Лев Толстой в зеркале психологии - Коллектив авторов

– Поэтому арест зачастую приносил им чувство облегчения?

– Для настоящих революционеров арест это отдых, успокоение. Нелегальный живет вечно в тревоге и материальных лишениях и страхе и за себя, и за других, и за дело. Когда, наконец, его берут, то вся ответственность снята: сиди и отдыхай.

– Однако первый раз лишение свободы приносит настоящий психологический шок. Те, кто сможет с ним справиться, особенно при поддержке товарищей, продолжает борьбу. Остальные ломаются.

– Сверять свои поступки нужно не с товарищами, а с Богом.

– Бывает ли, что тяжелое положение в семье или тяжелые обстоятельства придают человеку столько бодрости, сколько у него не было в минуты безмятежного существования?

– Когда у моего девятимесячного сына Николая обнаружили болезнь мозга, жена то отчаивалась, что он умрет, то отчаивалась, что он останется жив идиотом. И странно: я чувствовал такую потребность и радость в работе, как никогда.

Такая же ситуация имела место после смерти Ванечки. Лев Николаевич писал А. А. Толстой: «Телесная болезнь Сони, кажется, не опасна и не тяжела; но душевная боль ее очень тяжела, хотя, мне думается, не только не опасна, но благотворна и радостна, как роды, как рождение к духовной жизни. Горе ее огромно. Она от всего, что было для нее тяжелого, неразъясненного, смутно тревожащего ее в жизни, спасалась в этой любви, любви страстной и взаимной к действительно особенно духовно, любовно одаренному мальчику. Он был один из тех детей, которых Бог посылает преждевременно в мир, еще не готовый для них, один из передовых, как ласточки, прилетающие слишком рано и замерзающие. И вдруг он взят был у нее, и в жизни мирской, несмотря на ее материнство, у нее как будто ничего не осталось. И она невольно приведена к необходимости подняться в другой, духовный мир, в котором она не жила до сих пор. И удивительно, как ее материнство сохранило ее чистой и способной к восприятию духовных истин. Она поражает меня своей духовной чистотой — смирением особенно. Она еще ищет, но так искренно, всем сердцем, что я уверен, что найдет. Хорошо в ней то, что она покорна воле Бога и только просит его научить ее, как ей жить без существа, в которое вложена была вся сила любви. И до сих пор еще не знает как. Мне потеря эта больна. Но я далеко не чувствую ее так, как Соня, во-1-х, потому что у меня была и есть другая жизнь, духовная, во-2-х, потому что я из-за ее горя не вижу своего лишения и потому что вижу, что что-то великое совершается в ее душе, и жаль ее, и волнует меня ее состояние. Вообще могу сказать, что мне хорошо».

– Очень часто вступают в противоречие самовосприятие и восприятие человека другими людьми. Все, что выходит за рамки стереотипа, начинает интенсивно оцениваться, причем с одной-единственной, своей собственной, точки зрения. Человек ставил себя на место другого, и, если поступок не соответствовал его логике, считал его непродуманным или даже глупым. Например, вы в глазах нищего, которому рассказывали о своем учении, «теряли свое лицо».

– Нищий не доверял мне и, наверное, презирал. Всякий раз, как мне случалось на улице или дома давать бедному, не разговаривая с ним, какую-нибудь мелкую монету, я видел или мне казалось, что я видел, удовольствие и благодарность на лице бедного, и сам испытывал при этой форме благодарности приятное чувство. Я видел, что я сделал то, что желал и ожидал от меня человек. Но если я останавливался с бедным и с участием расспрашивал его о его прежней и теперешней жизни, более или менее входил в подробности его жизни, я чувствовал, что нельзя уже дать три или двадцать копеек. Я начинал перебирать в кошельке деньги, сомневаясь, сколько дать, давал всегда больше и всегда видел, что бедный уходит от меня недовольный.

– Почему? Ведь он получил больше, чем рассчитывал?

– Если я давал после сближения с бедным три рубля и больше, то почти всегда я видел мрачность, недовольство, злобу даже на лице бедного. Случалось, что, взяв десять рублей, он уходил, не сказав даже спасибо, так, как будто я обидел его. И при этом мне всегда бывало неловко, совестно, и я всегда чувствовал себя виноватым. Если же я неделями, месяцами, годами следил за бедным, и помогал ему, и высказывал ему свои взгляды, и сближался с ним, то отношения с ним становились мукой. Я видел, что бедный презирает меня. И я чувствовал, что он прав.

