Собачьи дни - Геннадий Каплун

– Я был на высоте, – на тот же вопрос друга ответит «козёл» и добавит: – Она была восхитительна!

«Не на высоте ты был, а в заднице», – мысленно поправит друг и по-приятельски хлопнет «козла» по плечу. Хотя, на самом деле, подумает он несколько иначе, но смысл тот же.

А если бы и вслух, и в самой грубой форме, то чего обижаться-то?! Какой же русский не любит быстро! Ему вечно некогда. Любить с ветерком, не сбавляя скорости на виражах, не замечая запретительных знаков и бычьего сигнала светофора – это по-русски. Минимум закуски, максимум водки – это по-русски. С таким раскладом достойному сексу со временем не поможет ни стриптизёрша, ни, на худой конец, факир с призывом: «Ванька, встанька!». А Ваньке-то и так хорошо. Его царевнами прельщали. Не поднялся Ванька. Не стал богатырём. Забыл о своём главном предназначении. Говорит, половой склероз. Вот и получается, что нечто отдалённо напоминающее секс приближённо оказывается свинством.

В альтернативу нечистоплотным плотским развлечениям в Каинске имеется даже свой профессиональный театр «Кураж», почти все актёры которого запойные пьяницы, а актрисы то ли работали, то ли подрабатывали в борделях. Был ли это заработок или приработок зависело от внешности, возраста и темперамента жриц Мельпомены.

Однако театральному режиссёру Полукровкину Дмитрию Андреевичу, которого служители муз за глаза чаще всего называли Димасик, неизменно удавалось «покуражиться» и из этого творческого бедлама вылепливать довольно приличные сценические образы. Поэтому городская элита старалась не пропускать ни одной премьеры в театре, а некоторые даже выступали меценатами.

Полукровкин родился в Санкт-Петербурге в околомельпоменной среде. Его мать, Татьяна Сергеевна, работала художником-гримёром в одном из театров города. Ей было тридцать с заячьим хвостиком, когда она познакомилась с Андреем, отцом Димасика, который после окончания обучения устроился на работу в тот же театр художником-бутафором.

У Татьяны к этому времени закончился долгий, как неспешное пешее путешествие от Москвы до Владивостока, роман с художником-постановщиком театра. Немолодой и, как оказалось, не благородный ловелас вскружил голову тогда ещё почти юной особе, которая верила во взаимную любовь. Эта любовь представлялась Татьяне ремейком одной из немногих пьес со счастливым концом из репертуара театра. Но, увы, конец оказался не таким уж и счастливым.

Ловелас был закоренелым холостяком и годами кормил Татьяну обещаниями брачных уз. Но время шло, а Татьяну с художником-постановщиком театра связывали не узы, а всего лишь любовная ниточка. Засим ловеласу предложили работу в именитом московском театре. Расставание было бурным. Он хотел уйти красиво, Татьяна не желала расставаться вовсе. Следствием их пылкого прощания стали глубокие царапины на лице ловеласа, придавшие некоторую мужественность женоподобному существу. Но после того как буря начала выдыхаться, несчастная Татьяна, уступая просьбам подлеца-ловеласа и приступу профессионализма, обработала его раны и наложила на физиономию пострадавшего негодяя грим.

– Теперь иди и отыщи себе другую гримёршу… – выгнала ловеласа, закончив мастерскую работу, Татьяна и добавила с болью в голосе: – Дуру!

Ловелас не заставил себя упрашивать, но перед тем, как закрыть за собой дверь, попытался промямлить что-то несвязное в своё оправдание.

Вдруг Татьяна увидела перед собой жалкое существо. Настолько жалкое, что ей стало жаль себя и тех лет, которые она с ним провела.

– Пошёл вон, червяк! – яростно выкрикнула девушка, поморщив курносый нос.

– Иду, иду, – опасаясь новых телесных повреждений, ретировался художник-постановщик.

– Не идёшь, а ползёшь, – вдогонку прошептала Татьяна, метнув в спину любовника пару молний из вишнёвых глаз и расплакалась, как её тёзка, уронившая в речку мячик, когда за ловеласом закрылась дверь.

Итак, один «художественный» роман закончился. Настало время другого. Андрей был моложе Татьяны на семь лет, но разницы, во всяком случае, внешней, не замечал никто. Андрей выглядел старше своих лет, а Татьяна, в силу профессиональных навыков, моложе. Их связь привела к свадьбе и рождению пухленького синеглазого малыша.

