Употребитель - Алма Катсу

— Ланор!

От неожиданности София вздрогнула и прижала руки к груди. Одета она была легко — вместо теплого плаща ее плечи были покрыты только шерстяной шалью. София должна была знать о моей дружбе с Джонатаном. Бог знает, что он мог наговорить ей обо мне (а может быть, глупо мне было думать, что он не забывает обо мне тут же, как только мы расстаемся). София посмотрела на меня холодно. Наверняка она встревожилась — зачем я пришла. Наверное, я казалась ей ребенком, хотя была всего на несколько лет младше ее — из-за того, что еще не была замужем и жила под родительской крышей.

— Прости, что пришла к тебе без предупреждения, но я должна поговорить с тобой наедине, — сказала я, оглянувшись через плечо, чтобы убедиться, что ее мужа нет поблизости. — Буду говорить откровенно, на лишние слова времени нет. Думаю, ты знаешь, о чем я пришла поговорить с тобой. Джонатан поделился со мной…

София сложила руки на груди и уставилась на меня в упор:

— Он тебе все рассказал? Ему нужно было перед кем-то похвастаться, что он наградил меня ребенком?

— Ничего подобного! Если ты думаешь, что он радуется тому, что у тебя будет ребенок…

— Его ребенок, — уточнила София. — И я знаю, что он недоволен.

Я увидела свой шанс. С того самого мгновения, как Джонатан ускакал от меня по полю днем раньше, я думала о том, что скажу Софии. Джонатан пришел ко мне, потому что ему был нужен кто-то, кто сурово поговорит с Софией от его имени. Кто-то, кто разъяснит ей слабость ее положения. София должна была увидеть, что я понимаю, с чем она столкнулась. Не надо было строить догадки, не стоило взывать к чувствам. Я уговаривала себя: «Я делаю это не потому, что ненавижу Софию. Не потому, что она заняла мое место в жизни Джонатана». Нет, я принимала Софию такой, какой она была. Я спасала Джонатана из ловушки, которую приготовила ему эта ведьма.

— Со всем подобающим уважением вынуждена спросить у тебя, какие у тебя есть доказательства, что это ребенок Джонатана? У нас есть только твое слово и…

Я умолкла. Мои слова повисли в воздухе.

— Это что же — ты теперь адвокат Джонатана, что ли? — Она залилась румянцем, увидев, что я не заглотнула наживку. — Да, ты права. Ребенок может быть и от Иеремии, и от Джонатана, но я знаю, что от Джонатана. Я знаю.

Она обхватила руками живот, хотя ее беременность еще не была заметна.

— Ты ждешь, что Джонатан загубит свою жизнь из-за того, что ты так уверена…

— Загубит свою жизнь? — взвизгнула София. — А что будет с моей жизнью?

— Да, что будет с твоей жизнью? — повторила я, вытянувшись во весь рост. — Ты не думала о том, что будет, если ты во всеуслышание объявишь Джонатана отцом твоего ребенка? Ты добьешься только того, что всем станет известно, что ты порочная, гулящая женщина…

София фыркнула и отвернулась от меня. Похоже, она больше не желала слушать ни слова.

— …и Джонатан будет отрицать, что между вами что-то было. Он не признается в том, что отец ребенка — он. И кто тебе поверит, София? Кто поверит, что Джонатан Сент-Эндрю выбрал для любовных утех тебя, когда мог бы развлечься с любой женщиной в городе?

— Джонатан отречется от меня? — не веря мне, вскрикнула София. — Не трать зря свое красноречие, Ланор. Ты не убедишь меня в том, что мой Джонатан от меня отречется.

«Мой Джонатан», — сказала она. Мои щеки вспыхнули, сердце забилось учащенно. Не знаю, откуда у меня взялись те жестокие, злые слова, которые я потом сказала Софии. Во мне словно бы прятался другой человек, наделенный качествами, которые мне и не снились, и этот тайный человек выскочил из меня легко, как джинн из бутылки. Я ослепла от злости. Я понимала только одно: София угрожает Джонатану, из-за нее может рухнуть его будущее, а я не могла позволить, чтобы кто-то навредил ему. Он был не ее Джонатаном, а моим. Много лет назад я назвала его моим в гардеробе церкви, и теперь, как это ни было глупо, во мне вдруг проснулось собственническое чувство — яростное, первобытное.

— Ты превратишь себя в посмешище. Самая ничтожная женщина в Сент-Эндрю утверждает, что самый достойный, самый желанный мужчина в городе является отцом ее ребенка — а не ее муж, олух неотесанный. Не тупица, которого она презирает.

— Но это его ребенок! — вызывающе воскликнула София. — И Джонатан это знает. Разве ему все равно, что станет с его плотью и кровью?

