Ever since we met (СИ) - "Clannes"

Потому что Ваня ее позвал, отвечает она себе. Достаточный аргумент. В конце концов, если он зовет ее с собой, значит, хочет видеть рядом. Значит, уверен, что все будет хорошо. У нее нет причин ему не доверять.

Из клуба, когда они подходят, доносится громкая музыка — внутри она наверняка разрывает барабанные перепонки грохотом. Хорошо, думает Саша, даже очень — иногда полезно не слышать даже собственных мыслей. Столпившаяся у входа компания машет им руками, радостно крича, Ваня в объятья почти влетает, и тут же верещит недовольно, стоит девушке с неестественно рыжими волосами вцепиться в его уши. Явно не свой цвет идет ей, делая заметнее и ярче, и Саша чувствует себя бледной молью на фоне всех остальных. Будто никто бы и не заметил, если бы ее не было в этой шумной компашке…

— Нихрена себе, — раздается рядом присвист. — Ребята, Иван тут девчонку притащил, а нам ее не представил. Тиффани, радость моя, отпусти ушки нашего именинника, видишь же, он от твоих адских пыток не в состоянии даже познакомить нас со своей очаровательной спутницей.

— А тебе так не терпится, — огрызается шутливо Ваня, уши красные трет, и приобнимает ее за плечи легко. — Итак, Сашунь. Вот этот вот языкатый идиот — Даня Глейх, надежда российской моды.

— Будущая икона стиля, — возвещает Даня горделиво. — Вы еще будете гордиться, что знакомы со мной.

— Тиффани Загорски, — продолжает Ваня, давя смех. — Самая яркая пташка этого серого города. За спиной у нее Джон Гурейро, который не может от нее отлипнуть, ты заметишь со временем.

— Да чо сразу Джон, — возмущается тот, но как-то неискренне. Смех давит уже Саша.

— Ну и Алена Самарская, наше спасение, способная уболтать половину преподавателей, и это учебный год только начался, — заканчивает Ваня. Алена ей нравится, кажется тихой и спокойной, кажется, она и Джон уравновешивают Тиффани и Даню. И на улыбку сашину она отвечает тоже улыбкой. — А это Сашенька. Моя обожаемая сестрица.

— Мадемуазель Букина, рад с вами познакомиться, — Даня ее ладонь подхватывает, паясничая, к губам несет. Саша смеется.

— Степанова, — поправляет она, и ловит на себе недоуменные взгляды. Ваня вздыхает, мол, да, надо мне было самому сказать. — Я приемная.

— А я уж было думал, что теперь нам есть кого винить в том, что Ивану очарования не досталось, — Даня ухмыляется, уворачиваясь от ваниного подзатыльника. — Все равно весьма, весьма рад с вами познакомиться.

— Первое, что понимаешь о Дане, — смеется Тиффани, подхватывая ее под руку, — это что он тот еще дамский угодник. Мне кажется, ему нужна совершенно не ревнивая девушка, потому что иначе это будет кошмар. Она его задушит и скажет что так и было. И я ее пойму.

Акцент у нее гуще меда с пасеки ваниной бабушки, но понять ее труда не составляет, как и подпасть под ее очарование. Саша позволяет ей себя завести внутрь, цепляется за нее больше, чем за Ваню даже — он с парнями общается, смеется, и ей кажется, стоит позволить ему это, вместо того, чтобы доставать его, это она и так постоянно делает. Пусть немного от нее отдохнет, думает она, улыбается девчонкам, просит застенчиво у бармена минералку — под гневным взглядом Алены и после «ей нельзя» Тиффани парень за стойкой перестает ржать и предлагать ей водку. Впрочем, музыка и полутьма и без того расслабляют, и в какой-то момент она заявляет, что идет потанцевать.

Когда ее талию обхватывают чьи-то руки, она втайне надеется, что это Ваня. Но улыбается ей, когда она поворачивается, Даня. Ваня так и сидит, болтая о чем-то с Аленой. Улыбаясь ей. Глядя в глаза. Явно не чувствуя себя неловко оттого, что ее ладонь лежит на его колене. Внутри что-то закручивается, сворачивается змеей, готовой резко развернуться в броске, и Саша заставляет себя отвернуться от них, убеждает себя, что ничего особенного не происходит. У Дани глаза блестят от неверного света и пары выпитых коктейлей, его руки пусть не горячие, но все же теплые, и она жмурится на миг, пытаясь представить себе, что все так, как она хочет, а не как на самом деле.

