Лоренс, любовь моя - Дениз Робинс

Но счастье мое было недолгим.

Я умылась и вышла подышать свежим воздухом. Стояла чудесная звездная ночь. И вдруг за углом, на дороге у парадного подъезда, я увидела старенький «остин» Лоренса Бракнелла. Я различила фигуру стройной рыжеволосой Рейчел, и в ночной тиши отчетливо прозвучал ее голос:

— Лори, как я рада видеть тебя. Заходи!

Я развернулась и пошла к себе. Войдя в спальню, я закрыла дверь и, стиснув зубы, прислонилась к ней спиной. Он приехал побыть с Рейчел. Другой причины не было, потому что старого прадядюшку он не стал бы навещать в столь неурочный час. Было восемь вечера, и больной, должно быть, уже давно спал.

Точно, между ними что-то есть. Даже сама эта мысль была мне ненавистна, а уж гадкая сиделка — и подавно!

Но это не имело ко мне никакого отношения. Если Лоренсу Бракнеллу пришло в голову стать бойфрендом Рейчел Форрестер, это его дело. Для него я была всего лишь девчонкой, только что из стен монастырской школы. И ничего, абсолютно ничего, кроме этого.

Я стянула с себя свитер, посмотрела на свое отражение и увидела красное от злости лицо. Выгляжу как дурочка и чувствую себя так же, разъяренно подумала я, отвернулась от зеркала и разревелась.

Глава 6

Однажды утром мама поручила мне подходящую работу — расставить цветы в холле. Не то чтобы в наши дни в Большой Сторожке было много посетителей, но сэр Джеймс хотел, чтобы на длинном дубовом столе справа от камина, над которым висел портрет его жены, всегда были свежие букеты.

Старый садовник принес мне корзину с первыми в этом году нарциссами и блестящими глянцевыми листьями вечнозеленых деревьев.

Я внесла последние исправления в композицию и водрузила ее на полированную поверхность стола, надеясь, что мое творение сделало честь прекрасному китайскому кувшину, расписанному в голубых с золотом тонах.

Не могу сказать, что я была слишком довольна жизнью. Особо радоваться было нечему, потому что, переехав из католической школы в Большую Сторожку, я просто сменила одну тюрьму на другую, а мама стала моей новой директрисой, но в каком-то смысле дома было еще хуже, потому что в школе у меня, по крайней мере, были подруги.

Со времени моего приезда в Восдейл я получила несколько писем от Крис и ответила на них. Она была в Лондоне и чудесно проводила там время, но в этом я ей абсолютно не завидовала. Я не любила большие города, мне нравилась дикая природа и сельская местность, такая, как Озерный край, и я была слишком застенчивой по натуре, чтобы вести жизнь, состоящую из одних пирушек. Да еще слишком энергичной, чтобы долгое время не заниматься ничем полезным в жизни. Но работа, которая выпадала на мою долю в мрачной Сторожке, была мне не по душе, а парочка-другая вечеринок совсем бы не повредила.

Чем дольше я тут жила, тем неуютнее чувствовала себя. Атмосфера в доме угнетала, слишком большое количество комнат было закрыто, слишком много мебели затянуто чехлами, коридоры были слишком темные и длинные, а под ними — слишком много сырых подвалов. Что же касается старинных башенок, которые придавали зданию вид замка, то это, по моему мнению, точно была обитель призраков. Я так и не смогла выбросить из головы легенду о Черной Собаке и трагические подробности гибели Мелинды Халбертсон. Я столько об этом думала, что у меня даже появилось нездоровое желание пойти на эту лестницу и своими глазами увидеть то самое место, где разыгралась кровавая драма. Но когда я попросила у мамы разрешение сделать это, она отказала без объяснений.

— Держись в нашей половине, — таков был ее ответ.

Потом была еще ненавистная мисс Форрестер. Сиделка явно не питала ко мне нежных чувств, так же как и я к ней. При встречах она либо холодно кивала мне, либо старалась уязвить и выдавала что-нибудь неприятное типа «Тебе не следует находиться в этой части здания…» или «Не шуми, сэр Джеймс спит…». Одним словом, всегда пыталась поставить меня на место. Но когда я смотрела на нее, то не могла не припомнить ту, другую Рейчел Форрестер, которая так задушевно и с такой страстью говорила с мистером Бракнеллом.

С Лоренсом я не перекинулась ни словом с того самого дня в Эгремонте, когда мы пили чай в кафе. Я даже заставила маму свозить меня в Кесвик в глупой надежде на то, что он окажется там и, может, пройдет мимо, а я смогу хоть мельком взглянуть на него. Но этого, естественно, не произошло, и по приезде домой я уже на все лады обвиняла себя в полном отсутствии гордости. Странно даже думать о мужчине, который был влюблен в Рейчел Форрестер. По крайней мере, я считала, что влюблен.

Я написала Кристине о Лоренсе очень откровенно, должна заметить. Мы с Крис всегда делились Друг с другом своими секретами. Я знала, что она уже нашла себе кавалера. Подруга рассказала мне об этом в письме — и о том, каков он и как он влюблен в нее. Счастливая! Ответ на мое послание был таков:

«Твой Лоренс — просто душка. Он, наверное, невероятно хорош собой. Не сдавайся только потому, что ты думаешь, что он влюблен в эту ужасную сиделку. В школе ты не отличалась смелостью, дорогая, но уж постарайся и хоть теперь сделай что-нибудь! И прекрати повторять, что ты некрасивая. Я показала своему брату Чарльзу твое фото, тому, что служит на флоте, ну ты помнишь. И знаешь, что он мне ответил на это? Почему я не свела тебя с ним раньше, ведь у тебя такая фигура и замечательные ноги!!! Вот бы мне такие! Твои волосы и глаза он также нашел просто великолепными. Не пойму, почему у тебя начисто отсутствует уверенность в себе? Хотела бы я быть такой же милашкой, как ты!

Я сказала бы, что твой Лоренс путается с этой медсестрой только потому, что больше не с кем. Займись им, сладкая моя, и дай мне знать, что из этого получится…»

Вот в этом она вся! Веселая, современная и такая милая. С одной стороны, я всегда чувствовала себя с ней лучше, а с другой — еще больше замыкалась и ощущала свою ущербность. Думаю, все это из-за моего прошлого, из-за недостатка домашнего тепла и любви.

Что же касается того, чтобы «заняться» Лоренсом Бракнеллом… я просто не могла. Не могла, и все тут.

Но все равно продолжала думать о нем.

Как только я закончила с цветами и отступила на шаг, чтобы полюбоваться своей работой, вниз по лестнице соизволила спуститься сестра Форрестер собственной персоной. Она остановилась на полпути и наклонилась через перила, глядя на букет:

— И зачем все это?

Я взглянула на прекрасное лицо, за которым, без сомнения, скрывалась черная душа, и почувствовала, что в словах поэта о том, что «…красота женщины в ее глазах…», есть правда.

— Я помогаю маме. Она говорит, что под ее портретом всегда должны быть цветы. — Я кивнула в сторону изображения леди Халбертсон.