Влечения - Юна-Мари Паркер

— Да, я убеждена в этом, — твердо проговорила Ребекка. — Я видела ее за несколько минут до гибели. Она была чем-то или кем-то очень напугана. Я помню ее глаза. Ошибки быть не может. Я также уверена, что человек, который на моих снимках открывает окно, и есть убийца.

Стирлинг негромко присвистнул:

— Но полиция считает, что она выпала из окна случайно?

— Да. Детектив даже сообщил, что у них имеется свидетель, который видел это своими глазами.

— Тебе не кажется, что на этом вопрос можно считать исчерпанным? Откуда твоя уверенность в обратном? Пойми, эти твои фотографии ничего не доказывают. Ну да, на них изображен человек, скорее всего слуга, который открывает окно в душной комнате, чтобы ее проветрить. Это его работа… — Стирлинг осторожно подбирал слова и выдерживал мягкий тон. Он видел, что Ребекка находится на грани срыва, но в то же время считал, что она заблуждается в своей оценке случившегося.

Она медленно покачала головой.

— Ты очень логичен… Но дело в том, что я уверена — понимаешь, уверена! — в своей правоте. Это наитие. Я не могу объяснить его природу. Может быть, это естественная ответная реакция на суетливые потуги вице-президента треста «Толлемах» Брайана Норриса представить происшедшее в виде банального несчастного случая. До приезда полиции он развил поистине бурную деятельность, призывая всех поддержать его версию. Честное слово, все это здорово смахивало на фабрикацию алиби.

— Хорошо, но что ты теперь собираешься делать?

— Так а что я могу, собственно? С полицией все ясно.

Стирлинг поскреб ногтем переносицу.

— Как насчет сэра Эдварда?

— Мне бы не хотелось его беспокоить, Стирлинг. Вчера ночью он был так потрясен случившимся, что заперся в спальне и не показывался оттуда. И потом я ведь свое дело сделала, восемь пленок отщелкала. Под каким предлогом я могу теперь у него появиться?

Ребекка встала с дивана и, подойдя к окну, выглянула на улицу. Когда она через минуту обернулась, ее лицо было белым как полотно, а на лбу выступила испарина.

— Как ты считаешь, она что-то предполагала заранее? То есть… знала ли, чувствовала ли, что с ней должно произойти? Мне так показалось. Интересно, какие мысли пронеслись у нее, прежде чем… прежде чем она ударилась о землю?

Он выпрямился, подошел к ней и вновь крепко обнял.

— Прекрати, милая.

Глаза Ребекки мгновенно наполнились слезами и заблестели.

— Но я не могу… не могу! Тот ее крик, такой дикий… от него у меня всю душу вывернуло наизнанку! А когда она вбежала в гостиную к сэру Эдварду и что-то пыталась сказать? У нее были такие глаза… Она знала, что через несколько минут ее не станет! Знала!

Ребекка спрятала лицо в ладонях, мысленно ставя себя на место несчастной Мариссы и переживая весь ее ужас. Особенно последние мгновения. Очнувшись, Ребекка поняла, что Стирлинг гладит ее по волосам и прижался щекой к ее влажной от слез щеке.

— Куда ты сорвалась, девочка? Присядь. Ты измучена, у тебя шок.

Он вновь усадил ее на диванчик, но Ребекка перестала плакать и совладала с собой не сразу, а лишь спустя еще несколько минут. Наконец она вытерла лицо большим носовым платком, который он подал ей, и даже попыталась улыбнуться.

— Прости… Последний раз это было со мной в детстве.

Стирлинг мягко улыбнулся:

— Тебе нужно было выпустить пар. Воображаю, какую душевную травму нанесла тебе эта ночь! Отправляйся домой и как следует выспись. Сейчас принесут еду, и я посажу тебя в такси. Отдых — вот что тебе в данный момент необходимо.

— Да, ты прав… Знаешь, меня больше всего бесит то, что никто, понимаешь, никто, кроме сэра Эдварда, не пожалел бедную Мариссу! Гости думали только о том, как бы поскорее покинуть дом, не замараться… И еще этот Брайан Норрис! Ты бы видел, как он старался! Из кожи вон лез, лишь бы замять ту историю в зародыше. Такое чувство, будто это несчастье было воспринято всеми как какая-то досадная неприятность, пятно на сорочке!..

— Люди по-разному реагируют на такие трагедии. Но это не значит, что им наплевать. В любом случае мы пустим в печать твои снимки, на которых изображена Марисса. Они пойдут на первые полосы. Ведь ты запечатлела ее в последние минуты жизни. Это многое значит. Можешь быть спокойна, завтра поднимется такая шумиха, что у Брайана Норриса и иже с ним не будет шансов.

Пару лет назад Ребекка вся испереживалась бы, сознавая, что зарабатывает деньги на чужой трагедии, но став профессионалом, она изменилась. Она понимала, что ее работа заключается в том, чтобы фиксировать на пленку разные события, в том числе и печальные, и никакой ее вины в этом нет.

— Сегодня вечерком заеду к тебе, — пообещал Стирлинг, сажая ее в такси. — И принесу ужин. Сейчас ты почти ни к чему не притронулась, но я понимаю… шок и все такое.

Ребекка благодарно улыбнулась:

— Ты очень милый, Стирлинг. Балуешь меня. Берегись — мне это начинает нравиться!

На его лице тоже сверкнула улыбка.

— Дай мне немножко тебя побаловать, малыш. Девочки не должны зацикливаться на своей личной независимости.

Последнюю фразу он произнес полушутя-полусерьезно.

Газеты поступали в Пинкни-Хаус каждое утро в восемь тридцать. Мальчишка-почтальон, разъезжавший по округе на велосипеде, довольно бесцеремонно швырял их у главного входа и ехал дальше. Питерс забирал их оттуда, традиционно провожая почтальона недовольным ворчанием. Он относил пачку газет в кладовку, где уже заранее на гладильной доске стоял горячий утюг. Питерс тщательно проглаживал все полосы — сначала «Таймс», потом «Телеграф» и «Дейли мейл». Когда же газеты принимали первозданный вид, в котором они сходили с типографского станка, он относил их в холл, где клал рядом со свежей корреспонденцией для леди Венлейк.

Второго января Анжела первой спустилась в холл, все еще не простив себе того, что проспала накануне. И первое, на что натолкнулся ее взгляд, был крупный черный заголовок на первой полосе «Дейли мейл». Устроившись на мягком стуле с резными ножками, она развернула газету и пробежала глазами заметку под заголовком. Глаза ее широко раскрылись от ужаса. Тем временем вниз по лестнице со второго этажа сбежал Саймон. Он всегда просыпался рано, ведя жизнь трудолюбивого землевладельца, и считал своим долгом лично распорядиться о том, чтобы в пять тридцать утра на ферме подоили коров. Взглянув на газету, которую читала мать, он взял со стола «Телеграф» и плюхнулся на соседний стул.

Дженни появилась последней, держа в руках уложенную дорожную сумку, и подошла к столу.

— О Боже!.. — охнула мать.