обществъ, а супруга тянула своего Бориса по іерархіи блистательныхъ званій, и до тѣхъ поръ не успокоилась, пока его переды и зады не скрылись подъ золотымъ шитьемъ. Дѣятельность Бориса Павловича изумляла даже самыхъ стойкихъ дѣльцовъ. По своему оффиціальному положенію, онъ пользовался кредитомъ способнѣйшаго чиновника и въ каждомъ изъ предпріятій, гдѣ онъ былъ администраторомъ, въ немъ души не чаяли и считали главнымъ воротилой. Мало того, онъ не пренебрегалъ никакими дѣлами и, за десять лѣтъ до нарожденія на Руси адвокатства, явился умѣлымъ ходатаемъ по всевозможнымъ вѣдомствамъ и родамъ дѣлъ. Эту часть своей огромной дѣятельности онъ приличнымъ образомъ маскировалъ, иначе его супруга слишкомъ точила-бы его своими аристократическими нотаціями. Все умѣлъ соглашать Борисъ Павловичъ и пи одна его доходная статья не становилась въ ущербъ другой. А сумма, доставляемая этими доходными статьями, росла не по днямъ, а по часамъ. Борисъ Павловичъ могъ съ истиннымъ самоудовлетвореніемъ сказать, что онъ своимъ личнымъ умѣньемъ добываетъ себѣ процентъ съ многомилльоннаго капитала. Ему бы, пожалуй, даже и не повѣрили люди, хорошо его знающіе, еслибы онъ показалъ годовой итогъ всѣхъ своихъ получекъ. И не смотря на это, Борисъ Павловичъ еле-еле сводилъ концы и очень часто зарывался. Кутила преобладалъ въ немъ надъ всѣмъ остальнымъ. Спустить нѣсколько десятковъ тысячъ было ему втрое легче, чѣмъ заработать ихъ. Претензіи супруги и собственная любовь къ комфорту заставляли жить совершенно соотвѣтственно своимъ расшитымъ передамъ и задамъ. А остальное довершали инстинкты барина, не имѣющаго никакого другаго завѣта, кромѣ услажденія своей утробы. И въ Петербургѣ Борисъ Павловичъ давалъ ходъ позывамъ и аппетитамъ; за-границей-же предавался колоссальному разгулу. Разсказывали, что, просадивши гдѣ-то въ Висбаденѣ или въ Монако тысячъ сто франковъ, онъ попалъ въ Парижѣ въ какой-то гостепріимный домъ, гдѣ хороводился цѣлыя двѣ недѣ іи и гдѣ каждый день стоилъ ему отъ трехъ до шести тысячъ франковъ. Супругу свою онъ не любилъ возить за-границу и отдѣлывался нѣжными подарками… Иногда приходилось совсѣмъ плохо, и даже по одной исторіи Борисъ Павловичъ чуть не сковырнулся, но тотчасъ же вышелъ сухъ изъ воды, хотя и запылилъ немножко свою чиновничью бѣлоснѣжность. Года два — три онъ вообще какъ-то постушевался. Россія заболѣла новымъ пароксизмомъ промышленной лихорадки. Желѣзнодорожное дѣло стало животрепещущимъ нервомъ русской дѣйствительности. Такіе люди, какъ Борисъ Павловичъ, опять расправили крылья и очутились настоящими хозяевами житейской арены. Размѣры предпріятій удесятерились; легкость, съ какою милліоны начали попадать къ карманы дѣльцовъ новаго сорта, сдѣлалась почти баснословною. Въ одинъ прыжокъ простой смертный могъ превратиться чуть не въ индійскаго набоба. На первомъ планѣ стояли: умѣнье, ловкость, изворотливость, дерзость. Какъ же Борису Павловичу было не пуститься въ новый водоворотъ, когда онъ видѣлъ, что всякая мелюзга, неимѣющая ни его блестящихъ способностей, ни его многолѣтней практики, не за понюхъ табаку добывала милліоны? Онъ сейчасъ же распозналъ, кто нырнетъ глубже другихъ, и сдѣлался необходимымъ человѣкомъ для нѣсколькихъ желѣзнодорожныхъ міровъ. Ждала его и другая арена — биржа. Она впервые овладѣла всѣмъ деньгостремительнымъ русскимъ людомъ въ такихъ европейскихъ размѣрахъ. Борисъ Павловичъ не могъ ограничиться ролью простаго биржевика, полегонечку спекулирующаго своими фондами. Онъ былъ капиталистомъ. Сквозь его пухлые пальцы деньги протекали, какъ вода. Ему открывалась широкая дорога баржевой агитаціи. Тутъ онъ еще разъ показалъ себя. Онъ сдѣлался воротилой въ цѣломъ биржевомъ ульѣ, гдѣ мастерили всевозможные финансовые эффекты. Въ теченіе цѣлаго года Борисъ Павловичъ, какъ гоголевскій «Утѣшительный», имѣлъ въ рукахъ своихъ «ключъ рисунка» и заработывалъ страшныя деньги помощью своихъ «зайцевъ». Конечно, и это сорвалось; но широкая желѣзнодорожная струя продолжала течь и давать пищу его дѣловому воображенію и возрастающей ловкости. Самому въ концессіонеры Борису Павловичу не удалось попасть; но паи имѣлъ онъ, гдѣ только было возможно. Онъ оставался попрежнему ходатаемъ по крупнымъ дѣламъ, и распустившаяся махровымъ цвѣткомъ адвокатура не дѣлала ему опасной конкуренціи. У него оставалась своя спеціальная практика, въ которой не произносятъ въ окружномъ судѣ рѣчей, а имѣютъ интимные кабинетные разговоры. И въэтой спеціальности Саламатовъ ничѣмъ небрезговалъ и успѣвалъ всюду, приводилъ въ восторгъ своихъ кліентовъ и поражалъ ихъ своею дѣловою изобрѣтательностью.