Ваня с Аленой возникают перед ней, будто выжженные на внутренней стороне век, и змея внутри свои кольца раскручивает резко, снося все преграды на своем пути. Саша сдержаться успевает лишь в последний момент — сдерживает не все, но этого хватает, чтобы пополам согнуться в приступе тошноты. Уже знакомые ладони ее плечи обхватывают, Тиффани, танцевавшая рядом, кричит кому-то — наверняка из своих — что все нормально, они сейчас выйдут на улицу и все будет хорошо — и тянет ее за собой. Ступеньки черного хода клуба скользят — снаружи моросит мелкий дождь — и она чуть не падает, оглушенная собственной магией, которую с таким трудом удержала внутри.

— Конкретно же тебя цепануло, — сочувственно заявляет Тиффани, все так же придерживающая ее. — Это из-за Дани?

— Нет, просто душно, — выдавливает она из себя. Ответом ей улыбка добрая, но абсолютно недоверчивая.

— Твои эмоции там половина клуба, наверное, почувствовала. Не надо мне про духоту, Саш. Другим втирай, а мне не надо.

Не воззриться на нее недоуменно не получается. Какова вероятность, думает Саша, в незнакомой случайной компании ведьме встретить ведьму? Вот, оказывается, не такая уж и маленькая. И уже даже удивляться не получается, когда Тиффани ее за руки берет и взгляд ловит.

— Блоки ставь обратно, — говорит она. — Ты же не хочешь, чтобы то, что ты внутри задержала, все тут снесло к чертовой матери?

С ее говором это звучит забавно, но даже усмехнуться не получается. Да и не особо хочется.

— А если хочу? — устало огрызается она, но выдыхает послушно. Нет. Надо все-таки вернуть блоки на место и вернуться внутрь. И вести себя так, как и подобает ведьме, скрывающей свои силы от других.

Десять. Девять. У Тиффани ладони холодные, она помогает сосредоточиться тем, что сжимает ее руки в своих. Шесть. Пять. Магия слушается, тошнота отступает, и внутри снова вырастают стены, направляющие ее силы куда нужно. Три. Два. Один.

— Сашунь, ты в порядке? — из дверей вылетает Ваня, и она едва успевает разжать пальцы. Не факт, что он знает, кто его однокурсница на самом деле. Не факт, что ему стоит знать.

— Все хорошо, — она выдавливает улыбку. — Мне уже лучше. Не беспокойся за меня, Вань.

Он, похоже, все равно беспокоится — за плечи ее обнимает, к себе притягивая, целует неловко куда-то в висок, пытливо в глаза заглядывает, будто пытаясь там что-то разглядеть. Саша взгляд не отводит, но боится безумно — что если увидит ту ревность, что ее с головой захлестнула? Что если все поймет? Как бы не оттолкнуло его это. Нет, не видит — вздыхает, губы коротко поджимает.

— Расскажешь мне потом все, — просит он тихо. Она кивает. Думает, далеко не все. Всего ему рассказывать нельзя. В конце концов, он наверняка не зря выглядел так спокойно и умиротворенно рядом с Аленой, даже среди этого сумасшествия, царящего в клубе. Его надо успокоить. Его надо убедить, что все в порядке. Это все-таки его день рождения, который она просто права не имеет портить.

И еще более стыдно становится, когда, вернувшись, она моментально попадает в объятья Алены. Думает, кем надо быть, чтобы на нее разозлиться, с ее настолько искренней заботой? Кем надо быть, чтобы, приревновав, вот так вот сорваться? Стыд отрезвляет ее настолько, что она в итоге сама отправляет Ваню потанцевать, видя, что ему очень этого хочется, почти выпихивает его на танцпол, смеясь, когда он отказывается, говоря, что не хочет ее оставлять тут одну, чтобы ничего не случилось — сама остается сидеть, не уверенная, что хочет присоединяться к той толпе. Рядом с ней остается Даня, с его глуповатыми, но забавными шуточками, и под конец она даже не уверена, что ее слабая улыбка на все сто процентов притворная.

Все-таки общаться с обычными людьми тоже неплохо, думает Саша, когда они уже едут домой — Джон за рулем, Тиффани забирает у нее мобильник, чтобы вбить в него свой номер, говорит, можно потусоваться, если что — Ваня не скрывает того, что рад, что они поладили, и уже от этого настроение лучше. На часах уже за полночь, но спать совершенно не хочется никому из них. Они прощаются у калитки, которую специально для них оставили не запертой, Саша успокаивает пса, стоит ему голову поднять — если он залает, он разбудит родителей, пусть спят себе. В свете убывающей луны двор кажется совершенно другим, почти непривычным, а то и совсем. В конце концов, она давно не видела его таким.