Эти слова Софии меня охладили. Я почувствовала угрызения совести:

— Пожалей себя и сделай так, как будет лучше для тебя, София. Откажись от своих безумных замыслов. У тебя есть муж. Скажи ему, что ребенок от него. Он порадуется этой вести. Не сомневаюсь, Иеремия хочет иметь детей.

— Хочет, это верно. Своих, — прошипела София. — Я не смогу солгать Иеремии про то, чей это ребенок.

— Почему? Ты же лгала, что верна ему, — язвительно произнесла я.

В эти мгновения София меня так ненавидела, что могла, как мне казалось, в любой момент броситься ко мне, как атакующая змея.

Настала пора нанести ей удар прямо в сердце. Я прищурилась и смерила ее взглядом с ног до головы:

— Ты же знаешь: женщин за супружескую измену карают смертью. Церковь до сих пор считает это справедливым. Подумай об этом, если ты не желаешь отказываться от своего решения. Ты сама изберешь свою судьбу.

Это была фальшивая угроза. За супружескую измену в Сент-Эндрю ни одну женщину не казнили бы, как не казнили бы ни в одном из городов фронтира,[6] где женщины детородного возраста были наперечет. А наказанием для Джонатана, если бы горожане сочли его виновным (что маловероятно), мог стать некий налог за незаконнорожденное дитя — нечто вроде современных алиментов. Ну, быть может, особо набожные горожане на какое-то время перестали бы с ним общаться. Без сомнения, самый тяжкий груз лег бы на плечи Софии.

София заходила по амбару кругами. Вид у нее был такой, словно она пытается разыскать невидимых мучителей.

— Джонатан! — вскрикнула она, но негромко, чтобы не услышал муж. — Как ты можешь так со мной обращаться? Я думала, ты поведешь себя благородно… Я думала, ты благородный человек… А ты подослал ко мне эту гадюку… — София, заливаясь слезами, бросила на меня очередной ядовитый взгляд, — чтобы она сделала за тебя грязную работу. Только не думай, — прошипела она, указав на меня пальцем, — что я не знаю, почему ты это делаешь. Все знают, что ты в него влюблена, да только он тебя не хочет. Ты просто ревнуешь, вот и все. Джонатан ни за что не прислал бы тебя, чтобы ты со мной так говорила!

Я успела обрести хладнокровие и отступила от Софии на несколько шагов, словно она была безумна или опасна:

— Конечно, это он просил меня повидаться с тобой — иначе откуда бы я узнала, что ты беременна? Он отчаялся, тщетно пытаясь вразумить тебя, и попросил, чтобы я поговорила с тобой как женщина с женщиной. И, как женщина, я говорю тебе: я знаю, что у тебя на уме. Ты хочешь воспользоваться беременностью в своих интересах. Ты хочешь заполучить богатого и красивого муженька вместо своего никчемного Иеремии. Да быть может, и ребенка-то никакого нет. У тебя и живота не заметно. Что же до моих отношений с Джонатаном, то мы с ним просто очень крепко дружим. Наша дружба чиста и невинна, мы с ним роднее, чем брат с сестрой, но только ты вряд ли это поймешь, — надменно проговорила я. — Ты, похоже, не представляешь других отношений с мужчиной, кроме таких, когда тебе юбки задирают. Подумай об этом хорошенько, София Якобс. Это твоя беда, и решение в твоих руках. Выбери самый легкий ответ. Роди ребенка Иеремии. И больше не приближайся к Джонатану: он не желает тебя видеть, — решительно закончила я и вышла из амбара.

По дороге домой я дрожала от страха и триумфа. Волнение не отступало, и я вся горела, хотя было холодно. Я призвала на помощь все свое мужество, чтобы защитить Джонатана, и действовала с потрясающей уверенностью. Я даже не знала, что способна на такое. Раньше в разговорах с людьми я никогда не повышала голос, никогда столь яростно не отстаивала свою позицию. Честно говоря, осознание своей внутренней силы, с одной стороны, напугало меня, но с другой — радостно взволновало. Я шла домой по лесу, у меня разрумянились щеки и слегка кружилась голова. Ощущение было такое, что я способна на все.

Глава 9

На следующее утро меня разбудил выстрел. Стреляли из мушкета пороховым зарядом. Когда в такое время стреляли из мушкета, это означало беду: пожар в соседском доме, нападение разбойников, несчастный случай. Выстрел донесся со стороны фермы Якобсов, я это сразу поняла.

Я укрылась одеялом с головой и, притворившись спящей, стала прислушиваться к голосам, доносившимся из родительской спальни. Я услышала, как отец встал и вышел за дверь. Мать последовала за ним. Наверное, она завернулась в шаль и принялась за обычные утренние дела: разожгла огонь в очаге, подвесила котелок с водой. Я села на кровати. Мне ужасно не хотелось вставать босыми ногами на холодный дощатый пол и начинать этот странный и явно нехороший день.