Круг замкнулся - Кнут Гамсун

— Да, я его знаю. Его звать Вильям.

— Очень деловые люди и большая торговля. Но на новый фонтан они дали всего сто крон, а я знаю такого человека, который выложил тысячу. Но от этого они не становятся менее почтенными людьми. Ты видел эту маленькую фигурку, Абель? Видел, откуда у ней течет вода? Господи, как я разболталась! А все из-за вина.

— Ты прямо сияешь, — сказал Абель.

— Посияй и ты хоть немножко.

Клеменс, с улыбкой:

— Ты не даешь ему такой возможности.

— А вы слышали, как я крикнула неграм, чтоб они пели, и они запели?

— Попробовали бы они не послушаться.

— Вот уж не знаю, Абель. Они не обязаны меня слушаться. Слышишь, они снова поют! Да-да, и еще под саксофон! Хорошо они там выглядят, эта их чернота среди меди, черное и золотое. Но когда ты давеча сказал насчет того, чтобы выйти за них…

— А ты их вблизи видела? — спросил Абель. — У них все бархатное, глаза, голос, кожа — сплошной бархат.

— Да, но выходить за них! А еще говорят, от них плохо пахнет. Но когда ты станешь капитаном, мы все равно поедем к твоим неграм. Спасибо тебе за сегодняшний вечер! — закончила она и поднялась с места. — Нам пора домой к нашим малюткам. Ты расплатился? — спросила она у мужа.

— Нет. — Он опустил руку в карман.

— Не беспокойтесь, — сказал Абель, — я еще немного посижу.

IX

Проходили месяцы.

Он все слонялся и слонялся и находил спокойные места, где можно было побыть одному. Поскольку такие блуждания без всякой цели производят скверное впечатление, он купил себе рюкзак, чтобы по меньшей мере иметь хоть какую-то ношу. День за днем, неделю за неделей он бродил и не работал и не пытался заняться делом, нет и нет. Садоводство было вполне приятное место, а в рюкзаке он обычно приносил немножко разной провизии и подкармливал тамошних учеников, они всегда хотели есть и были благодарны за еду.

Чувствовал он себя не слишком хорошо. Очень уж непривычное состояние — ходишь и бездельничаешь и при этом не опускаешься на дно. Опустись он, все выглядело бы совсем по-другому. Но не имело смысла сидеть и втягивать голову в плечи и делать вид, будто ты мерзнешь и плохо себя чувствуешь, когда на тебе такая справная одежда. Лолла вполне бы сгодилась, чтобы рука об руку с ней брести дальше по жизни, но, во-первых, она была его мачехой, а во-вторых, стала дамой. Впрочем, когда-то она была достаточно сумасбродной, чтобы уничтожить себя самое. О Лили, кассирше и владелице сада, всерьез даже и речи быть не могло. Эта годилась лишь для того, чтобы стать на время его возлюбленной.

Все кругом только и твердили, что ему надо кем-то стать. А почему надо? Потому что все кем-то стали, но при этом не сделались выше других. Просто очень нелепо разгуливать эдаким джентльменом-лоботрясом с черным флером на рукаве, при всех пуговицах, и с целыми швами, и без единой прорехи.

С крыши упала черепица и чуть не убила одного из великих людей города, Фредриксена, того самого, у которого были и загородное имение, и моторная лодка, обшитая красным деревом. Абель сразу направился к Фредриксенам и спросил, не может ли он быть хоть чем-то полезен. Жена с удивлением поблагодарила его за участие, но она не знает… не совсем поняла…

Он, Абель, может, например, привести с собой несколько пареньков из такого-то и такого-то садоводства, пусть выполют траву в саду, покуда господин Фредриксен прикован к постели…

Жена продолжала не понимать, для этого у них есть специальный человек, садовник. Она еще поблагодарила за заботу, но все-таки…

Чего ради он вообще навязывается и лезет не в свои дела? Сорняки в саду — и без того на дворе октябрь, ночные заморозки, у фру Фредриксен есть все основания удивляться. Вот и Ольга удивилась, когда он пришел и хотел что-то ей предложить, так, небольшой презент. Как ни суди, а не получалось у него быть предприимчивым. Точно так же он проработал три недели в магазине, где торговали книгами и бумагой, не испытывая к делу ни малейшего интереса. Точно так же он заявился и в кузню к Тенгвальду, но работы и там не получил. Ты ведь не станешь отбирать кусок хлеба у тех, которые уже здесь работают, сказал тогда, помнится, Тенгвальд.

