Упадок и разрушение - Ивлин Во

- Вот и трудись "Воины Харлеха" потом священные нечестно давать мне сколько всем кормить свояченицу надо скажите джентльмены, вот как, -обратился к ним начальник станции.

- Не поднимай волну, старина, - шепнул Граймс, - а то возьму да и расскажу твоим ребятам про фунт, что ты содрал с доктора.

Дебаты продолжались по-валлийски, но было видно, что начальник станции умерил свой пыл.

- Ловко я его, а? - обратился Граймс к Полю. - Ты уж мне поверь - в валлийские тяжбы лучше не вмешиваться. Ирландцы набьют друг другу морды - и дело с концом, а эти будут нудить одно и то же до скончания века. Они еще год будут делить эти несчастные три фунта, помяни мое слово.

- А мистер Бест-Четвинд давно умер? - спросил вдруг Поль.

- По-моему, недавно, а что?

- Ничего, я просто так. Некоторое время они молча курили.

- Если Бест-Четвинду пятнадцать, - снова заговорил Поль, - то ей может быть всего тридцать один, так?

- Влюбился! - изрек Граймс.

- Ничуть.

- По уши!

- Глупости.

- Нежно, но страстна, а?

- Перестань.

- Сражен стрелой Купидона-проказника.

- Вздор.

- Весенние надежды, юные мечты?

- Нет.

- А учащение пульса?

- Нет же.

- А сладкое томленье взволнованной души, хе-хе?

- Ерунда.

- Любит не любит, так?

- Да ну тебя!

- Frisson? Je ne sais quoi?[15]

- Ничего подобного.

- Лжец! - подвел итог Граймс.

Снова помолчали, потом Поль выдавил из себя:

- А знаешь, ты, кажется, прав.

- То-то же, старина. Скорее в бой и возвратись с победой. За вас и ваше счастье. Твое здоровье.

Поль, поддерживаемый заботливым Граймсом, возвращался домой новым человеком. Вечерние занятия давно окончились. У камина в учительской стоял Прендергаст и довольно ухмылялся.

- Привет старому винному бурдюку! Как дела, Пренди?

- Превосходно! - отвечал мистер Прендергаст. - Лучше не бывает. Я выпорол двадцать три ученика.

Глава 11

ФИЛБРИК (продолжение)

На другой день воинственность мистера Прендергаста бесследно улетучилась.

- Голова болит? - спросил Граймс.

- Признаться, побаливает.

- В глазах резь? Пить хочется?

- Немножко.

- Бедняга! Как мне все это знакомо. Зато хоть погулял на славу, скажешь - нет?

- Вчерашнее я помню весьма смутно, но в замок я возвращался с Филбриком, и он мне все про себя рассказал. Оказывается, он очень богат и никакой не дворецкий.

- Знаю, - сказали в один голос Поль с Граймсом.

- Как, вы оба знаете? Лично для меня это было полнейшей неожиданностью, хотя и раньше, признаться, я замечал в нем некоторую надменность. Но мне все кажутся надменными. Значит, он вам все-все рассказал? И как португальского графа застрелил, да?

- Нет, этого он мне не рассказывал, - сказал Поль.

- Португальского графа, говоришь, застрелил? А ты, часом, не ослышался, дружище?

- Нет, нет. Я был страшно удивлен. Наш дворецкий на самом деле - сэр Соломон Филбрик, судовладелец.

- Писатель, ты хочешь сказать, - возразил Граймс.

- Бывший взломщик, - сказал Поль. Коллеги переглянулись.

- Похоже, братцы, нас водят за нос, - подытожил Граймс.

- Вот что я услышал, - продолжал мистер Прендергаст. - Все началось с нашего спора с этим чернокожим юношей о церковной архитектуре. Тогда-то и выяснилось, что у Филбрика есть особняк и живет он на Карлтон-Хаус-Террас.

- Да нет же, в Кембервелл-Грине.

- А не в Чейни-Уоке?

- Я рассказываю с его собственных слов. Особняк у него, повторяю, на Карлтон-Хаус-Террас. Адрес я хорошо запомнил, потому что сестра миссис Крамп одно время служила гувернанткой в доме по соседству. Филбрик поселился там с актрисой, которая, как это ни огорчительно, не была его женой. Как ее звали, я забыл, помню только, что имя очень известное. Однажды в клубе "Атенеум" к Филбрику подошел архиепископ Кентерберийский и сказал, что правительство обеспокоено его беспутной жизнью, но что если он пересмотрит свое поведение, то его сделают пэром. Филбрик отказался. Он, между прочим, католического вероисповедания, забыл вам сказать. Это, правда, ни в коей мере не объясняет, почему он у нас обосновался, несомненно лишь одно - он человек известный и влиятельный. Он рассказывал, что его корабли плавают по всему свету.

Как-то раз они с актрисой устроили званый ужин. Потом сели играть в баккара. Среди гостей был некий португальский граф, весьма подозрительная, по словам Филбрика, личность из дипломатической миссии. Вскоре игра превратилась в состязание между ними двоими. Филбрику страшно везло, и граф сначала проиграл все наличные, а затем стал писать долговые расписки и написал их великое множество.

Наконец где-то под утро граф сорвал с пальца графини - она сидела рядом и как завороженная следила за игрой - кольцо с громадным изумрудом. С голубиное яйцо, как сказал мне Филбрик.

