Прости меня, Анна - Вера Колочкова

- Да я–то что, я только рад буду… Беспокоюсь за него просто. Он же такой впечатлительный, не от мира сего! Ему ж помочь надо…

- Дядечка Алешечка, а у меня Марусин сотовый, по–моему, сохранился! – не растерялась Дашка. — Она–то уж точно знает, где его искать! Сейчас в мобиле пороюсь и найду! Хотите?

- Давай, малыш! Выручай крестного!

- Даш, а ты что, в курсе была, что Темка тут с Марусей бывали? — тихо спросила рванувшую с кухни Дашку Анюта, чуть придержав за руку.

- Ой, ну конечно же, мам! Глупая ты какая… — пожала плечами Дашка, выбегая из кухни. — Сразу же видно было, что он с Наташкой жить не сможет! Слабо ей из холодной лягушки в царевну превратиться! Вот Маруся — та царевна и есть, хоть и не красавица…

- Вернулась она через минуту, протянула Алексею свой мобильник:

- Вот! Я ее набрала уже! Говорите! Маруся ответила…

- Здравствуй, Маруся… — осторожно проговорил в трубку Алексей. — Да, это Алексей Иванович, правильно… А Темка… Ага, давай… Привет, сын! Ту ты что? Ты как? Я? Я у Анюты сейчас… Хорошо, жду…

- Они сейчас приедут, девочки! – объявил он, нажимая на кнопку отбоя. — Анют, ты не против, надеюсь?

- Да почему я должна быть против? Ты что, Алеш?

- Неудобно как–то… Врываемся всем семейством без спросу – нате вам, хотим навеки поселиться… А Кирюха где? Хочу его еще за шампанским послать. Кирюха! — громко крикнул он в пространство квартиры.

- Ой, не надо, Алеш, он там с Диной…

- Ну и что? Пусть вместе и сходят, раз так неразлучны!

- Привет, дядь Алеша! — нарисовался тут же в дверях кухни улыбающийся Кирилл. — Чего буяните? Куда меня послать хотите? Надеюсь, в приличное хоть место?

- Да более чем — за шампанским! Сходишь, будешь другом?

- А то! Схожу, конечно! Динка, собирайся, мы в лавку идем! — крикнул он в сторону своей комнаты, повернув голову. — А Темка с Марусей где? Только их для полного счастья и не хватает! И вообще, чего это вы меня не знакомите? — протянул он руку засмущавшейся Веронике. — Я Кирилл, очень приятно…

В прихожей снова залился нетерпеливой трелью дверной звонок, словно прося как можно быстрее впустить страждущих на эту бедно обставленную, с протертым до основания линолеумом, но такую счастливую в суетящейся простоте человеческого счастья кухню…

- Ну что, колобок? — приветствовал вошедшего Темку, улыбаясь, Алеша. — Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел? От меня–то чего прячешься, а?

- Да не прячусь я, пап! Времени просто нет — мы квартиру с Марусей ищем! А это такая проблема, оказывается… Нам ведь подешевле да поскромнее надо — денег–то в обрез…

- А у матери что — не хочешь взять?

- Нет!

- А она знает, что ты решил новую жизнь начать?

- Знает. Я ей письмо написал. Большое такое — целая повесть получилась! С объяснениями, извинениями, просьбами о прощении…

- Алеш, так мы же можем потесниться… — тихо встряла в их разговор Вероника, робко из–за его спины разглядывая Темку с Марусей. — Ребята ведь могут и у нас пожить!

- А что? И в самом деле… — задумчиво произнес Алеша, обнимая ее за плечи. — Познакомьтесь, кстати. Это Вероника, моя новая жена… А это мои дети — Темка с Марусей…

- У нас квартира хоть и неказистая, но все же трехкомнатная! — будто оправдываясь, тихо проговорила Вероника. — Места всем, я думаю, хватит! В тесноте, да не в обиде…

Вошли на кухню раскрасневшиеся от быстрой ходьбы Кирилл с Диной, неся в руках бутылки с шампанским. Дружно и с шумом стали усаживаться за стол, Дашка побежала в комнату за недостающими стульями…

— Мам, тебя там к телефону… Иди в комнату, я трубку сюда не понесла… — будто извиняясь, шепнула она на ухо Анюте.

— Да! Слушаю! — по инерции радостно закричала она в трубку и тут же без сил опустилась на диван, услышав хриплый, проплаканный насквозь Аннин голос.

- Нюточка, ты можешь сейчас ко мне прийти?

- Нет, Ань, не могу…

- Приходи, мне очень плохо, Нют! Темка такое письмо написал — меня как током пробило! Нют, скажи мне, неужели я и впрямь такая жестокая мать? Я ведь ему только хорошего хотела… И потеряла! Всех потеряла! Вчера и к Алешке тоже съездила, одна… А он, ты знаешь, другой совсем! Я его таким и не видела никогда! За дверь меня выставил в два счета, представляешь? Все мои команды для него — пустой звук… И Темка вот тоже… Ради кого я старалась, скажи?!

