Гавайи: Миссионеры - Джеймс Миченер

В данный момент молодая женщина потянула Эбнера за рукав и тихонько произнесла:

– Преподобный Хейл, по-моему, меня сейчас стошнит.

Он тут же увел её вниз и помог устроиться на одной из коротких коек, где она и проводила большую часть времени первые четыре месяца путешествия. Эбнер же, к всеобщему удивлению, оказался неплохим моряком, и хотя выглядел частенько так, будто его вот-вот вырвет. Этого, однако, не происходило, а ел он всегда с отменным аппетитом.

Поэтому именно Хейл читал молитвы и проповеди, изучал гавайский язык с помощью Кеоки Канакоа и нередко заботился сразу о восемнадцати или двадцати миссионерах, страдающих от морской болезни. Некоторые из них по непонятным причинам сразу возненавидели этого жизнерадостного и энергичного молодого человека, а он проворно сновал между коек, пытаясь убедить каждого, что их недомогание скоро пройдет и постепенно все они начнут питаться точно так же, как и сам Хейл, не отказываясь ни от свинины, ни от печенья, ни от со уса, одним словом, снова станут нормальными людьми. И страдающие, скрипя зубами от зависти, вынуждены были при знать, что Эбнер обладал восхитительной решимостью и знал свое дело. Особенно ярко это проявилось в те дни, когда на него начал жаловаться сам капитан Джандерс.

Капитан начал с того, что подозвал к себе первого помощника и заявил:

– Мистер Коллинз, я попрошу вас позаботиться о том, что бы это ничтожество Хейл больше никогда не появлялся в носовом кубрике среди матросов.

– Он им надоедает?

– Пытается обратить их всех в христианство.

– Вот этих чудовищ?

– Он уже достаточно цепко вонзил свои поганые зубки в Кридленда. Вчера вечером я застал мальчишку в слезах, а когда спросил его, что произошло, тот подробно рассказал мне о том, что преподобный Хейл, видите ли, поведал ему о смерти и геенне огненной, которые ждут практически каждого на этом корабле, кто ещё не исповедовался и не вступил в лоно церкви.

– А может быть, он и прав, – рассмеялся Коллинз.

– Но мы, между прочим, должны вести корабль, а не заниматься посторонними делами.

– Неужели кто-то из матросов вам пожаловался, сэр?

– Нет, этого пока не произошло. Кридленд даже говорит, что им нравится слушать этого выскочку. Они начинают чувствовать, что кому-то нужны, раз уж он ими так интересуется.

– Я поговорю с ним, и он больше не будет проводить с ни ми свои беседы, – пообещал Коллинз.

Капитан Джандерс понял, что его просьба выполнена, когда уже через две минуты после разговора со старшим помощником преподобный Хейл, брызжа слюной от ярости, предстал перед капитаном и принялся отчаянно колотить кулаком по столу-полукругу.

– Если я правильно все понял, капитан Джандерс, мне приказано больше никогда не посещать носовой кубрик?

– Это не приказ, а просьба.

– Тем не менее, эта просьба исходила от вас?

– Совершенно верно.

– Значит, вы сознательно идете наперекор моим усилиям спасти души этих забытых Богом людей, погрязших во зле и гнусности?

– Они обычные матросы, и, кстати, неплохие, преподобный Хейл, и я не хочу, чтобы они понапрасну расстраивались.

– Расстраивались?! – Эбнер снова с силой ударил по столу. Теперь он кричал так, что все приболевшие миссионеры невольно стали свидетелями перебранки преподобного Хейла с капитаном, хотели они того или нет. – Вы называете обращение бессмертной души в христианскую веру "расстройством"? Капитан Джандерс, на этом бриге есть люди, которые бы только выиграли от такого вида расстройства. Сейчас я имею в виду не только обитателей носового кубрика.

Правда, с тех пор Хейл больше не заходил к матросам. Он поступил иначе. Теперь он подолгу оставался на палубе, выжидая, пока рядом не появятся матросы, несущие вахту, и тогда снова затевал свои разговоры. В итоге капитану пришлось вторично обратиться к старшему помощнику.

– Проклятье, мистер Коллинз, теперь этот проныра умудряется гнуть свою линию, пока матросы занимаются с парусами. Предупредите его ещё раз.

Это привело к новой вспышке гнева со стороны взбешенного Хейла, но капитан терпеливо выслушал все претензии, даже втайне наслаждаясь своей маленькой победой. Наконец Эбнер не выдержал и закричал:

– Мне кажется, капитан Джандерс, что вы иногда забываете о том, что управляете все-таки христианским судном. Матросы рассказывали мне, что после окончания шторма вы вы даете им по порции рома, вместо того чтобы хоть раз попробовать сделать так, чтобы все они дали зарок воздержания от спиртного. Вполне очевидно, что вы пытаетесь мешать мне во всех моих начинаниях.

