Исчезнувшие без следа - Владимир Гриньков

– И даже с Аникиным?

Удалов помолчал.

– Даже с Аникиным! – решил он. – Его комиссия сейчас у всех на виду, и те, кто заинтересован в том, чтобы похоронить дело Воронцова, весьма внимательно, наверное, приглядываются к ее деятельности. Могут подослать к ним своего человека или техническими средствами записывать и снимать информацию – мало ли способов! Зачем же мы будем их снабжать фактами и именами? Про Крамаренко только успели упомянуть – и вот тебе результат. Теперь будем тихо себя вести, Андрей.

Удалов вдруг осекся и подошел поближе к одной из фотографий. В эту минуту в комнату вошла вдова Крамаренко.

– Что это у него? – спросил Удалов и показал на снимок пальцем.

На фотографии супруги Крамаренко в купальных костюмах стояли по колено в воде и щурились от ослепительно яркого южного солнца.

Вдова всмотрелась и сказала со вздохом:

– Это у него шрам от раны.

– От раны? – обернулся Удалов. – Где он был ранен? На службе?

– Нет, это у него с самого детства. Он детдомовский, там ведь дети без присмотра. Как-то мальчишки затеяли игру в мушкетеров, и Сашу кто-то из ребят поранил железным прутом.

– Это он сам вам рассказал?

– Да.

– А что за детдом?

– В Твери. Тогда город еще Калинином назывался.

– Понятно, – сказал Удалов и вернулся к столу. – Кстати, Саша вам когда-нибудь показывал значок? Красивый такой, переливается…

– «Антитеррор»? – уточнила Крамаренко.

Удалов внимательно на нее взглянул:

– Вы видели его?

– Да, Саша показывал.

– А где он сейчас, этот значок?

Вдова задумалась.

– А его нет, – сказала она несколько растерянно после паузы. – Саша его всегда носил с собой, и в тот день… – Запнулась. Значит, в день убийства. – В тот день… когда Саша погиб… он тоже, наверное, был с ним. Мне его вещи вернули – деньги, часы, – но значка не было.

Похоже, она только сейчас вспомнила о значке.

– Может быть, все-таки где-то дома? – спросил Удалов.

– Нет. – Крамаренко печально качнула головой.

Они еще продолжали беседу, но Дружинин уже видел, что разговор стремительно катится к финалу. Удалов явно думал о чем-то своем и иногда даже отвечал невпопад. И в машине, когда они возвращались на базу, был задумчив и молчалив.

На город опускалась ночь. Остановились перед светофором, который залил капот их машины кроваво-красным светом.

– У него очень интересное ранение, – сказал задумчиво Удалов, и Дружинин понял, что речь идет о Крамаренко, о том самом снимке, где море и яркое солнце. – Очень характерное.

Он повернул голову и посмотрел на Дружинина.

– Огнестрельное. Я таких насмотрелся в своей жизни, уж ты мне поверь.

Светофор перемигнулся на зеленый. Удалов тронул машину с места.

– Ты съезди завтра в Тверь, Андрей. Поговори с детдомовскими воспитателями. Не верю я, что Крамаренко прутом проткнули. Что-то здесь не то.

Глава 19

У Дружинина с собой не было никаких документов, только голографический значок бойца «Антитеррора». Его он и показал заведующей детским домом. Показал и тут же спрятал в карман. Женщина вряд ли что-то успела там разобрать.

– Я не отниму у вас слишком много времени, – сказал Дружинин.

Заведующая с готовностью кивнула. Наверное, она так и не поняла, кто перед ней, и на всякий случай приготовилась к худшему. Дружинин решил пока ее не разубеждать.

– Вы давно здесь работаете? – осведомился он.

– Восемнадцать лет.

– И все восемнадцать – заведующей?

– Нет, конечно. Сначала воспитателем, затем завучем и только уж потом…

– Понятно, – сказал Дружинин.

Восемнадцать лет работы в этом детдоме – как раз то, что нужно. Наверняка она еще помнит Крамаренко.

– Беспокойная работа, да? – спросил Дружинин.

– Работа как работа. Если любишь детей – тогда и не в тягость. Они ведь становятся как свои, родные. У вас есть дети?

– Нет.

Заведующая посмотрела на него почти сочувственно, но в глазах читалась настороженность – что за гость такой странный, с какого боку к нему подойти и чего вообще можно от него ожидать.

– Меня интересует Саша Крамаренко, ваш воспитанник.

– Крамаренко? – нахмурилась, вспоминая, заведующая. – Нет у нас такого.

– Конечно, нет, – подтвердил Дружинин. – Он взрослый уже. А вырос в вашем детдоме.

– Возможно.

– Вы не помните такой фамилии?

– Если честно – нет. Когда он здесь воспитывался?

– Лет семь или восемь назад. Нет, скорее десять.

Десять – это уж точно. Десять лет назад Крамаренко был здесь.

