Отпечатки затертых литер - Юлия Мамочева

Эпилог

Наша жизнь — что старые качели:То к Земле несется с вышины,То, на гребне жизненной волны, —К радости, неведомой доселе…

То скрипит с ветрами в унисон,То поёт о счастье безмятежном,Океаном — шумным и безбрежным —Разливаясь под напевный звон.

Вдаль однажды отойдут невзгоды,Скрывшись за громадой пыльных лет, —И взлетим мы, осязая свет,И вдохнем шального кислорода!..

Наша жизнь — что легкая качель:В ней беду сменяет ликованье,Как весной, дыша благоуханьем,Расцветает солнечный апрель

Вслед за мартом. И вскипает кровьВ чудный миг природы возрожденья…Жизнь — качель. А ветра дуновеньемДля нее становится любовь.

ВЕДЬМА

С рассвета на площадь стекается люд: Проклятую ведьму сегодня сожгут!  Сухою соломой покрыт эшафот,   Заранее весел народ!

Мелькают чепцы и пестрят колпаки, По слякоти скачут, теснясь, башмаки,  А вот и епископ дряхлеющих лет —   В роскошную рясу одет.

С ним целая свита святейших отцов И судей — честнейшей души мудрецов!  Гудит в нетерпенье священная знать —   Пора бы уже начинать…

Зеваки под хлюпанье грубых колес Пустили на площадь торжественный воз:  Телегу (да с клячею вместо коней)   И клетку глухую на ней.

Вся черная, будто копала золу, Там ведьма валялась на грязном полу,  И в тряске совсем не срываясь едва,   Моталась ее голова.

Свистя, за повозкой гналась ребятня, Кидалась камнями, колдунью кляня,  А рядом, как гордый чернеющий грач,   Вышагивал чинно палач.

И вот поравнялась повозка с толпой. Чуть не был раздавлен бродяга слепой,  Шатавшийся праздно у ней на пути:   Да к счастью успели спасти.

Поодаль закованный, выкрикнул вор: «Долой дьявольщину! В огонь! На костер!»  И люд поддержал златокрада того,   Недавно плевавший в него.

За волосы выволок ведьму палач Под гиканье черни, под хохот и плач,  И бросил, как тряпку, в вонючую грязь,   Под маскою хрипло смеясь.

Ужасна злодейка поистине та: Драниной прикрыта ее нагота.  Недавно касался испанский сапог   Босых искалеченных ног.

Пятнадцатилетняя девочка-яд: Костлявые руки из робы торчат.  А грязные патлы, как сажа, черны —   Примета шайтанской вины.

«В страшнейших грехах обвиняешься ты! Крещеная злом самого Сатаны!  Призналася давеча ведьма во всем,   Судимая честным судом…

Призналась: порой колдовала в ночи, Украла четыре церковных свечи,  С неведомым духом беседы вела   И с кошкою черной жила.

От этих злодействий тебя до утра Очистит священное пламя костра!  Могла б индульгенцию также купить   Да некогда злато копить…»

Колдунья, сполна натворившая зла, Усилием воли лицо подняла.  И детские глянули небом глаза —   Невысохшая бирюза.

«Деяний своих от людей не таю, Да только, епископ, я правду твою  Разрушу, ведь Дьявол, поверь, ни при   В магическом действе моем.

И впрямь, ворожила я лунной порой Над милой моею болящей сестрой…  Лечила волшебным настоем из трав,   Быть может, законы поправ.

И свечи взяла, только вам не назло: Чтоб в домике стало соседском светло!  А прежде ведь в Храме просила огня   Как ведьму прогнали меня!..

В том доме старуха одна умерла Бездетно и голодно, трудно жила!  Кому ж, как не мне, было свечи принесть,   Молитву усопшей прочесть?..

Я кошку себе не могла не забрать: Старушка любила ее, словно мать —  Родное дитя. Да к тому же одна   Погибла бы точно она…

Бесплотный же Дух, собеседник ночной Есть Ангел-Хранитель с рождения мой!  И в Храме святом, подходя к алтарю,   Частенько я с ним говорю…»

Промолвил епископ: «Родная моя! Открылась ты честно, греха не тая…  За это, сердечную правду любя,   Всевышний прощает тебя!»

На буром от крови засохшей лице При упоминанье о светлом Творце  Алмазами слез заблестели глаза —   Заплакавшая бирюза…

«Ужели и вправду теперь прощена?.. Ужель поднимусь из тюремного дна?  Вернусь ли к сестре, коли пыткам конец —   Ответь же, церковный отец!»

Старик улыбнулся: «Забыта вина! Пускай же тебя не тревожит она…  А значит, свободна душа с этих пор…   Без страха иди на костёр!»

Над площадью стал смоляным небосвод. Давно разошелся нарядный народ.  И лишь правосудия тлели огни   Да мрачно темнел эшафот.

