Собачьи дни - Геннадий Каплун

– Спасибо, – благодарно пролепетал Фёдор Иванович, не замечая пренебрежительного тона таксиста, намереваясь вовремя попасть туда, куда послали.

– Это тэбэ, брат, спасыба. К тваым дэнгам нэ хватаэт толка пыва, – продемонстрировал образчик кавказского юмора таксист и резко рванул с места, исчезнув за поворотом, словно его корова языком слизала.

Неестественно покачиваясь из стороны в сторону, Булкин мелкорубленными шажками поплёлся к сторожке охранника.

В этот момент к нему подошёл Фрол с открытой тетрадкой.

– Всё что делает прохвост всё это коту под хвост, – прозвучал не слишком оптимистичный прогноз встречи.

– Какие проблемы, – не нашёлся что ответить по существу поникший Булкин и продолжил свой путь.

– Вы к кому? – не слишком приветливо задал вопрос молодой человек в чёрной униформе, отложив в сторону новеллу Франца Кафки «Превращение», почему-то подумав, что именно так должен был выглядеть Грегор, пока не стал насекомым.

Охранника звали Ваня. Он был родом из близлежащей деревни Глоткино. В тон её названию по будням в деревне все мужики пили и пели в одну глотку, а по праздникам в две. В это же время в пяти километрах от Глоткино лошадиными дозами уничтожали лечебный самогон, настоянный на степном, лекарственном разнотравье, жители деревни Мошонкино. Дальше, по традиции, на опушке Берендеевской дубравы стенка глоткинцев наваливалась на стенку мошонкинцев. Мужики, сойдясь в рукопашную, били друг друга и по глоткам, чай не карузы, и по мошонкам, всё ж таки не Фаберже, но, в основном, по чём попало.

Затем, от того, кому удавалось вернуться домой на ногах, следовала взбучка жене, трёпка детям и богатырский храп под всхлипы и стоны домочадцев. Идиллия! Ваня сбежал от этого вечного праздника в город и случайно, по крайней мере так он считал, познакомился с парнем, который устроил его на работу, помог снять квартиру, а теперь хочет, чтобы они жили вместе…

– К господину Штерну, – робко пробубнил Булкин и затем еле слышно добавил: – Мне назначена аудиенция на 8 часов утра.

Несмотря на то, что слово «аудиенция» явно не вязалось с не слишком… нет, не так… со слишком не респектабельным видом посетителя, охранник, узнав его фамилию, имя и отчество, набрал номер телефона секретаря.

Шурочка – личный секретарь Армиллия Штерна как обычно не выспалась и как обычно была не в духе. Звонок охранника застал её за утренним туалетом и вызвал естественное раздражение немолодой, но симпатичной женщины, озлобленной на всё и на вся. Она злилась на красавца мужа, в некотором смысле приятеля Штерна, менявшего любовниц как «перчатки». При этом «перчатки» открыто бросали ей вызов, не скрывая своего романа с её ветреным супругом, который плевать хотел на сцены ревности жены. Уходить от него она боялась, так как ничего в жизни не умела делать, кроме как «трещать» по телефону, наводить макияж и орать на своих двоих, симпатичных, но до крайности эгоистичных, детей, что вполне естественно в семье, в которой родители заняты исключительно собой.

Воспитанием детей пыталась заниматься дальняя, хромая и горбатая, родственница Шурочки из Мошонкино, напоминавшая Бабу Ягу в молодости, но безуспешно. Внешность женщины устраивала ревнивого секретаря Штерна, но, до почёсывания темени и затылка, раздражала мужа. Несмотря на солидное вознаграждение, няня ничего не могла противопоставить тотальным запретам и истерии со стороны матери, но в большей степени вседозволенности с бесчисленными подарками со стороны отца.

Ничего удивительного, что детки становились моральными уродами. Не так чтобы очень быстро, но зато уверенно. Старые, наивные сказки «Бабы Яги» о Бабе Яге и иже с ней не слишком сдерживали процесс нравственной деградации подрастающего поколения. Пройдёт немного времени и ничего неимоверного не будет в том, что такие детки бросят вызов обществу, научившись презирать его ячейку – семью. Тем самым юные монстры станут лёгкой добычей «вампирёныша», который по указанию Армиллия Борисовича возглавил многочисленных неформалов в пределах границ неуклонно растущей империи Штерна.

Секретарша злилась на популяцию окружающих её мужчин, потому что они начинали избегать даже мимолётного общения с ней, столкнувшись с тяжеловесным, грузилоподобным характером.