– Не помню.

– А кто может помнить?

– Даже не знаю. А что, случилось что-то?

Теперь в ее глазах было явное беспокойство, она пыталась угадать, кем является сидящий перед ней человек.

– Он что-то натворил, да?

– Ничего особенного. Так кто бы мог его помнить?

– Надо точно установить, когда он проживал у нас, тогда найдем воспитателей, кого-нибудь из учителей.

– У вас здесь же и школа?

– Да. Контингент трудный, так что мы решили – пусть учатся здесь, в этих же стенах. Вы позволите, я распоряжусь?

– О чем?

– Чтобы подобрали данные по этому мальчику. Как его фамилия, вы говорите?

– Крамаренко Александр.

Заведующая вызвала завуча. Пока они разговаривали, Дружинин смотрел в окно. Завуч косила в его сторону настороженным взглядом – беспокойство заведующей передалось и ей.

– Это займет минут пять, не больше, – пообещала заведующая, когда завуч ушла. – Так в чем он провинился?

– Ни в чем, – пожал плечами Дружинин.

– Если человек ничем не отличился – им и не интересуются, – сказала мудрая заведующая и вздохнула. – Знаете, что бы с ними ни приключилось, почти всегда сами они виноваты меньше всего.

– Вот как?

– Конечно. Все они – либо сироты, либо покинуты родителями. Обделены едва ли не с рождения. Вот и случаются у них отклонения чаще, чем у их благополучных сверстников.

– Я сам детдомовский, – признался Дружинин.

– Правда? – искренне удивилась заведующая. – В каком детдоме воспитывались?

– В Перми.

– Вспоминается?

– Конечно.

Заведующая заметно повеселела. Теперь она уже не ждала неприятностей.

– У нас скоро обед, – сказала она. – Отобедаете с нами? Заодно посмотрите, чем мы потчуем воспитанников.

– Нет, спасибо. У меня очень мало времени.

Вошла завуч.

– Что там у вас, Лидия Андреевна? – спросила у нее заведующая.

– Не было у нас такого воспитанника.

– Не может быть! – вырвалось у Дружинина. – Ну, не десять лет назад. Может быть, двенадцать. Или восемь.

– Я просмотрела документы за десять лет, год за годом. Крамаренко нет. Да я и сама не помню воспитанника с такой фамилией, если честно.

– А вы давно здесь работаете?

– Четырнадцать лет.

– Так вспомните! – попросил Дружинин, глядя на женщину так, словно хотел ее загипнотизировать. – Крамаренко. Саша. Ваш воспитанник. Однажды, когда он играл в мушкетеров, ему металлическим прутом проткнули вот здесь, – Дружинин показал рукой на себе.

Завуч даже замахала руками:

– Что вы такое говорите! Ни разу у нас подобного не случалось! Чтоб кого-то проткнули прутом! Боже упаси!

– Ну как же, – проявил настойчивость Дружинин. – Ведь было такое, я даже видел фотографию. Вы должны это помнить.

И обернулся за поддержкой к заведующей. Та покачала головой:

– Нет, такое мы бы помнили. Это же настоящее ЧП. Если бы у нас такое случилось – был бы скандал. Наверное, все же он не наш воспитанник, этот Крамаренко.

Дружинин потянулся к телефону. Обе женщины следили за ним внимательно и настороженно.

– Федор Иванович? Это я, Дружинин. Надо проследить, чтобы его не кремировали!

– Кого, Андрей?

– Крамаренко! Он не воспитывался в детском доме в Твери! Здесь вообще не помнят такого человека! Значит, и рана в его груди действительно огнестрельная!

Глава 20

Удалов выглядел уставшим. Сидя в кресле, вытянул ноги и положил их на стул. Дружинин сидел рядом, теребя в руках свернутую трубкой газету.

– С его огнестрельной раной все ясно, Андрей. Он ее получил в «Антитерроре».

– Он же говорил…

– Он это жене своей говорил, Андрей. Чтоб без подробностей и чтоб это ей не показалось слишком страшно – потому и соврал про детдом. Кстати, – вспомнил Удалов, – с этим детдомом какая-то чепуха получается. Я просмотрел бумаги, которые остались после Крамаренко: получается, что он действительно из детдомовских.

– А там о нем даже упоминаний нет. Может, другой какой-то детдом, не тверской?

– В том-то и дело, что тверской. Нестыковочка. Ты понял?

– Пока нет.

– И я, – невесело засмеялся Удалов. – Получается так, что он вроде бы ниоткуда взялся. Вот чудеса.

Он вздохнул.

– Его действительно готовили к кремации. Хорошо еще, мы успели – снимочки сделали, отпечатки пальцев сняли.

– Зачем?

– На всякий случай. Кстати, медэксперты подтвердили, что рана у него в груди огнестрельная. И на щеке – тоже след от пули.