Золото и мишура - Стюарт Фред

Считается ОПАСНЫМ ПРЕСТУПНИКОМ!

Награда в 1000 долларов тому, кто предоставит информацию, позволяющую арестовать преступника.

1000 ДОЛЛАРОВ!»

В середине листка был карандашный набросок лица, в котором при желании можно было разглядеть некоторое сходство с Арчером.

— То-то, когда ты поднялся впервые на корабль, я подумал, что в тебе есть что-то странное, — сказал Рихтер. — Прятался все это время в каюте… А тут как раз раненое плечо, и вдруг у меня в голове — динь-дон! — прозвенел звоночек. Я пошел в свой кабинет, взглянул на этот вот плакат и говорю себе: «У нас на борту знаменитость, а мы-то и не подозревали!» Каково?

Арчера трясло.

— И что же вы намерены делать? — прошептал он.

— Думаю, Арчер, мы заключим небольшую сделку. Как смотришь? Ты поддержишь мою версию о том, что Бен-Шекспир заставил меня открыть ему дверь каюты герра де Мейера, а я, со своей стороны, не скажу полиции в Луисвилле о том, что написано в этом вот сообщении. По-моему, справедливый обмен любезностями. Конечно же, если ты откажешься подтвердить правоту моих слов, я буду вынужден поступить так, как должен поступить всякий законопослушный гражданин, а именно: отведу тебя в полицию и получу тысячу долларов. Так что решай.

Рихтер улыбнулся и помахал полицейским объявлением перед лицом Арчера, явно наслаждаясь произведенным эффектом. Затем осторожно сложил листок, положил его в карман и вытащил золотые карманные часы.

— Почти половина третьего, — сообщил он, убирая часы. — Прибудем в Луисвилль около пяти. Я буду у себя в кабинете. Ты пока что подумай, а позднее сообщи мне о своем решении. Доброй ночи, Арчер… простите, мистер Кларк…

Глава четвертая

— О, мистер Кларк, а я как раз собиралась к вам. — Эмма, которая при утреннем освещении выглядела еще более красивой, едва не столкнулась на верхней палубе с Арчером. Было 7.45 утра, и корабль «Город Питтсбург» только что встал у луисвилльского причала. Эмме показалось, что высокий молодой человек чем-то обеспокоен и раздражен.

— Мой отец и я, мы хотели бы поблагодарить вас за то, что вы сделали для нас этой ночью, — сказала она. — Благодаря вашим смелым действиям мы спасли хотя бы некоторую часть нашего состояния, а иначе потеряли бы решительно все. Мы не можем найти слов для выражения нашей искренней благодарности. А что касается меня, то отныне я у вас в неоплатном долгу.

— Да что вы, в этом не было ничего особенного, право… Как чувствует себя ваш отец?

— Голова еще болит, но я надеюсь, что, если небу будет угодно, он поправится. А сейчас, мистер Кларк, поскольку корабль уже причалил, не думаете ли вы, что нам нужно сойти на берег и сообщить полиции о случившемся?

Эмму удивил страх, мелькнувший в глазах Арчера.

— Капитан извещен, он и сообщит властям, — сказал Арчер сдавленным голосом.

— Но ведь… — она понизила голос, — откуда мы знаем, может, и капитан с герром Рихтером заодно?! Не уверена, что кому-нибудь из команды можно доверять полностью.

— Мистер Рихтер, кстати, не был вовлечен в ограбление. То есть, вовлечен-то он конечно был, но только потому, что Бен-Шекспир заставил его открыть дверь каюты вашего отца.

Эмма нахмурилась.

— Но ведь вчера ночью вы сказали…

— Да, было дело, но я ошибался. Извините, мисс де Мейер, но с утра мой желудок опять что-то…

К ее удивлению, он заспешил обратно в свою каюту.

— Дэвид, я уверена, что здесь что-то нечисто, — говорила час спустя Эмма, шагая по дощатому тротуару главной улицы Луисвилля, заглядывая в витрины магазинов. Она держала над собой кружевной зонтик от солнца, которое грело слишком сильно для такого раннего весеннего времени. Выглядела Эмма очень женственной и хорошенькой, однако же целью ее похода по магазинам была покупка пистолета.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Дэвид Левин, который, как обычно, на фоне Эммы выглядел невзрачно.

