

— Они подбиты гвоздями!

Глава XV, в которой мы проводили свои последние часы на греческой земле

— Войдите, мадемуазель Полис, — пригласил Келекимос.

Александра появилась в бюро. Я сидел в наручниках в кресле для обвиняемых. До чего же она хороша, эта девка! Хоть я и сурово расплатился за нее, но ни о чем не жалел — такой бы не хватало в моей коллекции.

— Вы узнаете этого человека? — спросил комиссар.

— Вполне, — заявила она. — Этот гнусный тип злоупотребил моим доверием.

— Скажи-ка, Сандра, — перебил я, — не кажется ли тебе, моя белая голубка, что это ты, напротив, злоупотребила моей легковерностью?

— Я надеюсь, он будет сурово наказан, — добавила она, не обращая внимания на мое вмешательство. — В конце концов дедушка напрямую свяжется с министром юстиции.

Келекимос сделал знак, и его помощник ввел гражданина Олимпиакокатриса. При его появлении девчонка побледнела.

— А это лицо, — продолжал комиссар, — вы узнаете?

Она взяла себя в руки, поглядела на вошедшего и потрясла головой.

— Никогда не видела!

Это было уж слишком, я сорвал липовые наручники и подошел к Александре, злой как черт.

— Перемени пластинку, девчонка, а то я тебе изуродую мордашку, чтобы знала, как отравлять французских полицейских и участвовать в краже национальных сокровищ!

— Я не знаю, о чем вы говорите!

Я показал ей свою карточку.

— Комиссар Сан-Антонио! Ты что думаешь, ты имеешь дело просто с пронырами, которым охота вмешаться в твои шахер-махеры?

Я подошел к двери и открыл ее. В соседнем бюро мудро дожидалась своей очереди Александра II.

— Вы узнаете эту девушку? — спросил я ее, подводя к дипломатической внучке.

Забавно было видеть их друг против друга, этих двух Александр. Обе стиснули губы! Когда я буду думать о Греции, мордашки этих девчонок придут мне на память и заставят возгордиться собой!

— Да, я узнаю ее, — подтвердила сестра из приемного покоя. — Это она приезжала за двумя моряками.

Бум! Мисс Полис шлепнулась в кресло, в котором только что сидел я, но которое по праву принадлежало ей — поскольку это было кресло для обвиняемых.

* * *

— Что ты собираешься делать, Сан-Антонио?

Жирный, по-прежнему в бермудах и в поповской камилавке, произвел сенсацию на афинских улицах. Велосипедисты пошатывались и спотыкались на своих велосипедах, машины тормозили, прохожие поворачивались.

— Пошли ко мне в отель, там очень тихо, ни малейшего шума.

Предложение Жирного было мне тем более кстати, что мне не хотелось встречаться с персоналом моего отеля, чье любопытство, должно быть, достигло предела.

— Она раскололась, эта мышка? — спросил Берю.

— Вполне. Интересный случай. Она использовала важное положение своего деда, чтобы организовать транспортировку наркотиков.

— А насчет Ники?

— Она была не в курсе совершенно, просто американский офицер, с которым у нее были «профессиональные» контакты, попросил ее спрятать этих двоих. Но не дал ей никаких объяснений. Мне кажется, этот Джон Хайуолкер действовал сам для себя, но я продолжаю спрашивать себя, на кой ему сдалась эта Ника!

— Совершенно не могу уловить, каковы могли быть побуждения этого достойного господина, поскольку подобный объект перепродать непросто!

— Ну вот, мы и у «Тома»! — объявил мой друг-священник.

Он прошел в подъезд и увлек меня вглубь поросшей травой эспланады.

* * *

Босс, казалось, был удовлетворен моим расследованием и весьма благосклонно слушал рассказ о моих передрягах. Он похвалил (не слишком, правда, щедро) вмешательство Берюрьера и велел передать ему самые теплые приветствия.

— Я хотел бы, чтобы вы как можно скорей возвращались, Сан-Антонио, поскольку расследование не закончено, и я жду, что вы доведете его до победного конца!

— Несколько часов передохну, патрон! Пока ждете, вы можете искать в марсельском порту!

— Посмотрим!

— И потом, если можете, займитесь возвращением на родину Пино, который находится в Самофракии, с несколькими трещинами костей.

— Я займусь всем этим!

— Спасибо! Я свяжусь с вами, как только ступлю на священную землю матери-отчизны!

Я повесил трубку.

Глава XVI, в которой мы применяем уловку, никогда раньше не применявшуюся

Уставши от Греции и ее перипетий, Берю решил вернуться со мной. Супруга же его, напротив, продолжила свое пребывание, поскольку она хотела посетить Дельфы, Олимпию, еще пройтись по музеям. Он даже решил, что оставит ей машину (она получила права в начале года).