Лев Толстой в зеркале психологии - Коллектив авторов

– Может ли эгоистичный, избалованный ребенок развиться в нравственного человека?

– Вспоминаю свою изломанность, испорченность в молодости. Я испорчен ранней развращенностью, роскошью, обжорством и праздностью. Если бы этого всего не было, я бы теперь, в 65 лет, был свеж и молод. Но разве эта испорченность пропала даром? Все мои нравственные требования выросли из этой испорченности.

– Обычно самая распространенная парадоксальная ситуация кроется в подсознательной мотивации.

– Часто то, чего человек не замечает, на самом деле определяет его поведение. Например, герой рассказа «Святочная ночь», московский танцор, мечтал о том, как бы ему, невинному и стыдливому, как девушка, – попасть на скандалезные вечера госпожи З. и сойтись на «ты» со старым, скандально-развратным холостяком Долговым.

– И стать таким же, как Долгов? Пасть в глазах высшего общества?

– Оно обычно лживо. Например, дама с ужасом говорит, что содрогается от мысли об убийстве, а сама требует поддержания той жизни, которая невозможна без убийств.

– Разве общество не может выносить справедливое суждение?

– Не путайте общество и народ. Народ обычно не ошибается. А общество прибегает к услугам специальных людей, адвокатов, которые блестяще выворачивают закон наизнанку. Например, Нехлюдов видел старушку, у которой гениальный адвокат сумел отнять ее имущество в пользу дельца, не имевшего на это имущество никакого права. Это знали и судьи, а тем более истец и его адвокат; но придуманный ими ход был такой, что нельзя было не отнять имущество у старушки и не отдать его дельцу. Вот вам и справедливое суждение.

– Можно ли полностью исключить из жизни людей все зло?

– Наверное, нет. Странная грустная вещь – всегда несогласуемое противоречие во всех стремлениях человека. Но жизнь как-то по-своему соединяет все эти стремления, и из всего этого выходит что-то такое неконченое, не то дурное, не то хорошее, грустное, жизненное. Всегда полезное противоположно прекрасному. Цивилизация исключает поэзию. Полей с нарциссами уже остается мало, потому что скотина не любит их в сене.

– Но слишком много нарциссов тоже плохо?

– Любое «слишком» – плохо. Вот была в индийском городе Сурате кофейная. И сходились туда из разных земель проезжие и иностранцы и часто беседовали. Зашел туда раз персидский ученый-богослов. Он всю жизнь изучал сущность божества и читал и писал о том книги. Долго думал, читал и писал о Боге, зашел у него ум за разум, спуталось у него все в голове, и дошел он до того, что перестал верить в Бога.

Слишком сильные эмоции блокируются, чтобы не нанести вред человеку. Николенька Иртеньев потерял мать, смерть которой оказалась для него слишком сильным переживанием, которое тут же компенсировалось: «Вспоминая теперь свои впечатления, я нахожу, что только одна эта минута самозабвения была настоящим горем. Прежде и после погребения я не переставал плакать, и был грустен, но мне совестно вспомнить эту грусть, потому что к ней всегда примешивалось какое-нибудь самолюбивое чувство: то желание показать, что я огорчен больше других, то бесцельное любопытство, которое заставляло делать наблюдения над чепцом Мими и лицами присутствующих. Я презирал себя за то, что не испытываю исключительно одного чувства горести, и старался скрывать все другие; от этого печаль моя была неискренна и неестественна. Сверх того, я испытывал какое-то наслаждение, зная, что я несчастлив, старался возбуждать сознание несчастья, и это эгоистическое чувство больше других заглушало во мне истинную печаль».

– Парадоксы ярко проявляются и в патологии личности.

– Большая часть сумасшедших женщин, чем они чище и нравственнее, тем в сумасшествии цинично-безнравственнее, наглее. Ужасно!

– Вы говорили и писали о парадоксах в образовании. Какой, с вашей точки зрения, является самым главным?

– То, что малообразованный народ хочет образовываться, более образованный класс хочет образовывать народ, но народ подчиняется образованию только при насилии.

– Почему же народ так сопротивляется?

– А отчего безграмотные люди разумнее ученых? Оттого, что в их сознании не нарушена естественная и разумная постепенность важности предметов, вопросов. Ложная же наука производит это нарушение.