– В чем он прав?

– В том, что я имею больше, чем мне нужно. Необходимое не отдают, поэтому мой поступок непонятен. Например, помещик Нехлюдов передал свою землю крестьянам. Но он видел, что крестьяне, несмотря на то, что некоторые из них говорили ему благодарственные слова, были недовольны и ожидали чего-то большего. Выходило, что он лишил себя многого, а крестьянам не сделал того, чего они ожидали. Нехлюдов говорил довольно ясно, и мужики были люди понятливые; но его не понимали и не могли понять по той самой причине, по которой приказчик тоже долго не понимал. Они были, несомненно, убеждены в том, что всякому человеку свойственно соблюдать свою выгоду. Про помещиков же они давно уже по опыту нескольких поколений знали, что помещик всегда соблюдает свою выгоду в ущерб крестьянам. И потому, если помещик призывает их и предлагает что-то новое, то, очевидно, для того, чтобы как-нибудь еще хитрее обмануть их.

– Поэтому они искали эту выгоду и не могли согласиться на предложение Нехлюдова, пока она не будет обнаружена?

– Да. На их согласие имело влияние объяснение поступка барина, высказанное одной старушкой, состоящее в том, что барин стал думать о душе и поступает так для ее спасения.

– Вы отмечали противоречивость поставленной цели и обыденного поведения.

– Они не часто совпадают. Например, Николенька Иртеньев, будучи подростком, решил: «Надо скорей, скорей, сию же минуту сделаться другим человеком и начать жить иначе». Несмотря на это он, однако, долго еще сидел на окне, мечтая и ничего не делая. В юности противоречивость цели и поведения проявилась в чувствах Николая, которому понравилась девочка. Но вследствие этого он почувствовал неопределенное желание сделать или сказать ей какую-нибудь небольшую неприятность. Это же факт я описал и в поведении других героев «Юности», например, мачехи Николая, Авдотьи Васильевны, единственной целью жизни которой было приобретение любви своего мужа. Но она делала, казалось, нарочно все, что только могло быть ему неприятно, и все с целью доказать ему всю силу своей любви и готовности самопожертвования. Она снова каждую ночь первая встречала его, когда он возвращался из клуба. К этим встречам, впрочем, кроме своей страсти к самопожертвованию, побуждала ее еще затаенная ревность, от которой она страдала в сильнейшей степени. Никто в мире не мог бы ее убедить, что муж возвращался поздно из клуба, а не от любовницы. Она старалась прочесть на лице мужа его любовные тайны; и, не прочтя ничего, с некоторым наслаждением горя вздыхала и предавалась созерцанию своего несчастья.

– То есть, человек как бы раздваивается: говорит одно, и тут же делает другое?

– Бывает. Например, в «Истории вчерашнего дня» герой вел себя не совсем логично. Так как он был занят рассуждением о формулах третьего лица, то не заметил, как тело его, извинившись очень прилично, что не может остаться, положило опять шляпу и село преспокойно в кресло. Видно было, что умственная сторона его не участвовала в этой нелепости.

– Каков третий вид парадоксальных ситуаций?

– Несоответствие между желаниями. Я писал детям, что жалко и еще грустно, что я не могу и не умею сказать того, что так ясно и так нужно им. Вроде чувства немого, который не может передать то, что знает, и то, что нужно и спасительно знать тем, кому он хотел бы сказать. Все это испытываемое мною чувство умиленного над собою уныния скорее нехорошо, но мне все-таки хотелось высказать его, чтобы они знали меня, какой я есть, и помогали бы мне иногда выходить из него. Главное в этом чувстве, обманчивое то, что себя хвалишь за то, что для тебя ничего не нужно, готов служить всем и все делать, но просишь от людей только немножко любви. Вроде Фета: дайте мне все, что нужно для жизни, и тогда мне ничего не нужно. Дайте мне любви, то есть высшего блага, и тогда мне ничего не нужно. Но нет, ты сам давай ее, коли ты знаешь, как она нужна сердцу человеческому.

– Может ли эгоистичный, избалованный ребенок развиться в нравственного человека?

– Вспоминаю свою изломанность, испорченность в молодости. Я испорчен ранней развращенностью, роскошью, обжорством и праздностью. Если бы этого всего не было, я бы теперь, в 65 лет, был свеж и молод. Но разве эта испорченность пропала даром? Все мои нравственные требования выросли из этой испорченности.

– Обычно самая распространенная парадоксальная ситуация кроется в подсознательной мотивации.