Бабек - М. Томара

Одновременно он всячески стремился удовлетворить стремления и той части иракской аристократии и интеллигенции, которая внешне исповедывала ислам, но придерживалась втайне старых иранских верований. Особенно терпимо он относился к манихеям, приверженцам одной из сект иранской религии, основанной некиим Мани, соединившим зороастрово учение с заимствованиями из христианской и буддистской религий.

Манихеев, или, как арабы их называли, зиндиков, до Мамуна жестоко преследовали. Мусульмане утверждали, что зиндики отрицают существование бога, историчность пророков, что по их учению «мир всегда был и будет, как был, что люди рождаются и умирают, как трава, выходящая ежегодно из земли, высыхающая и падающая, никто не знает откуда она, ни куда исчезает». Для истинного мусульманина неверие в Аллаха, возвещенного пророком Мохаммедом, равносильно неверию в бога вообще. Быть может, и были зиндики — атеисты, но большинство их было только неверующими в ислам, хотя они и прикрывались его плащем; втайне зиндики придерживались манихейства и, где могли это делать безнаказанно, издевались над обрядами ислама и старались подорвать веру в Аллаха у правоверных. Они нашептывали, что Мохаммед был только мудрым человеком, который сумел создать свою религию, что коран — продукт его природного красноречия, что если появится другой человек, красноречивей его, он тоже сможет создать такую религию. Когда видели собрание молящихся, говорили: «Вот верблюды стали гуськом», а про падавших ниц при молитве говорили: «Они показывают богу задницу». Когда попадали в Мекку и наблюдали за церемонией обхода верующими Каабы, спрашивали: «Что ищете вы в этом доме?» Когда в день жертвоприношений резали верблюдов и баранов, говорили: «Какое преступление совершили эти бедные животные, что проливают их кровь?» А когда происходила церемония бега между Сафой и Мервой, восклицали: «Разве эти люди что-нибудь украли, что они так бегут?»

Так рисуют зиндиков мусульманские источники. Первые аббасидские халифы при всей своей благосклонности к иранцам не могли терпеть таких учений, опасных как по высокому общественному положению лиц, его исповедовавших, так и по тайне, которая окружала их обряды. Кроме того приходилось считаться и с настроением фанатической массы мусульманского населения Багдада. Было даже создано специальное учреждение, нечто вроде инквизиции для борьбы с зиндиками.

Во время халифа Махди учение зиндиков широко распространилось; они сплотили могущественную организацию и собирались захватить открыто власть, восстановить то могущество, которым обладала иранская знать до арабского завоевания. Заговор был раскрыт, многие были казнены, и с тех пор на зиндиков стали смотреть не только как на безбожников, но и как на государственных преступников.

Преемник Махди, Гади, истребил многих зиндиков, почти всех из высших классов, отличавшихся талантами, красноречием, поэтическим даром или государственной мудростью. После этих гонений зиндикизм ушел в глубокое подполье, и только при Мамуне он снова выступил почти открыто. Зиндикизм стал модной верой, быть зиндиком считалось хорошим тоном в высшем обществе Багдада.

Инквизиционный аппарат бездействовал; ведь иранская знать считалась главной опорой престола.

Зиндикизм был идеологией реакционного класса иранских феодалов и потомков иранского духовенства, мечтавших о восстановлении древнего феодального царства Сассанидов. Терпимость Мамуна к зиндикам возмущала арабскую часть населения, хотя Мамун, несмотря на все свои симпатии к иранцам, к их обычаям и нравам, шел в ногу с буржуазией Савада, содействовав развитию торговли, промышленности и наук. Ловко лавируя в этом сложном сплетении классовых и национальных интересов, он все же вступал в резкие противоречия с стремлениями и чаяниями иранской знати. И все же Мамун только на эту знать и надеялся; он хорошо понимал, что высшая буржуазия Савада, для которой он столько сделал, никаких лояльных чувств к нему не питала, что она пойдет за тем, кто ей посулит наибольшие материальные выгоды. Арабские же массы доказали ему свою явную вражду.

Между тем иранская знать отнюдь не была предана халифам. Она домогалась восстановления староиранских порядков, невозможных при арабских халифах, при заселении половины халифата арабами. Ей надо было царя-самодержца, но такого, который являлся бы целиком их ставленником; они хотели, как гласит немецкая поговорка: «Den König absolut, wenn er unseren Willen tut» (самодержавного короля, при условии, что он будет исполнять нашу волю). И среди них тайно распространялись мысли о свержении Аббасидов, об изгнании арабов, о восстановлении независимости Ирана под управлением туземного царя. По своим классовым интересам феодалы более всех должны были быть противниками Бабека и восставших крестьян. Между тем мы видим обратное: они благосклонно относятся к восставшим, саботируют, сколько возможно, мероприятия халифа против Бабека. Дело в том, что они рассчитывали на мятежников, как на ту материальную силу, которая должна помочь им свергнуть арабов, надеясь в дальнейшем овладеть движением, взять его под свое руководство и ввести его в нужное им русло. Пример восстания Абу Муслима, в котором крестьянство Ирана вынесло все тяготы борьбы на пользу феодалам, был у них перед глазами. Во всей борьбе Бабека с халифатом приходится наблюдать их участие, их интриги и тайное влияние.

И если в первые годы своего царствования Мамун не мог выступить с достаточными силами против Бабека, вследствие борьбы с конкурентами на престол халифов, то и позднее, когда власть его упрочилась, его внимание отвлекалось от далекого и малодоходного Азербайджана, почти не прекращавшимися в его царствование восстаниями, возникавшими то в Египте — одной из самых доходных провинций халифата, — то в Аравии, где находились священные города ислама.

Путь победы

Итак, обстоятельства благоприятствовали Бабеку. Занятый междоусобной войной, халиф не мог в первые годы царствования отвлечь свои силы для усмирения мятежа, и восстание разрасталось без помех.

Бабеку прежде всего необходимо было разделаться с арабами, жившими в городах Азербайджана и стоявшими гарнизонами в крепостях, разбросанных по области. Завладев Азербайджаном, он должен был устремиться на завоевание западной части области Джебаль, где его ждали, как освободителя, местные крестьяне и где хуремиты составляли значительную часть населения. Захват этой части Джебаля имел для Бабека громадное значение: в его руки попадали проходы, дающие доступ в Иран с запада; благодаря этому затруднялось вступление войск халифа в мятежные области, прерывалось кроме того сообщение Багдада с богатым Хорасаном. В северо-западной части Джебаля и западной Азербайджана жили курды-кочевники. За исключением главарей, шейхов, они были бедны, как все кочевники Передней Азии; небольшие стада их часто погибали от эпидемий. Арабы неуклонно взимали установленный законом налог со скота, и вечно голодные курды были чрезвычайно склонны добывать свое пропитание набегами на богатые города соседней провинции Джезиры — Мосул и другие. Бабек надеялся их поднять и отвлечь внимание халифа от далекого Азербайджана, раз опасность будет грозить из Джезиры — провинции, непосредственно прилегающей с севера к самому Саваду.