Свет – это мы - Мэтью Квик

Мэтью Квик

Свет – это мы

Посвящается мудрому и щедрому юнгианцу, который помог мне вернуться домой. Спасибо.

VOCATUS ATQUE NON VOCATUS DEUS ADERIT

«Званый или незваный, Бог пребудет»

– НАДПИСЬ НА НАДГРОБНОМ КАМНЕ КАРЛА ЮНГА

Matthew Quick

We Are the Light

* * *

This edition is published by arrangement with Sterling Lord Literistic, Inc. and The Van Lear Agency LLC.

Copyright © 2022 by Matthew Quick

© Юрий Мачкасов, перевод на русский язык, 2023

© ООО «Издательство „Лайвбук“», оформление, 2023

1

Дорогой Карл!

Прежде всего я хотел бы извиниться за то, что попытался прийти в Ваш кабинет даже после получения мной извещения, что Ваша практика закрыта и, следовательно, Вы больше не можете работать моим – или чьим угодно еще – психоаналитиком.

Я осознаю, что Ваш кабинет соединен с Вашим домом, и поскольку практика закрыта, вероятно, он стал теперь просто частью дома, и таким образом для меня недоступен. Я действовал механически. Каждую пятницу, ровно в семь вечера, на протяжении почти четырнадцати месяцев. Такую привычку сложно бросить. И Личность продолжала говорить мне: «Иди. Карл нуждается в тебе» – что поначалу приводило меня в замешательство, потому что я анализируемый, а Вы – аналитик, то есть это мне положено нуждаться в Вас, а не наоборот. Но Вы всегда говорили мне, что к Личности надо прислушиваться и что цель психоанализа – индивидуация Личности и познание Самости до степени идентификации с ней. Так вот, моя Личность требует отношений с Вами. Она все время твердит, что Вам нужна моя помощь. К тому же Дарси сказала, что я должен продолжать терапию. И вообще, я просто сам хотел пойти. Мне очень не хватает нашего еженедельного двухчасового «психоаналитического ящика». Пятничным вечером.

Справляться без наших встреч было непросто, особенно в первое время. Многие предлагали мне найти Вам замену, но я всем отвечал, что дождусь Карла. Должен признаться, я не знал тогда, что ждать придется так долго. Но не огорчайтесь. Меньше всего мне хотелось бы Вас в чем-то упрекать, особенно в свете того, через что всем нам пришлось пройти, вместе и по отдельности. Я просто пытаюсь объяснить. Вы же всегда говорили, что я ничего не должен от Вас скрывать.

Я тоже оказался не в состоянии вернуться к своей работе после трагедии. Я пробовал, несколько раз, но не смог даже выйти из машины. Так и сидел на преподавательской стоянке, глядя на школьников, входящих в здание. Некоторые из них озабоченно оглядывались на меня, а я не мог понять, чего мне хотелось больше – помощи или стать невидимым. Очень странное ощущение. У Вас такое бывало? Я цеплялся за руль с такой силой, что белели костяшки.

Потом Исайя – мой начальник, друг и директор старшей школы в Мажестике, если Вы вдруг забыли, – выходил и садился рядом со мной, на правое сиденье. Он клал руку мне на плечо и говорил, что я уже и так помог многим детям и что для меня настало время помочь самому себе. Он также часто заходит ко мне домой. Он очень верующий, и поэтому говорит мне: «Лукас, ты – один из лучших людей, каких я встречал, и я совершенно уверен, что у Господа есть в отношении тебя план». Иногда он и его жена Бесс готовят для меня на моей же кухне, что очень мило с их стороны. Они и все продукты приносят сами. Бесс обычно приговаривает: «Лукас, тебе надо больше есть. Ты совсем исхудал». Это правда. Исайя мне очень хороший друг. Добрый. Бесс – удивительная женщина. Но Дарс – Вы ведь помните, что я иногда называю так мою Дарси, опуская последнюю гласную, – говорит, что я не могу никому рассказывать о ее превращении, так что мне сложно сдерживаться, кивать и держать язык за зубами всякий раз, когда Исайя и Бесс рассказывают мне о Господнем плане, что для них выглядит, будто я с ними соглашаюсь – в то время, как на самом деле я скрываю от них огромный секрет.

Я несколько раз бывал в их церкви воскресным утром, еще в январе – посещал то, что Исайя называет «молением». Интересно, что я был там единственным белым. Я люблю слушать, как поют госпел. Когда я пришел в первый раз, пастор в пурпурно-золотых одеяниях вызвал меня к алтарю, положил руки мне на голову и громко прочел молитву. Потом он призвал всех прихожан подойти, возложить на меня руки и тоже помолиться. Никогда в жизни меня не касалось одновременно столько рук. Я понимаю, что с их стороны это было проявлением расположения, но меня почему-то непрерывно трясло, даже после того, как молитвы закончились и все снова запели, очень возвышенно. Я даже боялся, не случились ли со мной судороги.

Я стал посещать воскресные службы, но через несколько недель никто уже больше не молился за меня, и у меня появилось ощущение, будто я мешаю чему-то – что я чужой там. Когда я рассказал об этом Исайе, он сказал: «В доме Божьем чужаков не бывает». Очень мило, но Дарси сказала, что мне не стоит злоупотреблять гостеприимством, и поэтому я перестал ходить в церковь, хотя мне это и нравилось, и даже, возможно, было нужно тогда. Может быть, ближе к концу года, к Рождеству, попробую снова, если Исайя все еще будет меня звать. Дарси говорит, что так, наверное, будет нормально.

В прошлом декабре я посетил семнадцать из восемнадцати похорон. В смысле, по крайней мере побывал на них. Похоронные бюро постарались устроить так, чтобы никакие две службы не перекрывались по времени, потому что так решили скорбящие. Но некоторые все равно частично наложились друг на друга, в основном потому, что все хотели успеть с похоронами до Рождества. Я бы пришел и на все восемнадцать, но полицейские отказались пускать меня к Джейкобу Хансену. И позвольте мне сказать, что церемония для Вашей Леандры – на которой я пробыл от начала и до конца – была самой лучшей из всех. Мне очень понравилось, как Вы внесли в нее личную ноту, отказавшись от традиционной формы. Я и понятия не имел, что Ваша жена была виолончелисткой, пока Вы не показали тот ролик с ней, снятый в