Жирное тѣло достигло крайняго предѣла ожирѣнія. Инстинкты обратились въ навыки. Борисъ Павловичъ не могъ уже попрежнему проводить за работой трое сутокъ сряду. На сластолюбіе и чревоугодіе шло цѣлыхъ полдня. Деньги тратилъ онъ все съ тою же быстротой; но супруга дѣлалась все уксуснѣе, и Борисъ Павловичъ все больше и больше плоховалъ въ супружескихъ стычкахъ. Все, что ей было извѣстно въ доходахъ мужа, она подвергала контролю, и Борисъ Павловичъ долженъ былъ скрывать отъ нея многія свои дѣла и дѣлишки для того, чтобы округлять суммы своихъ «карманныхъ денегъ».
Прядильникова Саламатовъ помнилъ по первой акціонерной эпохѣ, и когда ему понадобился такой именно техническій полемизаторъ, онъ сумѣлъ отыскать его и втянуть въ цѣлую агитацію. Съ нимъ онъ имѣлъ особый тонъ дѣльности съ оттѣнкомъ земскаго патріотизма и только сегодня за гурьевской кашей и смакованіемъ винъ перепустилъ мѣру чревоугодія.
IX.
Алеша Карповъ не хвастался Николаичу. По приведеніи себя въ блистательный видъ, онъ взялъ извощика, завернулъ въ кондитерскую Фаие, купилъ тамъ коробку конфектъ и поѣхалъ въ Милліонную.
Онъ нимало не задумался войти въ подъѣздъ дома съ извѣстнымъ ему нумеромъ. Также смѣло спросилъ онъ у швейцара:
— Въ какомъ номерѣ живетъ госпожа…
И онъ умышленно протянулъ это слово.
— Г-жа Бѣлаго? — отозвался швейцаръ.
— Да, — отвѣчалъ Карповъ, рѣшивши, что ему нужно именно г-жу Бѣлаго.
— Пожалуйте, въ бель-этажъ, налѣво.
Пальто свое Карповъ отдалъ швейцару и по богатой лѣстницѣ поднялся на первую площадку. Швейцаръ въ это время позвонилъ, и дверь отворилась предъ Карповымъ, какъ-бы сама собою.
— Г-жа Бѣлаго у себя? — спросилъ онъ весело, увидавъ передъ собой маленькаго грума въ коричневой курточкѣ со шнурками.
— У себя-съ, — отвѣтилъ мальчикъ, оправляя свой бѣлый галстухъ. — Какъ объ васъ доложить?
Карповъ вынулъ карточку и написалъ на ней подъ своею фамиліей: «имѣетъ вручить вамъ нѣчто».
Грумъ попросилъ его въ гостиную. Войдя въ нее, Алексѣй Николаевичъ улыбнулся. Воздухъ салона показался ему самымъ располагающимъ къ продѣлыванію сценъ любовнаго содержанія.
Его не заставили долго ждать. Свистъ шелковаго платья послышался за трельяжемъ. Быстрымъ движеніемъ руки Карповъ раздѣлилъ двѣ пряди своей бороды, обернулся на каблукѣ и отвѣсилъ низкій поклонъ.
Передъ нимъ стояла вчерашняя блондинка, въ черной кружевной косынкѣ, накинутой на шиньонъ, въ ярко-красномъ корсажѣ и темной, приподнятой сзади юпкѣ.
— Позвольте мнѣ, — заговорилъ Алексѣй Николаевичъ, не мѣняя почтительной позы: — возвратить вамъ вашу собственность.
— Какую? — спросила г-жа Бѣлаго, оглянувъ Карпова съ ногъ до головы.
Онъ протянулъ къ ней коробку съ конфектами.
— Я нашелъ ее
