Вепрь - Константин Калбанов

— Ты почто Смеяну ударил, аспид, — это было последнее, что услышал Градимир, затворяя за собой дверь.

— Батюшка, дак…

— Я те дам батюшка.

Старик подошел и размахнувшись опустил на подставленную спину сына свою клюку, вот и мысли у того не было убежать или как воспрепятствовать расправе. Впрочем, какая там расправа, откуда у старика силы на богатырский удар, хорошо хоть достало клюку поднять.

Световид едва успел подхватить под локоток престарелого отца, который зашатался потеряв равновесие, после чего с почтением довел до скамьи и усадил на овчину, специально подстеленную на случай если отец припожалует. Тяжко вздохнув, старик откинулся к бревенчатой стене.

— Как ты батюшка?

— Эх годы мои тяжкие, как это Отец небесный сподобил дожить до таких лет.

— Почто так-то отец. Не гневи Бога.

— А чего мне его гневить, уж прибрал бы, чем так-то. Гляжу на вас молодых да здоровых и в груди злоба на себя клокочет, ни расправить плечи, ни в пляске пройти, ни на коня сесть, ничего не могу.

— А как же мне без слова твоего мудрого?

— Ты и сам не глуп, сынок и уж дед. Так за что Смеяну-то ударил? — снова вернулся к изначальному старик. Что и говорить Смеяна пользовалась всеобщей любовью, начиная от прадеда и заканчивая дворней.

— А она что же егоза, нажалилась?

— А ты внучку свою не знаешь? Слова не сказала, вот только пока никто не видел слезу смахнула, да пониже спины мяла, так будто кто приложился, а кроме тебя и некому, опять же отсюда она шла.

— Да, видать перестарался, сильно попало, — сокрушенно проговорил Световид, уже прикидывая как бы примириться с внучкой, которая насколько была ласкова, настолько же и несгибаема. Нет, норов свой показывать не станет, воспитана правильно, вот только никто не воспретит ей обиду держать, а ему того ох как не хотелось. — А с другой-то стороны, эвон Градимир тебе и земной поклон и здрав будь, а эта егоза мимо, словно и нет меня, сразу к отцу.

— Так ить тятька он ей, за него душа в первую очередь болит. Понятно, что тебе обидно, потому как ты поболе него о ней заботу проявляешь, но то кровь тянет и ничего с этим не поделаешь.

— Да понимаю я.

— Что с холопами, кои с Градимиром выехали?

— Побили. Из засады взяли, они и сделать-то ничего не поспели. Градимира из седла бревном подвешенным сняли, а их огненным боем расстреляли. Они только по разу стрельнуть и успели, одного уложили.

— А тела где?

— Градимир добрался до деревни, что вблизи, велел перевезти их в град. Завтра поутру или к обеду доставят.

— Вели отпеть в нашей часовеньке, да похоронить на родовом погосте.

— Не больно высока честь, отец?

— Глупости не городи. Они смерть приняли Смолина защищаючи, за то им уважение особое.

— Так ить, не сберегли.

— А кто сберег бы? Опять же они одного уложили, стало быть головы не потеряли. То нам на пользу будет, пусть видят, что род наш благодарным быть может. Да вольную не забудь отписать и им и близким их, не дело когда на боярском погосте холопы лежат.

— Все как есть исполню.

— Скомороха того, награди хорошо.

— Я уж велел выдать пятьдесят рублей.

— Вот и славно. Спасибо те Отец небесный, уберег кровинушку, — дед истово осенил себя косым крестоми снова обернулся к Световиду, — С бароном энтим решать надо.

— Я четверых приставил к Градимиру из моего личного десятка.

— Охранители это хорошо, но не дело. Подстерегли раз, подстерегут и другорядь, а этот чего удумал, живым стало быть восхотел получить, чтобы поизголяться.

— Дак, а что же…

— А ты дите неразумное или как им молодость глаза застит?

— Не по чести то, батюшка.

— Ба-а-атюшка. Ты честь придержи для тех кто с честью просыпается, весь день живет и спать ложится, а с собакой по собачьи. Уразумел ли?

— Уразумел. Да кому такое поручить-то и не знаю.

— Подумаешь и найдешь, но не затягивай.

Разумеется Виктора никто не пригласил в горницу, чего не хватало. Кабы там застолье горой, да в скоморохе потребность возникла, то иное, гостей потешить скоморошьим представлением дело доброе, да и то в трапезную, а так нечего ему там делать. Другое дело, кабы вопросы к нему какие были, но вопросов к нему не было. Так что как только коней у них приняли, парнишка из дворовой челяди, потянул Волкова в сторону, как оказалось на кухню.