«Занавес», а не «папа» или «мама», стало первым словом карапуза. Ясли и детский сад ребёнку заменил Его Величество Театр. Первое слово бутуза не только не огорчило или удивило родителей, а скорее порадовало, убедив их в том, что малыш полностью и без остатка готов посвятить себя служению подмосткам.

С детства Дима только и слышал, что о премьерах, о закулисной жизни актёров, но в основном о работе родителей. В его семье была только одна причина для скандала, но эксплуатировалась она с завидным постоянством. Андрей и Татьяна до хрипоты выясняли кто важнее для театра: художник-гримёр или художник-бутафор?

Подобные разборки были экспромтами, но со стороны выглядели как хорошие постановки, неизменно заканчивающиеся битьём посуды. И это было не просто битьё, это было ритуально-магическое действие. Дима, как заворожённый, следил за происходящим. Особенно ему нравились эпилоговые стадии перепалок, когда уставшие, но довольные родители садились пить чай посреди хаотического великолепия осколков регулярно обновляемой посуды. С возрастом Дима начал вклиниваться в каждую ссору, привнося в неё какую-нибудь свою… сценическую изюминку. Вскоре родители на собственной шкуре ощутили его не всегда чуткое участие.

Однажды он налил в чашку, естественно, ненароком оставленную им на столе, подсолнечное масло. В результате продуманных действий мальчик стал свидетелем прекрасного парного выступления своих родителей на дубовом паркете, где «танцующие» и впрямь могли дать дуба.

Посему, окончив школу, творчески одарённый юноша не стал решать для себя родительскую дилемму. Он разобрался с ней ещё в детстве, осознав, что его призвание – стать, увы и ах, режиссером-постановщиком.

Надо сказать, что Каинск являлся университетским городом, где не только студенты, как обычно, сходили с ума, но и преподаватели. Во всяком случае, один из них абсолютно достоверно стал сумасшедшим. Это был преподаватель Каинского политехнического университета, доктор исторических наук, профессор Колышкин Андрей Витальевич, тот самый, который любил словечко «люмпены».

Столь неутешительный вердикт мужчине средних лет с бульдожьим выражением лица, жирными, словно смазанными внутренним салом, губами и не по годам шаркающей походкой вынес постоянно хихикающий, похожий на упитанного суслика, главврач частной психиатрической клиники «Тихая гавань» Мишкин.

В этом случае диагноз не носил заказной характер. На лицо и на лице был характерный, стандартный набор далеко не зародышевых симптомов мании величия: восхваление собственных качеств и достоинств, самолюбование, игнорирование чужого мнения, перепады настроения, агрессивность, и нарушение сна. Кроме того, Мишкин совершено справедливо поставил профессору ещё один диагноз – диссоциативное расстройство идентичности, а точнее расщепление личности Колышкина в личности великого корсиканца.

«Тихая гавань» символично располагалась неподалёку от театра. В клинике тоже был свой «театр» с режиссером Мишкиным. Но если большинство «актёров» «Тихой гавани» были изначально сумасшедшими, основная часть служителей мельпомены сходила с ума постепенно, но уверенно. Особая атмосфера города и в целом мрачный репертуар театра способствовали этому.

Что касается окрестностей Каинска, то они выглядели по-книжному живописно-удручающе. В маслянистых, медузоподобных лужах отражалось грустное солнце, наглая грязь прилипала к дешёвой обуви, люди с квашенными лицами изрыгали маты и примитивные фразы, делающие их ещё более приматоподобными. Асфальтом здесь и не пахло, но зато, в зависимости от месторасположения окраины, несло мазутом, пылью, пивными дрожжами и, конечно же, конечно же городской свалкой.

Хибары были похожи друг на друга как помидоры в теплице. В них ютились такие же, похожие друг на друга, в зависимости от возрастной категории, особи. Они тоже были неотъемлемой частью Каинска. Только отверженной.

В общем провинциальный Каинск был маленькой копией, если не столицы, то крупного города с той лишь разницей, что канализация в нём была менее полноводной, а свалка не настолько заполненной. А люди? Они везде одинаковы, но одинаковы по-разному.

Не удивительно, что у каждого города свой Мир. У Каинска – свой.

Глава 2. Хозяин

(4 карта старшего Аркана Таро – Император)

Легче держать вожжи, чем бразды

правления.

Козьма Прутков

Если часто стегать вожжами, можно