– Как же тогда стремиться к совершенному?

– С осторожностью. Совершенное возможно в воображении, как вечное движение возможно без трения и тяготения. Одновременно самое увлечение красотой и истиной мешает осуществлению красоты и истины.

– Как же быть?

– Думать. Со мной так часто бывало, приходит мысль, кажущаяся странной, парадоксом. Потом она приходит с другой стороны, в другой, третий раз. Начинаешь думать о предметах и мыслях, связанных с нею, и вдруг приходишь к убеждению, что это не только не парадокс, не случайная мысль, а самая основная, важная, которая открывает новую важную сторону жизни. Так это было с мыслью о призвании человека совершенствоваться.

Б. И. Бурсов отмечает, что всю жизнь Толстой считал, что живет, думает, поступает не так, как должен жить, думать, поступать. Он ставил перед собой такие духовные, нравственные и практические задачи, которые до конца никогда не мог исполнить. Либо они вообще были неисполнимы, либо пересматривались и заменялись новыми, на осуществление которых просто не хватало времени, так как вскоре на смену этим последним приходили другие. Позже, собственно, уже к концу его жизни, Софья Андреевна напишет, что, например, в хозяйстве большинство своих начинаний Толстой не доводил до конца. Она это оценила как непостоянство, нетвердость его характера. В действительности надо говорить о неустанном стремлении Толстого к новому, когда для него становилась ясна иллюзорность прежнего увлечения, о неутомимом движении его могучего духа.

Беседа 6. Разрушение Ада и восстановление его

– Человека постоянно тянет в разные стороны. Часто он хочет одного, а делает другое. Разве человек не может быть спокойным и гармоничным?

– Полной гармонии не бывает. Однако это не означает, что между поступками людей и их целями воздвигнута непроходимая стена. Люди целостны. Но они неоднозначно целостны.

– Что определяет эту целостность?

– Самолюбие. Я думаю, что всякий человек самолюбив, и все то, что он ни делает, – все из самолюбия.

– Что такое самолюбие?

– Самолюбие есть убеждение в том, что я лучше и умнее всех людей.

– Да как же могут быть все в этом убеждены?

– Уж не знаю, справедливо ли, или нет, только в этом никто не признается. Я убежден, что я умнее всех на свете, и уверен, что вы тоже уверены в этом.

– Нет, я вовсе так не считаю.

– Я вам это докажу. Отчего мы самих себя любим больше других? Оттого, что мы считаем себя лучше других, более достойными любви. Если бы мы находили других лучше себя, то мы бы и любили их больше себя, а этого никогда не бывает.

– Бывает. Это любовь матери, это любовь женщины к мужчине.

– Которые в чистом виде не встречаются. Кроме того различные явления жизни можно объединить в две группы: в одних преобладает внутреннее (содержание), в других – внешнее (форма). К числу последних, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную.

Иногда внутреннее или внешнее преобладает в жизни человека. Например, жизнь Ивана Ильича была лишена подлинно живого начала — и потому это была хотя и самая простая и обыкновенная, но и самая ужасная жизнь. Это было просто существование как мостик между прошлым и будущим. Всю свою жизнь до болезни Иван Ильич только и делал, что подавлял в себе человека. Человеческое подавлялось вещами, суетными желаниями, отношениями к людям, которые носили формальный характер.

– В рассказе «О разрушении и восстановлении Ада» соотношение внутреннего и внешнего составляет суть движения истории. Ад был разрушен учением и страданиями Христа. Как же он был восстановлен?

– Прежде всего, заменой внутреннего содержания на внешнее. Вместо следования Евангелию в душе своей люди создали церковь. Делается же церковь так: люди уверяют себя и других, что учитель их, Бог, во избежание того, чтобы открытый им людям закон не был ложно перетолкован, избрал особенных людей, которые одни они или те, кому они передадут эту власть, могут правильно толковать его учение. Так что люди, называющие себя церковью, считают, что они в истине не потому, что то, что они проповедуют, есть истина, а потому, что они считают себя едиными законными преемниками учеников учеников учеников и, наконец, учеников самого учителя – Бога.

– А что здесь плохого? Они, действительно, лучше знают учение Христа.