— Мистер Кларк что-то скрывает. По-моему, у него какие-то неприятности. Я нисколько не сомневаюсь что к ночным событиям эконом имел самое прямое отношение, и мистер Кларк также знает это. И тем не менее сейчас он решительно отвергает этот факт. Что-то весьма странное происходит…

Дэвид, которого мучила сильная головная боль, чувствовал свою вину перед Эммой.

— Да, Эмма, насчет прошлой ночи… Думаю, что тут есть и моя вина. Когда я пил тот ужасный бурбон… Словом, не уверен, но, может быть, я и говорил что-нибудь про бриллианты. Я не очень-то хорошо помню происшедшее, но…

— Ох, Дэвид, я уже думала об этом. Они наверняка тебя специально накачали. Но это, естественно, уже неважно. Ты ведь не нарочно, и потому я ничего не расскажу папе.

— Спасибо, Эмма. Я никогда не прощу себе того, что случилось, но если только твой отец когда-либо узнает, что именно я обошелся ему в такую огромную сумму, он никогда не простит мне, ну я этого просто не переживу. Ты же знаешь, мистер де Мейер для меня почти как отец.

— Знаю.

Впрочем, Эмма слушала Дэвида вполуха, поскольку мысли ее были целиком поглощены загадочным мистером Кларком. «Ему нужна помощь, — думала она. — И помочь ему должна именно я, потому что он столько сделал для нас. Если бы прошлой ночью он не рисковал собственной жизнью, мы остались бы вовсе ни с чем… Да, сегодня же после ужина я пойду… пойду к нему в каюту. * Кажется, он из тех людей, которые предпочитают темноту».

— Ну как тебе, нравится? — Эмма остановилась перед витриной и показала на дамскую шляпу со светло-голубой шелковой лентой. — Первая хорошенькая шляпка, которую я встретила с тех пор, как мы уехали из Нью-Йорка.

— Тебе она и вправду нравится? — спросил Дэвид.

— Да, но посмотри на цену! Тридцать долларов — это же неслыханно! После того, что произошло прошлой ночью, я не могу и думать о таких покупках. А кроме того, я же вышла, чтобы купить пистолет, а вовсе не шляпу. Пуганая ворона, что называется…

С этими словами она пошла дальше. Дэвид еще некоторое время постоял возле витрины, грустно разглядывая шляпу и думая при этом: «Это я во всем виноват. Если бы не надрался, как последний идиот, они никогда бы не прознали о бриллиантах, и тогда Эмма смогла бы купить себе хоть сотню таких шляп… Черт возьми, какая же я после всего этого скотина! Причинить столько страданий именно этим людям! Женщина, которую я люблю, даже шляпы себе новой не может купить!»

Набрав воздуха в грудь, он отважно вошел в шляпный магазин.

Эмма вернулась на пароход за несколько минут до одиннадцати, то есть перед самым отплытием. Члены экипажа уже дружно разошлись по своим местам, приготовившись к отплытию. Она поспешила подняться на палубу большого белого судна, краем глаза заметив, что две металлические трубы уже дымили. Главная палуба была заполнена множеством пассажиров; когда ее заметили, многие принялись шептаться, но Эмма знала, что обсуждают вовсе не ее наряд, а то, что произошло ночью с ее отцом. Она была убеждена, что случай с поясом стал общим достоянием, и теперь все пассажиры знают о том, что им удалось сохранить за собой несколько бриллиантов. Это значило, что нападение могло повториться и что отец и она сама были в опасности. Именно из этих соображений Феликс решил приобрести оружие. Ни он сам, ни тем более Эмма вовсе не были в восторге от подобной необходимости, однако в Америке вообще, и возле самой границы в особенности, люди должны были уметь защитить себя. И потому Эмма купила «смит и вессон» 32-го калибра с рукояткой из слоновой кости для отца, а для себя — элегантный небольшой пистолет 45-го калибра, рассчитанный на одиночные выстрелы. Этот самый пистолет — «дерринджер», который был назван по искаженной фамилии изобретателя Генри Деринджера, был достаточно компактен, чтобы его можно было носить в женской сумочке.

Когда Эмма добралась наконец до своей каюты, то обнаружила на койке шляпную коробку, обернутую в очень красивую упаковочную бумагу. К изящному банту была прикреплена карточка: «Я унесу свою вину — и свою любовь — в могилу. Твой любящий кузен Дэвид». Открыв коробку, Эмма вытащила ту самую шляпку, которой она сегодня восхищалась. Улыбнувшись, она сняла с головы свою прежнюю шляпу, подошла к зеркалу и примерила новую. Обновка, без сомнения, оказалась очень недурной.