Тост - Юзеф Хен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Негодяй, упивается выстрелами. Ему хотелось бы, чтобы мы перебили друг друга. – Хенрик почувствовал, что его охватывает ненависть. – Если уж кропить, то надо начинать с него», – подумал он.
– Спокойной ночи, пан Шаффер, – сказал Хенрик. – Завтра увидимся.
– Спокойной ночи.
Хенрик считал ступени, по которым он поднимался с Анной, потом шаги, когда они шли по коридору. Все потеряно. Ночь кончится у дверей ее комнаты.
– Вам не будет страшно одной? – спросил Хенрик.
– Нет.
– Я советую вам запереться на ключ.
– Они не насилуют.
– Это правда, – согласился он. – И через минуту: – Если вам понадобится моя помощь, стучите в стену.
Она рассмеялась.
– Хорошо. Зато вам я советую забаррикадироваться. Они могут что-нибудь с вами сделать.
Хенрик не ответил. «Не закрою дверь, – подумал он. – Может быть, ты еще придешь. Может быть, надумаешь».
– Не устраивайте завтра никаких скандалов, – сказала она. – Это вам ничего не даст.
15
Он лежал с открытыми глазами. Пряди черных волос свисали с потолка и касались век. Черная бездна поглотила девушку, растворила ее тихий смех. Он никогда не будет с ней, не будет с Анной, не будет ни с кем. «Кончается ночь, последняя ночь в моей жизни. Я должен уснуть, не то завтра я ни на что не буду годен, и эти типы сделают все, что захотят. Пистолет лежит под подушкой. Со мной Смулка, – начал он подсчитывать снова. – Освенцимец пойдет за мной. Не исключено, что и Рудловский, лишь бы продержаться до полудня, когда подоспеет поручник Вжесиньский с людьми, а потом еще два года, пока у нее не пройдет ощущение кошмара. Могла бы уже и забыть. Могла бы неслышно на пальцах подойти к моей двери и тихонечко постучать. Дверь открыта, достаточно нажать ручку. А потом она будет искать губами мои губы, нашла, прижимаюсь губами к ее губам, не отпускаю, чувствую, как они вспухают. „Люблю“, – скажу я. Теперь я знаю, для чего выжил. Для этого. И надо будет очень хорошо владеть собой, чтобы она не поняла, что это что-то большее, чем банальная любовная игра. Чтобы не поняла, что это действительно любовь». Мрак был непроницаемый, липкий, Хенрик с трудом различал пятно двери. Потом он услышал, как кто-то быстро бежит по коридору, на цыпочках, сейчас будет здесь. «И все-таки она пришла, несмотря на все зароки, пришла, но почему откуда-то издалека, почему с другой стороны, и все-таки пришла».
Шаги затихли возле его номера. С той стороны двери кто-то стоял. «Пистолет я положил под подушку». Послышалось шипение зажигаемой спички. «Мне ничего не угрожает, – решил он, – нападающий зажигать спичку не стал бы». А в это время тот, кто стоял с той стороны, уже проверил номер комнаты. Дверная ручка со скрипом повернулась, и дверь приоткрылась. «Слышу ее дыхание, повеяло теплом, слышу, как пульсирует кровь». Заскрипело, дверь закрылась. В темноте стояла она.
– Ты, – сказал он, садясь на постели.
Она несла ему свою наготу, он чувствовал ее тепло и форму, несла сквозь темень, он вытянул вперед руки и коснулся горячих и мягких округлостей.
– Ты, – повторил он.
– Я, – услышал он. Этот голос был чужой, с легкой хрипотцой, а потом она отыскала его губы, впилась в них и не отпускала, он чувствовал, как губы начинают терпнуть, получил свой выстраданный поцелуй, вкус был странный, он целовал, но мысли куда-то ускользали. «Этот голос, откуда я знаю этот голос? – силился он вспомнить. – „Я“, – сказала она с легкой хрипотцой. – Мы целуемся, но это не ты, губы терпнут, желание растет, но это не ты». Он деликатно отстранил ее от себя.
– Кто ты? – спросил он.
– Не узнал? – рассмеялась она.
Хенрик изо всех сил напряг память. «Эта хрипотца. Нет, не знаю», – подумал он про себя.
– Янка, – послышался ответ.
Да, этого можно было ожидать. Он вспомнил взгляд, который она бросила на него, когда дремала в кресле рядом с Рудловским. «Мне повезло, – подумал он, гладя ее голые плечи. – У нее смуглая кожа», – вспомнил он, и рукам стало еще приятней.
– А Рудловский? – спросил он.
– О! – воскликнула она. – Идиот! В последнюю минуту он спросил, не больна ли я. Я ответила в шутку, что не знаю. Он сразу скис. И моментально притворился спящим. Идиот!
«Мне повезло, – подумал он снова. – Все-таки женщина. Та или эта, в данный момент не имеет значения». Горячее, желанное тело, ласки, волосы, волнение, ритм наслаждения. Он привлек ее к себе.
– Ты озябла, – сказал он.
