Собачьи дни - Геннадий Каплун

К гордости Князя, его аМУРррные похождения стали притчей во языцех всего мирового кошачьего сообщества. Вот и выходит, что «цыганское радио» кошачьему не годится даже в подмётки…

Уже довольно давно, когда кот вместе с братьями-крысоедами передушил почти всех грызунов на городской свалке, почти чистокровная дворняга с большими белыми пятнами вокруг глаз по кличке Босс надругалась над незаурядной внешностью сиамского самца, откусив на две трети его гордость – хвост.

Этот кобель уверял собратьев, что имеет родословную мастиффа, уходящую собачьими корнями во времена рюриковичей. Ему никто не верил, но и не спорил, так как это могло дорого обойтись сомневающемуся в знатном происхождении пса.

Стало быть, хотя внешне Князь и пострадал, его авторитет ещё более вырос. И, вправду, он стал жертвой не какого-то облезлого, разобидевшегося собрата, а здоровенного пса благородных, как тот утверждал, кровей.

Не слишком разбираясь, а, скорее, не вдаваясь в тонкости вольной жизни Князя, Штерн не находил себе места. После этого события его ненависть к собакам достигла критической массы и послужила основанием к открытию в городе коммунального предприятия по утилизации животных со странным, но титаническим названием – «Прометей» под патронатом самого Армиллия Борисовича.

Прометей… Подарив людям огонь, этот титан был наказан за ослушание Зевсом, пока Геракл не убил орла, выклёвывающего печень отступника, которая на зависть алкоголиков отрастала снова и снова, и не освободил благодетеля человечества.

Какое отношение мифологический персонаж имел к отлову и утилизации собак ответить уже никто не мог, так как на предприятии за короткий срок сменилось четыре руководителя, первый из которых, и не без основания, посчитал целесообразным исчезнуть из города. Этот делец умудрился израсходовать бюджетные и немалые спонсорские средства, вооружив ловцов всего лишь одним, да и то неисправным, духовым ружьём и десятью упаковками ампул дитилина. Чего греха таить, по весне бывший руководитель обнаружил себя… всплыв в близлежащем водоёме со следами удушения.

Не удивительно, что ни одна бездомная собака так и не была усыплена, несмотря на многочисленные заявки жителей города, которые, иногда, таким образом, сводили счёты с соседями, указывая на домашних животных, как на беспризорных. Со временем коммунальное предприятие «Прометей» жители города стали называть «собачья крыша» к явному неудовольствию хозяина города. Его негодование граничило с дикой, необузданной яростью, заставившей трепетать офисных работников.

Знатоки оккультизма с лицензиями народных целителей и без разрешительных документов шептались, что причиной создания городскими властями по указанию Штерна предприятия «Прометей» явилось то, что собаки представляют опасность для самого Армиллия, хотя какую и почему обсуждать категорически отказывались.

Экстрасенсы и, тем более, якобы экстрасенсы, работающие в каком-нибудь Международном центре восстановления личности и коррекции судьбы и вешающие китайскую лапшу на уши наивным гражданам, которые её с радостью переваривают, принципиально избегали каких-либо разговоров о Штерне.

Цыганки, уставшие воровать и торговать, сконцентрировавшие свои врождённые способности на гадании и исцелении, дипломатично помалкивали, предпочитая не раздражать сильного… Очень сильного мира сего.

Пропагандисты здорового образа жизни, видевшие панацею от всех болезней в «злоупотреблении» пищевыми добавками с убийственным содержанием кальция и цинка, с измождёнными, наигранно-одухотворёнными лицами бороздившие улицы города, считали, что всё хорошее в жизни происходит благодаря Кальцию и Цинку, а всё плохое объясняется отсутствием того же Кальция и Цинка. Количественные показатели этих жизненно-важных компонентов в организме Штерна оставались загадкой, а потому давать оценку его действиям энтузиасты этих двух элементов таблицы Менделеева всех степеней и достатка не спешили.

Что касалось взаимоотношений Армиллия Борисовича с местной братвой, выросшей из коротких штанишек рэкета, и, как она считала, ставшей респектабельной, то они строились отнюдь не на принципах равенства. Если Румын, его братва и бригады прочих авторитетов безоговорочно считались с мнением Штерна и открыто побаивались его, то Армиллий плевать хотел на блатных, но при этом считал возможным использовать их в своих и только своих интересах.