"Это наша семейная реликвия со времен первого крестового похода, -сказал португальский граф. - Я так надеялся оставить ее моему несчастному маленькому сыну". - И с этими словами он бросил изумруд на стол.

"Ставлю новый четырехтрубный лайнер "Королева Аркадии"", - сказал Филбрик.

"Мало", - сказала графиня.

"...паровую яхту "Ласточка", четыре буксира и угольную баржу", -отчеканил Филбрик. Все встали и как один зааплодировали его великодушному жесту. Сдали карты. Выиграл Филбрик. Учтиво поклонившись, он вручил изумруд португальской графине.

"Вашему сыну", - сказал он. Опять все зааплодировали, но португальский граф был вне себя от ярости. "Вы растоптали мою честь, - заявил он. - Но мы, португальцы, знаем, как смывать подобные оскорбления".

Не теряя времени даром, они отправились в Хайд-парк, благо он был в двух шагах. Светало. Противники сошлись, грянули выстрелы. У подножия статуи Ахилла Филбик смертельно ранил португальского графа. Его так и оставили лежать с дымящимся пистолетом в руке.

Садясь в автомобиль, португальская графиня поцеловала Филбрику руку. "Никто ничего не узнает, - сказала она. - Пусть думают, что это самоубийство. Только мы с вами будем знать правду". Но Филбрика словно подменили. Он прогнал актрису и долгими ночами блуждал в глубокой печали по опустевшему дому, удрученный содеянным. Португальская графиня позвонила ему, но он сказал ей, что она не туда попала. Наконец, он решил исповедаться. Ему было сказано оставить дом и состояние и в течение трех лет жить среди обездоленных. Вот он и приехал к нам, - эпически закончил мистер Прендергаст. - Разве вам он рассказывал что-то другое?

- О да! - сказал Поль.

- Абсолютно ничего общего, - сказал Граймс. - Разговорились мы одним вечером у миссис Робертс. Вот что я услышал. Филбриков папаша был человек со странностями. Разбогател он еще в молодости, на алмазных приисках, а потом осел в провинции и решил на старости лет подзаняться изящной словесностью. У него было двое детей: Филбрик и дочка Грейси. В Филбрике старик души не чаял, а на Грейси смотрел как на пустое место. Грейси только-только читала по складам "Кошка села на окошко", а Филбрик уже шпарил наизусть всего Шекспира - "Гамлета" и все такое прочее. Когда Филбрику исполнилось восемь лет, в местной газете опубликовали сонет его сочинения. После этого для Грейси настали и вовсе черные дни, жила она на кухне, словно Золушка, а смышленый чертенок Филбрик как сыр в масле катался, сыпал цитатами, заливался соловьем. Потом Филбрик окончил Кембридж и в Лондоне обосновался, стал книги писать. Старик, сами понимаете, в полном восторге, Филбриковы творения в синий сафьян переплетает и в особый шкаф ставит, а на шкафу -бюст Филбрика. Бедняжке Грейси стало совсем невмоготу, вот она взяла и удрала с каким-то молодым человеком - он автомобилями торговал. В книгах он не смыслил ни черта, да и в автомобилях, как вскоре выяснилось, тоже. Помирая, старик все завещал Филбрику, а Грейси досталось несколько книжек и больше ничего. Автомобилист женился в надежде, что от тестя что-нибудь да перепадет, но когда оказалось, что надеяться не на что, он живо смотал удочки. Филбрик и бровью не повел. По его словам, он жил тогда ради искусства. Он только нанял квартиру попросторнее и снова давай книжки писать. Не раз приходила к нему Грейси, просила ей помочь, но Филбрику было не до сестры - он писал. Делать нечего, нанялась Грейси кухаркой в один дом в Саутгейте, а через год померла. Поначалу Филбрик особо не огорчался, померла и померла, но недели через две начали твориться странности. В спальне, в кабинете, по всему дому запахло кухней. Филбрик позвал архитектора. Тот никакого запаха не учуял, но по требованию Филбрика перестроил кухню и понаставил уйму вентиляторов. Вонь только усилилась. Даже одежда насквозь пропахла горелым жиром, так что бедняга Филбрик нос на улицу высунуть боялся. Наладился он было за границу - но и Париж провонял английской кухней. А тут еще стал ему мерещиться стук тарелок - гремят по ночам, заснуть не дают, а днем в кабинете донимают, где уж тут книги сочинять. Сколько раз он просыпался ночью и слышал, как рыба на сковородке жарится, трещит и чайники свистят. Тогда его и осенило - Грейси! Это она не дает ему покоя. Не долго думая, отправился он в Общество Потусторонних Связей и попросил, чтобы ему устроили с ней разговор. Филбрик спросил, как искупить вину, а Грейси ему ответила, что он должен год прожить среди прислуги и написать книгу, чтобы все почувствовали, как ей несладко живется. Филбрик взялся за дело. Сперва он нанялся поваром, но это было не по его части: семья, на которую он готовил, отравилась, и ему пришлось уволиться. Вот он и приехал к нам. Филбрик говорит, что эту книгу нельзя читать без слез, и все обещал мне ее как-нибудь показать. Ну как, похоже на то, что он наплел Прейди?