Ну конечно же он хотел стать кем-нибудь, это просто блажь, что он не хочет. Он уже сам наскучил своим ложным положением — бродяга и джентльмен в одном лице. С мореходной школой он на этот сезон опоздал, но он человек терпеливый, может и подождать. Случалось время от времени то одно, то другое, чем можно отвлечься. Пришел таможенник Робертсен и без обиняков попросил о займе. Абель точно так же без обиняков отказал. Уж этот таможенник с его суетливой деятельностью, с его женой и дочерьми — нет и нет! Зато вот матери Лили, которая стирала на рабочих с лесопильни, он помог наладить продажу вафель на карусельной площади. Иногда он сам покупал у ней всю корзину вафель, а потом раздавал их…

Как-то раз прибежал сосед по «Приюту моряка» и сообщил, что попал в беду один пильщик. Парень просто не смог дольше стоять и глядеть, как никто не в силах помочь.

Абель поспешил к лесопильне. Там уже собралась целая толпа. Один из десятников стоял со свернутым канатом в руках, но не знал, что с ним делать, известили аптекаря, тот примчался на своем автомобиле, выскочил, начал издавать вопли и заламывать руки. Пилу остановили, но водопад страшно грохотал, а управляющий и конторщики стояли вокруг, драли глотку и подавали ценные советы. Суматоха царила страшная. Лили была там же, она причитала, бегала с места на место и волокла при этом за руку свою дочь. Свой огромный живот она прикрыла шалью. Это был Алекс, ее муж, он мог погибнуть на глазах у всех.

А все натворили большие стволы из «Пистлейи» — их надумали без всякой подстраховки пропустить через шлюз, но какое-то бревно встало торчком, упершись в дно перед самой пилой, другие бревна зацепились за первое, получилась «запань», как это здесь называют, и мгновенно взгромоздилась гора выше самого водопада.

Алекс дошел со своим багром до низу этой горы, ему даже удалось высвободить несколько бревен, но тут он, должно быть, заметил, что с каждым высвобожденным бревном растет опасность для него самого: он стоял на конце нижнего бревна, а над ним нависала целая гора бревен. Алекс был не глупее других и понимал, что лишь тяжесть его тела удерживает на месте это, последнее бревно и не дает обрушиться всей горе. Он застыл неподвижно, ища глазами спасения. Лицо у него побледнело. Он осторожно поднял руку в знак того, что не может шевельнуться.

Абель охватил все взглядом, прикинул, измерил глазами. Видно, в его засыпающем мозгу сверкнула искорка жизни, воспоминание о работе, о былом рвении и храбрости там, в Канаде.

Десятник со своим канатом вместе с управляющим как раз приняли решение вытянуть Алекса на канате. Абель стоял и слушал: как же можно вытянуть на канате, когда самим поднимальщикам не на чем стоять?

Тогда пусть они станут на вершину горы, четыре человека, рванут одновременно и тотчас отпрыгнут назад, на твердую почву.

Просто замечательно. Но через три секунды после того, как Алекс будет поднят с бревна, на котором он стоит, гора придет в движение, а через пять она увлечет за собой и самого Алекса, и спасателей.

Тогда как же вытаскивать?

— По воде, — сказал Абель.

Это, разумеется, все правильно, они и сами так думали. Но ведь Алекс не сможет плыть, раз он стоит на бревне.

— Плыть он сможет, я его хорошо знаю. И если б дело было только в том, чтобы спрыгнуть в воду, он бы уже давно спрыгнул, но он понимает, что гора догонит его, прежде чем он успеет взмахнуть руками.

Мужчины пожимают плечами. Они давно невзлюбили Абеля, с тех самых пор, как он наводил порядок на лесопильне. И они ехидно спрашивают, уж не собирается ли он вывезти Алекса на лодке.

Народу все прибывает, многие побросали семью, дела, контору. Здесь и Ольга. Ее бьет нервная дрожь, и она крепко стискивает руку своего мужа. Фотограф Смит скачет вокруг и делает снимки для газеты. Аптекарь возникает то тут, то там и ломает руки. Они ничего не делают, они ждут, пока Алекса задавит. Аптекарь подходит к десятнику и говорит:

— Он стоит там внизу и ждет! Вы ведь хотели попытаться вытянуть его?

Десятник вскидывает голову:

— Этот тип утверждает, что вытянуть его нельзя.

— Кто? Вы, Бродерсен? Тогда придумайте что-нибудь.

Абель:

— Если б никто не совался…

Управляющий и десятник презрительно:

— Мы и слова не скажем.

Должно быть, в Абеле все-таки вспыхнула искорка живой жизни, он отбирает у десятника канатную бухту, торопливо спускается к воде, скидывает куртку, набрасывает петлю себе на шею и прыгает в воду.

Плыть недалеко, от силы метров пятьдесят, течение небольшое, но вода глубокая и чистая. Те, кто остался на берегу, видят, что он по пути прихватывает одно из плывущих бревен, словно и ему нужна опора, чтоб было на чем стоять, а для чего — непонятно.