Шурочка более чем искренне ненавидела всех красоток, ибо, как ей казалось, все они без зазрения совести демонстрировали перед увядающей женщиной своё внешнее превосходство в физиономическом и ФИГУРАльном смыслах.

Но это был далеко не полный перечень шурочкиных раздражителей. Сегодня появился новый, в виде десятка шаровидных поздних угрей, жирно замаскированных тональным кремом…

Фёдору Ивановичу было не слышно с кем разговаривает охранник и что ему отвечают, но потому как скулы парня заходили ходуном Булкин предположил, что может попасть под горячую руку. Охранник с безопознавательной внешностью с силой положил телефонную трубку, прошептав традиционное матерное выражение. Скукожившись, Фёдор Иванович приготовился выслушать нелестные замечания в свой адрес в стиле своих многочисленных собутыльников. Только в этом случае он не мог ответить грубостью на грубость. Ведь сторож Штерна – это почти секьюрити, а секьюрити Штерна – это очень и очень…

Однако, охранник, сдерживая эмоции, надломленным голосом прохрипел: «Вас ждут». Затем жестом предложил пройти через проходную, а сам углубился в собственные мысли. Нет, он думал не о разговоре с Шурочкой. К её перепадам настроения он привык… Почти привык. Итак, его размышления касались иного предмета.

Ваня и представить себе не мог, что у него могут быть с кем-то однополые отношения. Но как быть с чувством благодарности? Ведь его приятель так много сделал для него, Вани, который пропал бы в этом страшном городе! Да и не убудет с него, если что… Гришка вон с козой баловал и ничего… Отец его только и сделал, что выдрал как сидорову козу. А так ничего, зализал Гришка раны, школу окончил, отслужил в армии, теперь в деревне работает трактористом, женат, недавно родилась дочка. Про козу в деревне уже никто и не вспоминает… Разве что по праздникам. А тут не коза, а… Логично было бы закончить фразу словом «козёл», но Ваня, из чувства благодарности, искал не повод отказаться от ухаживаний, а возможность настроиться на предстоящую встречу. К тому же посевы настойчиво-аккуратных обхаживаний яркого представителя нетрадиционной ориентации давали свои всходы, хотя где-то на уровне затуманенного подсознания молодой человек понимал, что это ещё не повод… Он чувствовал, что ему кто-то неутомимо внушает мысль уступить натиску благодетеля. Но кто управляет его неокрепшим, но всё-таки сознанием?..

Услышав из уст охранника обнадёживающую фразу, Булкин слегка приободрился и зашаркал во двор офиса, напоминая гусеницу, у которой отпало несколько ножек, не считая ложноножек.

Там его уже нетерпеливо, в позе недовольной женщины, поджидал молодой человек в малиновых штанах в неимоверную обтяжку. Его припудренное лицо заспанной гейши излучало явно неклассические флюиды интимного характера. Розовый пуловер облегал стройную, но не избалованную тяжёлыми физическими упражнениями фигуру.

– Следуйте за мной, – разочаровано-жеманно проворковало дитя порока, не видя накрашенными карандашом глазами ничего заслуживающего внимания в неказистом и к тому же дурно пахнущем мужлане.

Флюиды мгновенно погасли, но модный парфюм продолжал источать завораживающий аромат. Молодого человека звали Николаем, но сам он предпочитал, чтобы его называли Николь. Для тех же с кем он был близок, Николь становился просто Ники.

Булкин вошёл в довольно просторный малый зал заседаний, в середине которого разместился большой, вытянутый как сосиска и такого же цвета стол, заставленный двумя десятками стульев. Со стен на Фёдора Ивановича глядели улыбчивые жирные женщины и не менее упитанные мужчины. Они разместились на трёх полотнах модного скандинавского художника.

– Ждите, – заявил гламурный провожатый перед тем как закрыть за собой дверь.

Булкин аккуратно разместился на стуле напротив одной из картин, изображавшей колобкообразных мужчину и женщину в ванной. Их пухленькие ручки с растопыренными пальчиками-сардельками тянулись друг к другу, обещая незабываемый интим. На красивых часах в резной деревянной оправе с горельефами упитанных ангелочков мелодично пробило 8 часов.

С последним ударом часов в зал величаво вошёл сам Армиллий Штерн. Фёдор Иванович никогда его не видел, но не сомневался, что это именно он. Просто Булкин не встречал более властного человека с испепеляющим взглядом. Вынужденный визитёр резко подскочил со стула и тут же пожалел об этом.

– Доброе утро, – промямлил он, направляясь семенящей походкой к Армиллию, на ходу вытягивая вперёд дрожащую от похмелья и волнения руку.