Свет – это мы - Мэтью Квик

об исцелении, разборчивым быть не приходится. Мы обязаны исцелить всех, кто пожелает вновь обрести цельность, и сделать мы это должны тщательно, исчерпывающе и с полной отдачей души.

Ваш самый верный анализируемый,

Лукас

6

Дорогой Карл!

В конце прошлого письма Эли страдал у себя в палатке, а я, выпрямившись, сидел на раскладном стуле, как сторож его чувств. Я знаю это потому, что снимаю копии со всего, что отсылаю Вам, и перечитываю все от начала до конца, прежде чем принимаюсь за следующее послание. Я снова забросил зацепку на продолжение в надежде на Ваш ответ, которого снова не последовало.

Хорошо. Я на Вас не сержусь. Прямо наоборот. Теперь, что бы ни случилось, я никогда не буду на Вас сердиться.

Возвращаемся к нашему повествованию.

Я просидел во дворе всю ночь, иногда бросая взгляд в небеса, где летала Дарси, вычерчивая в ночном небе огромную восьмерку, знак бесконечности, словно объявляя, что будет со мной всегда. Ее крыла в свете звезд создавали потустороннее впечатление – такую красоту невозможно описать словами, ее можно только ощутить мгновенно. Зрелище было невероятно возвышенное, и я даже не огорчился, что она так и летала всю ночь и не спустилась ко мне поговорить.

Она приближается ко мне на расстояние прикосновения, только когда мы оказываемся наедине в безопасности спальни, за запертой дверью. Не знаю почему.

Но моя миссия заключалась в том, чтобы оберегать Эли, и я не собирался отказываться от нее в первую же ночь, поэтому пришлось удовлетвориться только случайным взглядами ввысь – каждые несколько минут я воздымал лицо к небесам, чтобы быть успокоенным неизменностью полета Дарси. Она словно одобряла – или даже благословляла – мое начинание, и это наполняло меня уверенностью.

Взошло солнце, и Дарси скрылась в утреннем свете, растворилась постепенно, хотя я и не уверен, совсем ли она исчезла или просто солнечные лучи сделали ее невидимой. Окрыленная Дарси никогда не являлась мне днем, так что дальше предположений дело не зашло.

Я долго искал в сети, но пришел к выводу, что проверенной информации об ангелах не так уж и много. Первое, что выпадает в списках результатов, – это бейсбольная команда из Лос-Анджелеса, что само по себе о многом говорит. Когда я пошел по ссылкам, выяснилось, что большинство из них противоречат друг дружке. Одна статья говорит одно, другая – другое. Мне попалось так много несовместимых утверждений, что я решил выбросить их все и заняться самостоятельными исследованиями, полагаясь только на собственные наблюдения и накапливая эмпирические свидетельства – которыми я с Вами уже делился, и продолжу делиться на этих страницах.

– Ты вообще не спал? – спросила Джилл, проходя мимо моего стула по дороге на свой пост за стойкой «Кружки с ложками».

Солнце уже взошло, потому я спросил:

– А ты разве не опаздываешь?

Оказалось, что она посреди ночи дозвонилась второму повару – он засиделся за видеоиграми. Рэнди согласился открыть заведение в одиночку, чтобы дать ей поспать еще пару часов. Тут я понял, что она, скорее всего, сторожила меня, сторожащего Эли, до раннего утра. Я ни разу на оборачивался на окна дома, так что вполне возможно, что она тоже просидела так всю ночь. А я и не знал. Потом Джилл наклонилась, поцеловала меня в щеку и сказала: «Осторожней, ладно?»

Мне было интересно, что побудило ее сказать эти слова, и хотелось уточнить, в чем с ее точки зрения заключалась опасность, но какая-то часть меня испугалась получить ответ, поэтому я промолчал, и она ушла.

Я просидел еще полчаса, а потом громко позвал:

– Эли!

Еще дважды я выкрикнул его имя, и оглушительная тишина в ответ заставила мое сердце биться чаще.

Но наконец я услышал его «иду», и вслед за этим он сам вылез из оранжевой палатки – волосы взъерошены, глаза грустные и усталые.

Мы проследовали на кухню, где я снова приготовил завтрак, который мы снова съели в тишине, сопровождаемые только звяканьем приборов о посуду. Я допил последний глоток кофе и сказал:

– Может, продолжим ту работу, которую мы делали совместно в школе? Только на этот раз я буду свободен от правил и ограничений, которым обязан был следовать, пока я был воспитателем, а ты – учеником.

– В каком смысле? – спросил он, выглядывая из-за кружки с кофе, которую он обхватил обеими ладонями.

Я быстро перевел разговор на свой опыт юнгианского психоанализа и рассказал ему о Вас. Я осознаю, что нарушил таким образом договор, который мы заключили, и подверг пар в закрытом сосуде опасности улетучиться прежде, чем рис успел приготовиться. Но в создавшейся ситуации у меня не было иного выхода. И мне кажется, я привлекательно изложил преимущества юнгианского подхода. Я рассказал ему, как однажды у себя в кабинете во время встречи с одним из его одноклассников испытал панический эпизод такой силы, что меня увезли из школы на скорой, потому что я был уверен, что у меня инфаркт.

– Так у вас на самом деле инфаркта не было? – уточнил он, потому что все в школе знали с моих слов, что он был.

Потом я рассказал Эли, как Вы помогли мне разобраться с материнским и отцовским комплексами и как возвели вокруг моей Личности временную опалубку, опираясь на которую можно было заняться ремонтом поврежденных частей. В продолжение моего монолога он держал зрительный контакт и кивал в нужных местах.

– Нам придется начинать с нуля. Но я все же уверен, что способен помочь тебе исцелиться, и тогда ты сможешь вернуть себе контроль над своей жизнью и войти в мир настоящим мужчиной, – сказал я ему.

Он спросил, что это значит, и я объяснил ему про фаллическую энергию и необходимость направить ее на мишень или цель, и про стремление войти в мир с уверенностью в себе, и что я помогу его инициации в мужское сообщество, как более взрослые мужчины помогали подросткам на протяжении всей древней истории, до наступления современности.

– Мистер Гудгейм, а каким образом вы сейчас входите в мир? – спросил он. Я не услышал в вопросе сарказма; ему действительно было интересно.

Тогда я рассказал, что моя цель – искупить и спасти его, чего бы мне это ни стоило. Воскрешение Эли являлось моей единственной задачей, и я согласен был совершить любые действия, направленные на возращение ему душевной целостности. Это его немного ошарашило, и он какое-то время сидел, уставившись себе в колени.

Мы провели в молчании пару минут, и я