Хозяин дракона - Анатолий Дроздов

За плетнем крики, в ворота врываются воины в кольчугах. В их руках – мечи. Прибежали на шум… Несусь в огород. За спиной – топот. Перепрыгиваю плетень, лечу к реке. «Поповцы» отстали – в железе им не угнаться. Опережаю их шагов на сто. В кустах за огородом – челн. Бросаю на дно лопатку, тащу к воде, сталкиваю. Весла нет, встаю на колени, гребу лопаткой…

Над головой – свист, стрела плюхается в воду. Стреляют от лодок, у моих преследователей луков нет. Пригибаюсь, но продолжаю грести. Мне нужно выбраться на середину реки – и поскорей! Вторая стрела впивается в борт челна, третья стучит в железный лоток. Поздно! Я выгреб на стрежень, челн понесло. Стрелки у «поповцев» неважные…

Вслед не стреляют – далеко. Берег с насадами «поповцев» стремительно отдалятся. Суеты у лодок не видно: погони не будет. «Поповцы» не дураки. Легкий челн на реке не догнать…

Правлю по стрежню. Река делает поворот, кусты закрывают меня. Гребу к берегу. Ивы свесились над рекой, ветви полощутся в воде. Осторожно раздвигаю их, завожу челн под крону. Ветки смыкаются, за спиной непроницаемая завеса – с реки не разглядеть. Берег высоковат, челн не вытащить. Вяжу его к стволу и выбираюсь на сушу. Я не закончил…

Взобравшись на дерево, наблюдаю агонию Веси. К берегу ведут связанных жителей: мужчины, женщины, дети. Пытаюсь считать, но скоро сбиваюсь: людей много. «Поповцы» подгоняют полон древками копий. Следом гонят скот. Мычат коровы, блеют овечки, визжат свиньи. На воловьих упряжках везут награбленное. Замечаю в одной из повозок тела: раненые или убитые «поповцы». Тел много: не я один оказал сопротивление. Весь горит…

Пленных загоняют в насады, следом – скот. Весь не помещается. Оставшихся волов и коров закалывают, овечек бросают в реку. Животные мычат и блеют, но «поповцы» работают споро. Вот они забежали на борт, сходни убраны, насады отчалили. Я провожаю их взглядом и спускаюсь на землю. Темнеет.

…Елица лежит там, где умерла, – посреди двора. Тащу из-за пояса лопатку и вдруг вспоминаю: язычники не закапывают мертвых, они их сжигают. Оглядываюсь. Крыша избы обрушилась, в яме, бывшей жилищем, бушует огонь. Подтаскиваю тело, переваливаю вниз. Пламя, получив пищу, взлетает вверх, опаляя лицо. Отскакиваю. Вот и все. Следует помолиться, но желания нет.

Бреду к соседям. Дед Боща валяется с разрубленной головой, рядом – деревянные вилы. Сосед защищал ворота, возле них и убит. Детей нет: увели. Тащу Бощу к догорающей избе и, наученный опытом, переваливаю вниз вилами. Сноп пламени, искры… Иду по Веси и везде, где нахожу мертвых, валю их в пламя. Языческие души упокоятся, звери не растащат тела. Среди убитых преобладают старики; похоже, их закололи за ненадобностью. Они легкие, но все равно устаю. Возле последнего дома падаю на теплую, согретую огнем землю и мгновенно засыпаю.

Просыпаюсь от щебета птиц. Они заливаются, как будто ничего не случилось. Для них и в самом деле ничего… Солнце не встало, но уже светло. Над сгоревшими избами тянутся к небу сизые дымки – души язычников отлетают к богам. Так объяснял жрец, мне хочется думать, что он прав. Тело внезапно скручивает судорога. Стою на четвереньках, пятная траву желчью. Ничего другого в желудке нет: я не ел со вчерашнего утра. Перед глазами вчерашние события. Елица, дед Боща, тихие старики… За что? Кому мешали? Мир, приютивший меня, жесток – хуже моего. Я не хочу здесь жить! Пусть лучше посадят!

Сажусь, обнимаю колени. «Колокольчики мои!..» Я бормочу это снова и снова, старательно прислушиваюсь, но звона нет. Только дымки вьются над пожарищами, птицы умолкли. Внезапно осознаю: колокольчики не придут. Они являлись мальчику Ване, а я взрослый. Взрослые сказкам не верят.

Поднимаюсь, обхожу деревню. Ищу топор, рогатину, лук, нож – любое оружие. Минуя свой двор, шарю в чужих. К себе не хочу: слишком больно. Поиски напрасные: «поповцы» унесли все. Наконец замечаю в траве серп. Наверное, выронили, когда тащили награбленное, и не заметили. Серп маленький и узкий: железо здесь дорогое, больших не делают. Изгиб у серпа плавный, лезвие заточено. Сгодится вместо ножа.

Сую находку за пояс. В сгоревшей кузнице нахожу обломок железа: им просто побрезговали – слишком мал. Пойдет на кресало: кремней навалом: «поповцы» их не брали. Челн ждет меня под ивой. Распускаю узел на ветке, служившей причальным канатом, отталкиваюсь, гребу. Я не знаю, куда плыть, мне, в принципе, все равно. Течение вынесет…

9

Ух, каким выдался для Оляты тот день!