– Послушайте, преподобный Хейл! – взмолился капитан. – Я пытаюсь благополучно довести этот бриг до Гавайских островов. Вы же, как мне кажется, стремитесь к тому, чтобы он прибыл прямиком в царство Божье.

– Да, – простодушно согласился Хейл.

– Но эти два порта несовместимы.

– Только не в глазах Господа, капитан Джандерс. Вы за претили мне появляться в носовом кубрике. Теперь вы не раз решаете мне разговаривать с матросами во время их работы. Может быть, вы уж сразу лишите меня и права читать проповеди по воскресеньям?

– Ну, что вы, преподобный Хейл, я хорошо помню, что веду богобоязненный корабль, и даже когда на его борту нет настоящих священников, я сам провожу службы. Короткие. И я с удовольствием буду присутствовать на ваших. Я всегда уважал и уважаю церковь, неважно, нахожусь ли я на море или на суше.

Уже позже, беседуя со своим первым помощником, капитан поинтересовался:

– Как вы считаете, мистер Коллинз, почему из всех интеллигентных молодых людей, которые находятся у нас на борту, да ещё если учесть, что у нас имеется одиннадцать чертовски привлекательных женщин… Так вот, почему именно Хейл всегда чувствует себя великолепно и только он ест вместе с нами? Почему бы ему не поболеть немножко, чтобы вместо него к обеду выходила его супруга? – размечтался капитан.

– Божественное провидение иногда бывает и недобрым, капитан Джандерс, спокойно ответил помощник.

Правда, насколько недобрым, капитан смог полностью оценить только в первое воскресенье, когда преподобный Хейл прочитал проповедь на палубе. "Фетиду" безжалостно швыряло из стороны в сторону, и никто из миссионеров не был в состоянии выйти наверх. Однако это не смутило Эбнера, и он стоял на палубе с тяжелой Библией в левой руке и читал свою проповедь, обращаясь, наверное, к буйным ветрам:

– Сегодня я выбрал темой строки из четвертой главы Со борного послания святого апостола Иакова: "Приблизьтесь к Богу, и приблизится к вам; очистите руки, грешники, исправьте сердца, двоедушные". – После этого он бросился в словесную атаку на моральные опасности, которые подстерегают на каждом шагу несчастных матросов. Он обвинял всех тех, кто находится впереди мачты, называя их особенно искушаемыми, а тех, кто вел их, бесчувственными и жестокими людьми. Работодатели этих несчастных, которые остались дома в безопасности где-нибудь в Салеме или Бостоне, обязательно должны были каким-то образом оказать отрицательное воз действие на свои судна, а во всех портах, куда бы ни заходил бриг, везде он обязательно сталкивался с таким злом, которое не могло бы и привидеться тем, кто остался дома. Людей, находящихся сейчас перед ним, Эбнер разрисовал как обладающих черными душами, злобной и брошенной Богом группой нечестивцев в христианском мире, и матросам это даже по нравилось. Эбнер говорил страстно, с выражением, а моряки одобрительно кивали. Даже капитан Джандерс и его помощник Коллинз согласились с тем, что преподобный Хейл был весьма близок к истине во всей своей проповеди, кроме, разве что, того момента, когда он разносил конкретно их самих. Правда, результат этого рвения оказался прямо-таки противоположным тому, какого ожидал сам Эбнер. Весь остаток дня как раз те самые моряки, с которыми преподобному Хейлу больше всего хотелось побеседовать (кстати, он искренне считал, что Джандерса и Коллинза спасти уже было невозможно), ходили с таким важным видом, не замечая никого вокруг, будто им было приятно осознавать себя "самыми злобными из всех существовавших когда-либо людей". Правда, они и раньше подозревали это, но сейчас эти люди явно испытывали удовольствие от того, что их догадку подтвердил такой специалист своего дела. Только Кридленд, трогательный и вечно недоедающий юноша, обладавший болезненным чувством вины, смог что-то вынести для себя из проповеди Хейла. Когда священник уже собирался отправиться вниз, юнга, с красными от слез глазами, в нерешительности подошел к нему и спросил:

– Что я должен сделать для того, чтобы спастись?

И по одной этой фразе Эбнер понял, что его проповедь удалась.

– Ты должен молиться. Ты должен изучать Библию. И ещё ты должен постараться спасти души своих товарищей, которые находятся рядом с тобой, в носовом кубрике, – объяснял Эбнер. После этого он протянул юноше свою Библию и заявил: – Вот эту оставь на сегодняшний вечер у себя. Я везу с собой во семь Библий, которые хочу раздать матросам, и в воскресенье во время службы я передам одну из них тебе, но это ты тоже должен заслужить у Бога. Только когда ты убедишь кого-ни будь из кубрика, чтобы он тоже попросил у меня Библию, тогда ты и положишь начало своему спасению.