– Да, немного. Согреешь меня? Боже, какой ты приятный! Ты видел, как я строила тебе глазки?
– Нет.
– Доволен, что я пришла?
– Спрашиваешь!
– Ты мне нравишься.
– Ты же меня не видишь.
– Но я тебя помню, у меня есть воображение.
– У меня тоже.
– В моем воображении ты самый красивый.
– А если бы мы минутку помолчали? – предложил он жестко.
– Хорошо, ты прав.
Было темно, и он не различал даже контуры ее лица. «Ты Анна, – подумал он вдруг. В темноте была Анна. – Значит, вот как целует Анна. Значит, вот какое наслаждение дает Анна. Целуешь, дышишь, все-таки ты здесь, все-таки ты моя, Анна. О, как хорошо, что это ты, твое тело, твои губы, твои ладони, твои плечи, Анна», – повторил он мысленно, упорно поднимаясь к блаженству. Вершина была близко, близко, достаточно было протянуть руку, достаточно было одного усилия. «Это не Анна», – промелькнула мысль, и он опять опустился вниз, и надо было подниматься снова. Женщина что-то шептала. Он чувствовал ее нежные ладони: «Какой ты ужасно приятный».
«Анна меня любит. Иду к вершине, все время вверх, все время к Анне, она стоит там с лицом, освещенным солнцем. Любовь», – обрушилась на него мысль и потащила назад, он сполз по острым отвесным камням. А потом опять вперед. Дьявольское усилие. С камня на камень. Анна. Еще шаг, Анна, еще шаг, еще одно последнее усилие, протянул руку, ухватился за круглый камень. «Я здесь! Я здесь!» Она шептала что-то ликующее. На вершине было светло, голубой, уходящий вдаль простор, он ударил головой солнце, солнце превратилось в сияние, излучающее молнии. Хенрик вздохнул полной грудью. «Любовь», – подумал он, униженный.
– Ну и как? – спросила она.
«О господи! – испугался он. – Сейчас начнется болтовня. Любовь, черт бы ее побрал! Я все испортил». Это была не Анна. Он отодвинулся.
– Что с тобой? – спросила она.
– Не хватает воздуха.
– Спи.
– Рядом с тобой я не засну.
– Все равно не уйду, – сказала она и поцеловала его. – Ты мне очень нравишься.
«Мне везет», – подумал он.
– Я должен выспаться, – сказал он.
– Это так важно?
– Да. Я боюсь, что завтра будет драка с шефом.
– Драка?
– Он хочет вывезти аппаратуру из санатория.
– Ну и что?
– Ничего. Мне это не нравится.
– Ты с ним справишься, – сказала она убежденно. – Я уверена, что ты с ним справишься.
– Я должен выспаться.
– Я еще немножко полежу рядом с тобой.
– Хорошо, – согласился он.
Потом спросил:
– Рудловский знает, что ты здесь?
– Нет, он спит. В своем номере.
– Ты не дала ему в морду?
– Нет, за что? Он был такой смешной, что… что даже вызвал отвращение. Мерзость. Я подумала, пусть себе спит, очень хорошо, пойду к Хенрику. Я уже приходила сюда, тебя не было.
– Весьма польщен, но не могу понять, чем обязан такому вниманию.
– Ты мне нравишься. Он засмеялся.
– Это не причина.
– Ты мне кого-то напоминаешь, – призналась она.
Он вслушивался в ее голос. Он звучал иначе, чем до этого, очень мягко, даже хрипотца как-то уменьшилась.
– Ну что, уходить? – спросила она. Он обнял ее.
– Нет.
– Ты ужасно капризный. Совсем как он.
– Кто?
– Мой жених.
– Тот, которого я тебе напоминаю?
– Да.
– Вот как! А где он?
– Не знаю. Его взяли в тридцать девятом, и он пропал. Не хочешь выбросить меня из кровати?
– Нет.
– Значит, ты доволен, что я пришла?
– Очень.
Она рассмеялась.
– Эх вы, мужчины, – сказала она. – Это правда, что ты шепнул Рудловскому, что я тебе нравлюсь?
– Возможно.
– Я тебе тоже кого-то напоминаю?
– Нет. Ты любила своего жениха?
– Ужасно!
– Ты спала с ним?
– Тогда я этого не делала. Мы должны были пожениться. Мне хотелось торжественной свадьбы, уже было платье. Потом я его продала, потому что нечего было жрать. Не сердись, но знаешь, когда нам было так хорошо, я представляла себе…
– Что это он?
– Да.
Хенрик вздохнул. «Один, один, – подумал он. – Хоть раз я на что-то пригодился». Его молчание она приняла за смущение, потому что шепнула, блуждая губами по его лицу:
– Но ты мне действительно нравишься.
– Потому что я – это он?
– Теперь уже нет. Теперь уже потому, что ты – это ты.
Она прижалась к нему разгоряченная. Когда она осыпала его поцелуями, он спросил:
– А теперь ты с ним или со мной?
– С тобой, Хенрик, с тобой.
– И я с тобой, – сказал он.