На обратном пути они заблудились. Поначалу летели над рекой, Олята вновь любовался открывавшимися с высоты видами, но прежнего восторга не было. Разведка в Городце, удар тиуна, появление блаженной и поджог города – впечатления распирали грудь отрока, хотелось поделиться, но Оляны рядом не было, а Некрас к беседе был не расположен. На возгласы отрока он не откликнулся, и Олята замолчал. Потому и скользил рассеянным взглядом по чудным долинам, залитым мягким лунным светом. Скоро и смотреть стало не на что: набежала туча, закрыв луну и звезды черным покрывалом. Затем громыхнуло, и пошел дождь. Крупный, холодный. Олята мигом промок, замерз и стал громко клацать зубами. Некрасу тоже пришлось несладко: он хоть не стучал зубами, но тело его (отрок, ища тепла, прислонился к сотнику) сотрясала дрожь. Олята почувствовал, как змей стал снижаться.

«Где мы сядем? – тревожно думал отрок. – Не видно ни зги! Разобьемся…» Но то ли Некрас отлично знал свое дело, то ли змей мог видеть в темноте: сели они на поляне, окруженной высокими соснами. Это Олята разглядел при свете молнии, ударившей неподалеку. Некрас, ни слова не говоря, спрыгнул в мокрую траву и направился в лес. Олята потащился следом. Сотник выбрал дерево, снес саблей несколько ветвей, бросил их к стволу и уселся на подстилку. Олята пристроился рядом. Под густой кроной сосны было сухо и безветренно, Олята, прижавшись к Некрасу, быстро согрелся и стал клевать носом. «А как же смок? – успел подумать он, закрывая глаза. – Он же на открытом месте…» Олята хотел спросить об этом, но не успел…

Проснулся он на рассвете – от холода. Некраса рядом не оказалось. Олята испуганно вскочил на ноги, но тут же увидел сотника – тот шагал к нему вдоль опушки, прокладывая темный след на мокрой траве. Отрок глянул туда, где ночью остался змей: смок лежал посреди поляны, вытянув шею в их сторону.

– Весь неподалеку, – сказал Некрас, подходя. – Видел кузню, дым от горна идет. Пойдешь туда, наймешь коня, поедешь в Белгород и приведешь сюда сторожу с рыбой. Голодным смок не полетит.

К удивлению Оляты, Некрас быстро стащил с себя свиту, порты и сапоги и велел ему скинуть свое рванье, а все это надеть.

– Зачем? – удивился отрок.

– Кто даст коня оборванцу? – спокойно сказал сотник. – Выдашь себя за княжьего отрока. Скажешь, на охоте отбился от своих, конь ногу сломал, а ты через лес пробирался.

Сапоги сотника пришлись Оляте почти впору, а вот свита оказалась длинной. Некрас ловко подвернул отроку рукава, затем опоясал своей саблей.

– У княжьего отрока должен быть меч! – пояснил, протягивая две серебряные монеты. – И нож…

– Как же ты?..

– У меня смок! – усмехнулся сотник. – С ним никакого меча не надо…

Кривой на левый глаз хмурый кузнец долго и недоверчиво слушал Оляту и коня дал с большой неохотой, потребовав в уплату серебряную ногату и в залог – саблю. Оляте саблю отдавать не хотелось, но деваться было некуда. Кузнец вытащил клинок из ножен, внимательно рассмотрел и поцокал языком. И только затем вывел из конюшни сивого мерина. Как скоро убедился Олята, шерсть у коня была сивой не от рождения, а от старости: невзирая на понукания, мерин и не думал скакать – лениво трусил по мокрой дороге, скользя копытами по свежей грязи. К счастью, ехать оказалось недалеко: они приземлились в верстах семи от Белгорода. В городе Олята застал суматоху: по улицам скакали вооруженные всадники, бежали пешие вои – похоже, что войско собиралось в поход. Так оно и оказалось: получив известие о пожаре в Городце, Святояр велел трубить сбор. Олята нашел воеводу у княжьих палат; сидя верхом, Святояр отдавал приказы разлетавшимся во все стороны гонцам. Оляту он поначалу не признал. Дружинники стали отгонять наглого отрока, тогда Олята крикнул имя Некраса. Воевода мгновенно переменился.

– Где смок? Сотник где? – спросил, впиваясь взором в отрока.

Олята объяснил.

– Оба целы?

– Целы, воевода.

– Городец и в самом деле спалили?

– Дотла! – гордо сказал Олята, хотя не видел, дотла ли сгорела крепость, и добавил жалостно: – Смоку нужно рыбы, не то подохнет…

Олята не был уверен, что змей подохнет без рыбы, Некрас сказал только, что не полетит, но слово вырвалось и возымело действие. Святояр гаркнул на воев, те ускакали и мигом вернулись с корзинами, полными рыбы. Как догадался Олята, дружинники попросту забрали их у кого-то на торгу.

– Возьмешь с собой десяток воев! – велел отроку воевода. – Они проследят, чтоб никто не обидел. Брось эту клячу! – крикнул Святояр, видя, как Олята заворачивает мерина. – На ней не дотащишься!