- Да ради себя, Ань… Для себя старалась! Чужой душой завладеть невозможно, даже ей всяческих благ при этом желая! Всем на свете можно завладеть, а душой человеческой — никогда! Она дороже и бесценнее всех бриллиантов мира, вместе взятых, понимаешь? И ты прости им, что сбежали! Они по–другому не могли, они души свои спасали…

- Ой, да хватит тебе, блаженная! Нашла время жизни учить! Слышала я твои песни уже миллион раз! Я ведь у тебя не ума–разума прошу, я сочувствия и поддержки прошу! Плохо мне, понимаешь? Одна я осталась… Голову, как обручем, давит! Не могу я одиночества переносить, просто физически не могу! Приходи ко мне, Анют… Ну хочешь, я тебе свои новые серьги с бриллиантами подарю? Помнишь, в прошлый раз показывала? Приходи, забирай…

- Да на фига мне твои серьги сдались, Анна?! Чего ж ты меня не слышишь совсем? Не могу я к тебе сейчас идти, не могу!

- Прости меня, Нют… Прости, пожалуйста! Я больше никогда тебя ни о чем не попрошу — только сегодня, сейчас, в самую тяжелую минуту… И мужа, и сына потеряла…И еще чего–то, сама не поняла еще… Приходи, а?

Анна заплакала уже навзрыд, тяжко и горько, будто перекатывала в себе огромные железные валуны, которым перекатываться внутри нее было страшно неловко, неудобно и непривычно, ведь железная леди Анна Климова не плакала никогда, даже в самые критические минуты своей жизни…

- Ну хорошо, Ань! – выдохнула, сдаваясь, Анюта. — Подожди, я скоро…

Она нажала на кнопку отбоя, посидела минуту, глядя в темное ноябрьское окно, и совсем уж было собралась встать с кресла, как телефон вдруг зазвонил снова.

— Да… — устало произнесла она в трубку.

— Анют, это я… Здравствуй…

— Здравствуй, Борис… — застучало в голове и тут же скатилось куда–то в пятки сердце. — Слушаю…

— Нюточка, можно я приду сейчас, а? Только не спрашивай ничего, ладно? Я просто замерз без тебя и устал… Понимаешь?

— Да, Борис, понимаю…

— Давай будем считать, что этих двух лет и не было вовсе! Я просто вышел в дальнюю булочную и сейчас вернусь! Забудем, ладно?

— Нет, Борис… Нет! Забывать я ничего не умею. Нельзя из жизни ничего выкинуть, ни плохого, ни хорошего, оно все нам необходимо… Забывать я не умею, я прощать умею, слава богу! Ты же меня знаешь… Приходи, я жду. Мы все тебя ждем, приходи!

- Спасибо, Анют…

Она медленно поднялась с кресла, прошла на кухню. Встала в дверях, опираясь руками о косяки, молча любуясь открывшейся милой сердцу картиной. Вот сидят ее чудные талантливые дети, вот ее друзья, такие близкие и светящиеся от обретенного счастья, а вот дети друзей…Сидят, стихи Темкины слушают…

Вытекла с деревьев осень плачем,

Листопадом рухнула у ног.

Слышите, как зимний всадник скачет?

Город ожиданием продрог…

Ишь, как чешет! Как по писаному… А про Анну уже и не помнит никто! Ну почему, почему она должна уходить их этого тепла, уходить в продрогший ожиданием Темкиного зимнего всадника город и выпадать, хоть и на время, из этой общей картины, где есть и у нее свое законное, богом данное место? Почему?! Так не хочется…

— Даш, сейчас папа придет… — тихо произнесла она, перебивая Темку. — Вы его тут кормите пока, я скоро…

— Совсем придет? — радостно распахнула ей навстречу синие глаза Дашка.

— Конечно, совсем! — улыбнулся понимающе Кирилл, обнимая рукой за плечи притихшую Динку. — Правда, мам?

— А ты куда? – снова повис в воздухе тяжелым комочком Дашкин вопрос.

- Анют, а куда ты, в самом деле? — удивленно наблюдая за тем, как она нехотя, шаг за шагом отступает в прихожую, спросил Алеша.

- Я скоро, ребята… Я ненадолго… Я совсем, совсем ненадолго — и к вам…

« Ну кто, кто мне объяснит, почему я все–таки с ней дружу?! — уже в сотый раз, наверное, за последние сорок лет задавала она себе ставший риторическим вопрос, идя знакомой дорогой и быстро выстукивая каблуками по стылому асфальту. — Мы такие абсолютно разные, прямо противоположные… Почему я сейчас все бросила и снова бегу к ней? Может, потому, что в глубине души всегда жалела ее? Или потому, что сидящий во мне маленький оркестрик этого требует – чтоб я делилась его музыкой с Анной, которая ее в себе не слышит и слышать не может? Просто живет без музыки в пустоте и холоде, потому и вынуждена гоняться за миражами, ломая на своем пути человеческие судьбы? Не хватает на всех, видно, оркестриков… Сейчас поговорим, разберемся… Ты прости меня, Анна, что так не хочу к тебе идти! Прости…Я иду к тебе, Анна…»