В местную кухню он просто влюбился. Оно может все дело в том, что тут готовили для господ, вот только сомневался он в этом. Усадив за стол его потчевали ни какими-то там блюдами с барского стола а самыми обычными щами и кашей из сечки, щедро приправленной мясом, да чтобы все это запить, поставили запотевший кувшин только из ледника, с квасом. Вот и вся еда. Но как это все было приготовлено. Поедая угощение так, что за ушами трещало, он был уверен, что в старину и на земле готовили ничуть не хуже, просто разучились готовить исконно русские блюда. Почему именно русские? Он и сам не знал, но вот шла у него в голове именно такая аналогия и все тут.

Он уже доедал кашу, когда на кухне появилась ОНА. Вот как нес деревянную ложку ко рту, так и не донес. Красна девица. Он много раз и слышал, и читал это выражение и сам произносил вкладывая в это какой-то там смысл, но до этой минуты даже не подозревал, что у этих слов есть реальное воплощение. Вот оно. Вернее ОНА. Молодая, не старше восемнадцати, может даже и моложе, а чего вы хотите здоровая пища, ничем не отравленная атмосфера, густые русые волосы забраны в толстую тугую косу, которая через левое плечо свисает чуть не до колен, соблазнительно огибая высокую грудь. Лицо словно нарисованное, с природным румянцем, а в том что природным он ничуть не сомневался, брови выгнутые дугой, словно подведенные, огромные голубые глазищи с длинными ресницами, тонкий изящный носик, в меру полные алые губы. Как такое возможно без капли косметики он понять не мог, но Господь не поскупился одарив это лицо красками от щедрот своих. Не ляпнуть бы где в слух, славени в отличии от сельджукцев и каталонов считают себя не рабами Господа, а детьми его, а потому никогда так не говорят, только Отец небесный.

— Это ты скоморох будешь?

А голос! Блин, вот сколько девчат знал и всякое разное бывало, случалось и страдал от безответной любви, и дыбом становился едва взглянув, да так, что покоя не знал, пока не добивался своего. Но чтобы так! Ощущение было такое, что вот скажет палец отрубить, не задумываясь отхватит, скажет руку, вот только топор отыщет, потому как ножом больно долго может получиться, а захочется исполнить все побыстрее. Для красивого словца? Может и так, но только в тот момент он думал именно так и ничуть не сомневался в том, что исполнит. Что же за красота такая. И это она еще в полную силу не вошла, он просто чувствовал, что это только бутон, которому еще предстоит расцвести.

Простенький голубой сарафан скрывал под собой стройное упругое девичье тело. Отчего такая уверенность, коли сарафан очень даже просторный и не облегает плотно девичий стан? А вот не могло быть иначе и все тут. Высокая грудь, вздымающаяся под тканью без каких либо помощников в виде бюстгальтеров, потому как их пока и не изобрели. Как только Волков попытался представить себе ее без одежд, то сразу позабыл как дышать.

— Чего молчишь-то? — Легонько прыснув, вновь спросила она, и при этом улыбка словно включила какую-то мудреную подсветку, еще больше озарив ее лицо. Вот только что казалось, что краше ничего и никому уже не создать, но едва она улыбнулась, как Виктор окончательно осознал, нет предела совершенству.

— Гхм, кхэ.

— Чего кряхтишь как дед старый? — не унималась красавица.

— Ты бы Смеяна погодила, пусть парень в себя-то придет. Ишь словно кол проглотил, и дышать как позабыл, — забавляясь проговорила повариха. — Этож надо поначалу приготовиться, чтобы с такой красотой повстречаться, да и то не сомлеть тяжко.

От слов дородней женщины, Смеяна, какое красиво имя, потупила взор и ее румянец разгорелся еще сильнее, а у Виктора поплыла голова. Все, спекся. Э-э не-э-эт, так дело не пойдет. Да мало ли чья она дочка. Хотя, вряд ли боярская, скорее всего из челяди, эвон платьице простенькое, не старое, но и не новое, разве так одеваются бояре. Услужливая память тут же представила картины из прошлого Добролюба, вот ни одной боярской дочки, чтобы она была в подобном одеянии ему видеть не доводилось. Опять же обращения простого, ну никак не господского и повариха очень даже легко общается, без пиетета. Но даже если из челяди, какому хозяину понравится, что его дворню обхаживают посторонние. А с другой стороны, какое ему дело. Хотя до такой-то красы есть. Однозначно есть.

— То так, — наконец сумел совладать с собой парень и заговорить, — к красоте твоей еще попривыкнуть нужно. Лик словно Отец небесный обрисовал, голосок журчит словно ручеек весенний, после морозов студеных…