Финальный аккорд - Кевин Милн

– Это не будет стоить ни копейки нам, – поправил я ее, – и это хорошо, потому что после медового месяца дополнительные расходы могут повредить наш бюджет.

– Эй, «в богатстве и бедности», не так ли?

Я сделал большой глоток имбирного эля.

– Тогда договорились. Через год, начиная с сегодняшнего дня, я должен тебе одну песню. Но так как ты знаешь, что получишь в следующем году, я тоже хочу попросить подарок на годовщину. Предполагаю, что ты планировала что-то тоже подарить.

– Хорошо.

– Я хотел бы картину. Оригинал от Аннализы Брайт. На холсте. Что-то, что мы потом вставим в раму и повесим у нас дома.

Она постучала указательным пальцем по кончику моего носа.

– Считай, что она уже написана.

– Отлично. Потом, когда ты станешь всемирно известным автором, тире иллюстратором, и люди будут гоняться за твоими работами, я смогу выставить ее на аукционе и сорву за нее огромный куш. Я думаю, это будет моим хитроумным планом выхода на пенсию.

– Да неужели, господин Брайт? Вы собираетесь продать свой подарок на годовщину? Хорошо. Тогда, когда ты станешь известным автором песен, я проникну в ванную комнату и тайно запишу, как ты в душе поешь один из своих хитов. А потом разошлю запись по всем радиостанциям, чтобы каждый смог услышать твой настоящий голос на фоне музыки. Бьюсь об заклад, что кто-нибудь заплатит мне за это, верно?

Анна слышала, как я пою в душе, всего один раз, еще до того, как я снял собственную квартиру, и с тех пор беспощадно дразнила меня по этому поводу. Несмотря на то, что я любил музыку и тексты, мой собственный голос не был подходящим инструментом, чтобы соединить их вместе. Именно по этой причине я решил стать композитором, а не певцом.

– Ты так не сделаешь.

Она похлопала меня по ноге.

– Просто держи мою картину на стене. Или запирай дверь, когда находишься в душе.

Была глубокая ночь, и полет в Майами был долгим. Анна, в конце концов, заснула. Я бодрствовал достаточно долго, чтобы суметь записать некоторые из своих мыслей по поводу самого важного дня в моей жизни. Но единственным, что я смог найти, на чем можно было писать, был белый одноразовый пакет в кармане кресла напротив. Я вытащил его и записал все, что пришло мне на ум: впечатления от свадьбы, мои чувства к Анне, все, что пожелали нам родственники, и те обещания, которые я дал Октавию еще до начала церемонии. Когда я добрался до этого момента, мне пришло в голову, что за последние двадцать четыре часа я много чего наобещал, и не только отцу Анны. Я перевернул пакет на другую сторону и записал все по пунктам.

Обещано Октавию:

• что я всегда буду ставить счастье Анны превыше своего

• что я буду заботиться о ней

• что я никогда не разобью сердце его маленькой девочки.

Обещано дедушке Брайту:

• что я всегда буду относиться к Анне, как к сокровищу. «Ибо, где сокровище ваше, там будет и сердце ваше».

Обещано моему папе:

• что я буду учиться прощать, даже если это трудно. Примечание: зачем я вообще обещаю что-то этому человеку? Ну, хорошо, прощение в браке по-прежнему звучит умно.

Обещано тете Джо:

• что я не буду забывать опускать сиденье унитаза. Примечание: может быть, стоит потратиться на квартиру с двумя ванными комнатами.

Обещано Богу:

Перед лицом присутствующих обещаю, что буду любить, поддерживать и уважать свою жену:

• в болезни и здравии

• в богатстве и бедности

• в самом хорошем и самом плохом

• в печали и радости

• дорожить ею и проявлять глубокую сердечную преданность

• любить только ее, и никого другого, до тех пор, пока мы оба будем живы.

Обещано Анне:

• что я буду исполнять ей серенады на гитаре, по крайней мере, один раз в неделю

• напишу песню специально для нее и исполню ей на нашу первую годовщину

• что моя любовь к ней будет становиться сильнее с каждым днем.

Убедившись, что я ничего не пропустил, я засунул рвотный мешок в ручную кладь, откинулся назад и закрыл глаза. Сидя тогда в узком кресле самолета, меня захлестнуло странное чувство удовлетворения, словно все во вселенной было справедливо. По крайней мере, в моей вселенной было именно так. Я нашел ее, единственную женщину, которую хотел и которая была мне нужна; женщину, которая случайно вошла в мою жизнь на улице Вены и которая согласилась стать моей женой в церкви в Москве. Я открыл глаза, чтобы еще раз посмотреть на Анну. Она сидела, прислонившись к иллюминатору, не обращая внимания на мир вокруг нее. Даже несмотря на то, что она спала, я мог различить признаки красивой улыбки на ее губах. Когда моя мама умерла, я был еще ребенком, и я часто задавался вопросом, где находится рай, предполагая, что именно туда она «ушла». Я так и не сумел прийти к твердому выводу по данному вопросу. Но моей последней мыслью в ту ночь в самолете, пока еще не смолк шум от реактивных двигателей и не приглушили свет в салоне, была мысль о том, что я, наконец, нашел рай. Он прятался рядом со мной в прекрасной улыбке Анны.

Хотя полет закончился в Майами, наш отель находился на севере, в Уэст-Палм-Бич. Когда мы прибыли поздно утром, совершенно измотанные после долгого ночного путешествия, пляж, который был прямо за нашим домиком, показался нам идеальным местом, где можно было посидеть и отдохнуть. Почти час мы отдыхали на белом песке, строя планы на оставшуюся неделю. Большую часть времени мы решили отвести на простое бездельничанье на пляже, но мы также хотели повеселиться и осмотреть достопримечательности. Когда заседание по планированию досуга завершилось, в нашем скромном списке был полет на водном парашюте, глубоководная рыбалка, поездка на юг для ознакомления с местными кофрами для инструментов, тур на аэроглиссере в Эверглейдс и поездка на ферму по разведению крокодилов.

Набросав план действий, мы успели захватить поздний обед в пляжной беседке, затем вернулись в нашу комнату и, наконец, распаковали багаж. Самым громоздким из наших вещей была гитара дедушки. Хотя я хотел оставить ее дома в Айдахо, Анна настояла, чтобы я взял ее с собой, – так я мог играть ей поздно ночью на пляже. Повесив немногочисленные наряды в шкаф, я вытащил Карла из футляра и не спеша сыграл попурри из классических произведений, а потом песню в стиле кантри, которую недавно написал. Затем я прилег, чтобы заснуть столь необходимым сном.

Я проснулся около трех часов. Анна спала, как младенец, свернувшись калачиком у меня под боком. Рядом со мной, около кровати, прислонившись к тумбочке, стоял Карл. Я отчетливо помнил, что перед тем как лечь спать, положил старую гитару обратно в футляр, который лежал на полу. Под струнами гитары был спрятан маленький розовый конверт. На лицевой стороне, своеобразным почерком Анны, было написано: «Настоящая любовная записка». С обеих сторон надписи красовалось по паре музыкальных нот.