Три любви Фёдора Бжостека, или Когда заказана любовь - Литагент Нордмедиздат

Теперь она всё чаще стала ночевать у подруг, не в силах оправиться от шока, а Фёдор стал чаще прикладываться к бутылке. Она понимала, что это не выход из положения, а он, – что таким образом свой грех не искупить. Но ничего третьего им придумать не удавалось. Положение ещё усугубилось тем, что у Алины стала проявляться какая-то ну прямо-таки гипертрофированная, именуемая фрейдовской, ревность к отцу и прямо-таки безжалостная ненависть к матери, хотя Фёдор, осознав порочность своего неконтролируемого поступка в порыве пьяной беспамятной страсти, оставил дочку в покое. Видимо то, что с ним случилось, явилось каким-то случайным проявлением атавизма, от которого многие отцы, к сожалению, не застрахованы. А, может быть, это было спровоцировано теми животными инстинктами, которые витали над заведением, где он служил в молодости, то бишь, во времена его тюремного прошлого? Как знать? Чтобы разрядить обстановку, а точнее, снять с души грех или просто-напросто облегчить своё душевное состояние, он завёл себе новую любовницу. Не суть важно, как её звали, и чем она занималась, важно то, что, как поняла Света – это надолго и всерьёз.

– Бог с ним – думала она про себя – главное, чтоб не ушёл к ней на совсем. И она «тише воды, ниже травы» вела себя дома, а поруганную честь компенсировала на работе, то есть в отношениях со своими, находившимися «под ней» дистрибьютерами. И была эта компенсация довольно жёсткой и, порой, не к месту. «Железная леди» – так окрестили Свету подчинённые, которые стали ощущать на себе всё усиливающийся прессинг, переходящий довольно часто в необоснованные придирки и требования непонятно чего. Каждая про себя относила это на счёт женской физиологии определённого возраста, которая у каждой проявляется по-разному, и каждая делала из этого вывод, что надо просто не раздражать шефиню и как можно реже попадаться ей на глаза, тем более, что не каждый день служебные встречи и происходят-то. Но всё чаще и чаще стали подмечать окружающие её люди не только прокурорский тон и приказные интонации в её голосе, но и неадекватность слов и действий, следующих за этими интонациями. Было ли это связано всё с той же физиологией или с чем-то другим, никто определить не мог, разве что господь Бог, – любая женщина не застрахована от этого. Фёдор же, наоборот, стал обращать внимание на не наблюдавшиеся ранее проявления покорности и чуть ли не рабского служения со стороны Светы. Такие метаморфозы не могли не иметь определённых последствий или, иначе, причины, их породившие, не могли рано или поздно не дать определённых последствий негативного характера. И они не заставили себя долго ждать.

Случилось это вечером, когда квартира внезапно огласилась криками с включением матерных слов, шлепками по голому телу и шумом распахнувшегося окна. Вбежавший на крики Фёдор увидел, как Света выбрасывает из окна сушившееся в ванной алинино бельё и, матеря её последними словами, пытается спустить вслед за бельём с пятого этажа и её саму. На лице у Алины кровь, с ней истерика после того, как Фёдор с трудом разнял их. Что побудило мать или дочку вдруг взорваться, вряд ли удастся установить, да и какое это имеет значение? Женщины никогда не станут рассказывать мужчине о причине скандала, а если и станут, то виноватым, в конечном итоге, всё равно окажется он. Поэтому, зная о такой несправедливой закономерности, Фёдор не стал нагнетать обстановку выяснениями и просто развёл соперниц по углам боксёрского ринга.

– Я вас отравлю обоих, и отправлю к чертям собачьим! – кричала в припадке ярости Света.

– А я тебя сожгу вместе с твоим "Гербалайфом" – парировала Алина.

Не хватало только пены у рта и каких-либо колющих или режущих предметов в руках, чтобы, к примеру, явившаяся милиция не констатировала факт попытки насильственного нанесения увечий с целью убийства одной женщины другой женщиной. На этот раз обошлось без этого, но никто не мог дать гарантии, что увечья не будут нанесены в следующий раз, прецедент которому теперь не исключался. Нарыв, накапливавший гной в течение очень длительного времени, лопнул, но его заживление могло происходить только при участии здравого разума и нормальной психики, при их же отсутствии – временном или теперь уже постоянном – опасения имели под собой довольно твёрдую почву. В тот же вечер Света, взяв незаметно в руки молоток, вышла на улицу и побила фары и ветровое стекло у машины, на которой ездила Алина.