Над ним, средь ворон — средь крылатых углей, Голубка летала, что снега белей.  И сколько, крича, не старались они —   Никак не притронуться к ней!..

А где-то малышки всё плачут глаза —    Другая уже бирюза.

КОРОЛЕВА

Не задерживайтесь, господа, в проходе —Всякий нынче поскорей бы рад!И неважно, что не по погоде,При параде — все на маскарад.

Под вуалью — льдисто-сини глазки,Платья в перьях, ореол амбре.И мелькают маски, маски, маски —Бал у королевы при дворе.

Вот она сама — стройна как фея,Будто бы сошедшая с холста:В локонах белеет орхидея,По-девичьи пламенны уста.

Вся тяжелым бархатом одета,Что крыла вороньего черней.Только из-под кружева манжетаРасцветает золото перстней.

Шарм под стать столичным городам:На паркеты сыплются верлибры,И порхают крыльями колибриЧудо-веера придворных дам.

В реверансах припадают девы,Точно к платьям примеряя трон.А под полумаской королевыПолусмех сменяет полутон.

Не страшны ей лжеподруги эти,Кто они — коль вертится земляДля нее лишь и на целом светеЛучше всех она для короля?

Мажут дамы на лицо белила,Щек стыдливых прикрывая цвет,И держась то мило, то уныло,Льнут, подобно бабочкам, на свет.

Бал в разгаре. И уносят в далиАроматы марокканских роз.И скользят по освещенной залеОблака напудренных волос.

Внезапно умолкли прохладные звуки,Скрипки запели и трубы заохали,Выронив вееры, вскинулись руки,Воздух зацвел восхищенными вздохами.

Почтенные гости с восторгом сквозь страхРезко взглянули из бархатных коконов:Юная дева стояла в дверяхВ калейдоскопе корсажей и локонов.

Кто-то приветственно шляпу снимал,Кто-то схватился за жидкую бороду:Графская дочка явилась на бал,Чудо-краса из далекого города.

Подобная нимфе, но истинно зрима,Будто цвела, непривычно живая,Лоск и сиянье придворного гримаНежным румянцем своим затмевая.

И вот расступился наряженный люд:Гордые гости — крикливые вороныДеве проход в центр залы дают,Чинно рассеявшись в разные стороны.

А струны скрипят, а литавры звенят,Взгляд королевы темней, чем агат,Кружится дева в летящей тунике,Точно наяда — столетья назад.

Всем по душе эта свежая роль:«Ну-ка, еще станцевать нам изволь!» —Громко сказал — да с улыбкой на лике! —О королеве забывший король.

Гостья смеется — и снова взлетает,Юная, милая — точно весна.А у придворных и сердце уж тает:Всех красотой покорила она.

Смотрят направо и смотрят налево:Разве сравнится с красою — наряд?!С девою меркнет сравнясь королева,Как и лощеный ее маскарад.

Злится монархиня, чуя потерюНежной любви своего короля…Вот уже вечер закончился дляБольшинства. Сквозь дубовые двери

Гости, прощаясь, уходят к каретамИ по домам разлетаются прочь…Только еще не окончена ночь:Уж королева-то знает об этом!

Кошкой скользнувши в безлунную тьму,Спряталась вмиг за каштаном старинным,Тайну теперь доверяя емуГоря, грозящего нынче безвинным.

Вот и наяда! А с нею — король:Под руку деву довел до аллеи…В ревности гневно оскалилась фея,Чуя губами кровавую соль.

Тонкой рукою она рукоятьСжала под мантией крепко и твердоИ обратилась, как нежная мать,К дочери юной почтенного лорда:

«Милая детка, совсем ты одна!..Разве тебя не пугает беззвездье?Глянь ты, как ночка-то нынче черна!Самое время греха и возмездья».

Дева взглянула на даму в ответ:Черное платье, а локоны — белы!..«Коль суждено — так спасения нет…Там же страдавшие все будут целы».

Не было вскрика — лишь брызнула кровь,Лоскуты платья во тьме забелели.Зверски оскалившись, снова и вновьМстила безгрешному ангелу фея.

Ветер ночной все сильней раздувалРедкие звезды, как желтые свечи,Бархат их свету теперь открывалЗлой королевы старушечьи плечи.

Кончился бал, и в безвременном снеС ним растворилась роскошная сказка:Дьявольский облик явила ЛунеНаземь упавшая нежная маска.

Где-то уже верещат петухи,К утру полночное близится время:Кудри, которым слагали стихи,Сбились, открыв полулысое темя,

Светлые локоны — только парик —Пали в траву и лежали, белея,Там, где под свой же предгибельный крикБилась в конвульсиях дряхлая фея.

Билась пред ужасом адских огнейРыбой, попавшей на смертную сушу…С неба же, искренне плача о ней,Ангел молился за грешную душу.

СКАЗКА О МЕЧТАХ