Кое-кто из условных авторитетов это понимал, злился и на какой-нибудь попойке демонстративно, видимо желая что-то доказать Штерну, бил морду своему «респектабельному» собрату, проявившему, якобы, излишнее рвение, исполняя волю хозяина. Наутро протрезвевший «авторитет» искренне раскаивался и извинялся перед Армиллием.

«Армиллий Борисович, прости, век воли не видать…», – не прокатывало.

Было уже поздно… Штерн, хотя и любил котов, не был Леопольдом с его слащавым: «Ребята, давайте, жить дружно!».

Разумеется, до войны кланов не доходило, так как Армиллий оперативно примерял враждующие стороны: неизвестно куда вдруг исчезал вышедший из-под контроля «авторитет». Но мы-то с вами уже знаем куда – седьмой ров восьмого круга Ада. Туда, куда ни одна «малява» не доходит. В свою очередь преемник заглаживал вину перед пострадавшим от последней выходки предшественника, и все были счастливы… до поры, до времени или, правильнее сказать, до очередной искры неповиновения, чаще всего вспыхивающей в момент алкогольного или наркотического опьянения.

И всё-таки метод Штерна начал приносить свои плоды. Места непредсказуемых главарей постепенно заполняли недальновидные, но исполнительные криминальные личности. После очередного «умиротворения» в бандитской среде Армиллий частенько в узком кругу говаривал: «Лучше иметь дело с идиотами – профессионалами, чем с профессиональными идиотами»…

О его личной жизни знали только то, что она есть. К тому же она чрезвычайно активна, учитывая количество посетительниц шикарного замка, который назвать загородным домом не поворачивался язык. Армиллий Борисович знал, что молчание стоит дорого и щедро за него платил. А скрывать девицам, видимо, было что. И его пассии молчали обо всём, что с ними происходило, но не столько потому что получали щедрое вознаграждение или боялись того, кто платил… Хотя боялись… Конечно же, панически боялись… Как все.

С любой из девушек, посетивших Штерна, опасались не то что флиртовать, а даже подходить на расстояние пушечного выстрела. Но, видимо, это их нисколько не огорчало. Создавалось впечатление, что им уже никто не нужен, и они с вожделением ждут очередного свидания только с Армиллием.

Но очередной встречи удостоилась только одна из них, а все остальные получали ежемесячное содержание, которое скрашивало их одиночество. Уставшая ждать ласки Штерна была вынуждена покидать не город, а, разраставшийся как грибница, регион, где правил Армиллий, вне всякого сомнения, уже без пенсиона за разовый секс.

Касательно единственной девушки, удостоившейся чести посетить Штерна во второй и не последний раз, то это была высокая, стройная, с пышными вьющимися волосами красотка. Её мягкий и сочный, как стейк из телятины, голос завораживал, а её кукольные черты лица притягивали взгляд представителей мужского пола с гетеросексуальной ориентацией в диапазоне от подростка до старика.

Девушку с вкусной фамилией Пряник звали Ларисой. После второго свидания она с радостью осталась жить в замке Штерна. К слову, это никоим образом не сказалось на количестве «однодневок». Хотя, нет, на самом деле их стало ещё больше.

Армиллия и Ларису частенько видели вместе. С ней было не стыдно показаться ни на приёмах, ни на других публичных мероприятиях. То, что Штерн ничего такого особенного к ней не испытывает было заметно окружающим. Да Армиллий этого и не скрывал. Лариса была просто визитной картой в его колоде Таро, хотя относился он к ней всё-таки с некоторой… звериной теплотой.

В ней же, напротив, везувилось чувство. Любовь? Ненависть? Как знать, как знать… В любом случае Лариса страдала, а женские страдания – это страшное оружие в руках оскорблённого, растоптанного чувства.

Девушке с детства не везло с мужчинами. Первый горький опыт подарил ей отец. Неудачник по жизни, он «наградил» её такой фамилией, которую с детского сада обыгрывали на все лады, а затем ушёл из семьи, когда Ларисе исполнился годик.

Как её только не называли! Крендель, Коврижка, Жамка, Сусленик… Хотя Пряник и в Африке Пряник. Первый мужчина – насильник наградил её гонореей, а в награду за первую любовь она получила первый аборт. И вот теперь Штерн… который не только причинял ей боль, мучительную боль своим равнодушием, но и любил покаламбурить над фамилией девушки, вызывая горестные воспоминания.