Фёдор в создавшейся ситуации проявил здравый рассудок и сочувствие. Он договорился с врачом-психиатром о том, чтобы привезти и показать ему Свету. Незаметно дал ей снотворного, когда она пила чай, заснувшую отнёс в машину и привёз к знакомому врачу в психиатрическую клинику. Там сказали, что надо оставить её на сутки. Он приехал за ней на следующий день, но забрать не смог, так как приговор оказался неутешительный: шизоидный синдром на почве смещения ролевых функций, требующий, скорее всего, очень длительного лечения. Но это как бы дополнялось к тому, что было у неё раньше, а именно, скрытый садизм в сочетании с комплексом власти, породивший ещё и нимфоманию. А такая женщина, как правило, не получает удовлетворения от мужчины и количество её нарядов зашкаливает за все разумные пределы, – таков был вердикт врачей. Впрочем, это соответствовало действительности.

«Пряжка», куда в результате попала Света, не лучшее место для пребывания там человека, если вообще больницу, тем более для душевно больных, сравнивать с Домом отдыха. Эти подземные туннели, сработанные ещё в ХVIII веке, по которым приходится идти, прежде чем попасть на приём к врачам, да и само здание, напоминающее больше тюрьму, чем лечебное заведение, уже одним своим видом убивает всякую строптивость и непокорность. Видать, недостатка в умалишённых Россия никогда не испытывала, свидетельством чего было это капитальное здание со средневековыми переходами. Света, естественно, не хотела пополнять их ряды, хотя правильнее было бы сказать, не осознавала того, что уже в них вступила, причём надолго, если не навсегда. Фёдор помнит, как он приносил ей передачи со строго ограниченным перечнем разрешённых продуктов, исключающих мясо, сало и колбасные изделия. Как при входе из окна второго этажа, из-за металлической решётки, слышал её призывный голос, умоляющий забрать её отсюда. Как удавалось видеться только в строго отведённые дни свиданий, и как после этих свиданий она становилась ему ближе и роднее. Ему стало по-человечески жалко её. Продержали Свету в лечебнице два месяца, сказав при выписке, что при обострении симптомов или физическом рецидиве после телефонного звонка немедленно приедут за ней и заберут обратно. А пока следует принимать назначенные лекарства, больше гулять на воздухе и терпеливо создавать в семье благоприятный климат. Когда через неделю после двухмесячного заточения она стала здраво рассуждать и улыбаться, Фёдор решил взять десятидневный отпуск и посетить одним махом и Новозыбков и краснодарскую станицу, чтобы проведать свою мать и родственников Светы, благо дорога им полагалась бесплатная. Света идею одобрила, и буквально на следующий же день, не беря с собой ничего лишнего, они поехали в аэропорт. В Новозыбков попали с пересадкой, прилетев туда из Брянска на маленьком самолётике поздно вечером. Старушка-мать встретила их радушно, даже не подозревая о том, в какой психической форме находится её невестка. А стихи собственного сочинения, которые та стала читать ей чуть ли не с порога, одобрила и сказала, что ничего более проникновенного не слышала в своей жизни. Только вот почему они все какие-то минорные? На что Света извлекла из сумки небольшой томик Сергея Есенина и, открыв заложенную страницу, сказала, что, боготворит его, и в какой-то степени просто подражает его стихам. И как пример, прочитала:

До свиданья, друг мой, до свиданьяМилый мой, ты у меня в грудиПредназначенное расставаньеОбещает встречу впереди.До свиданья, друг мой, без руки, без словаНе грусти и не печаль бровей.В этой жизни умирать не ново,Но и жить, конечно, не новей…

Побыли в гостях два дня, попрощались и полетели дальше. В Краснодар пришлось добираться через Москву, так как прямого сообщения не было, да и повидать кое-кого в столице Свете очень захотелось. Повидались, пообщались и через день отправились во Внуково, но в связи с внезапно испортившейся погодой и начавшимся ливнем, после которого весь аэропорт буквально заволокло туманом, заночевали там. Рейс отложили до утра и пассажиры, кто как мог, стали устраиваться на ночлег. Света с Фёдором нашли пристанище на третьем этаже. Там, на сдвинутых стульях, с поджатыми ногами и подложенными под голову сумками они, в ставшей новой для них на данном отрезке времени походной обстановке, обменивались шутками-прибаутками и радостным смехом. Они ощутили вновь тот аромат отношений, который остался где-то там, в самом начале их совместной жизни. Канули в небытие измены, предательства, обоюдная ложь и стало опять, как в молодые годы, легко и просто и опять неведомая сила потянула их друг к другу. Но сон властной рукой охватил обоих, и они мирно затихли на своём импровизированном ложе. Через какое-то время Света проснулась, медленно поднялась и пошла в туалет. Пассажирский зал сопел, свистел, храпел и никого, кроме неё, перемещающихся по залу не было видно. Она долго ходила взад-вперёд без определённой цели, опустив голову и глядя себе под ноги. Затем в какой-то момент подняла её и, увидев перед собой мраморную балюстраду, подошла к ней. За балюстрадой простиралось безоблачное пространство, которое почему-то показалось ей манящим. Лицо её озарила воистину блаженная улыбка, она поднялась на ограждение и отдалась во власть этого пространства. Глухой звук упавшего тела поставил на её жизни финальную точку.