История жизни, история души. Том 1 - Ариадна Эфрон

Обо всех вас очень тоскую, с каждым днем всё больше и глубже. И всё больше и глубже ощущаю своё сиротство и одиночество. Только мама была способна объединять семью, даже рассыпавшуюся, а теперь её нет, нет и «дома». «Дома» — это там, где мать. А теперь дома нет.

Людей кругом много, со всеми ровно-хорошие отношения. Товарищей много, друзей нет. У меня их и раныне-то было немного, а в этой обстановке и вовсе нет. Увы мне, я чересчур требовательна и, да простит меня Бог, чересчур умна!

Напишите мне, что с Мулькой, где он, если что с ним случилось, не скрывайте. От него нет ни слова, ни звука уже третий месяц. От Мурзила получила за всё время одну записочку, на мои письма ответа нет.

У нас здесь есть довольно захудалая карта Франции, я могла все эти дни следить за событиями. До чего всё это интересно! И до чего же мне обидно, что никак я не могу в этих событиях участвовать, как и сколько я ни работаю, мне всё кажется, что я сижу без дела, что нужно ещё больше, ещё лучше работать. Пишите мне, дорогие мои. Большой всем привет - Нине, Мульке, Диме.

Крепко вас целую и за всё благодарю.

Ваша Аля

Пришлите что-нб. читать — пусть старые газеты, журналы, а то я совсем одичаю!

1 Т.В. Сланская рассказывала мне (Р.8.): «Весной 1943 г. Ариадну Сергеевну вызвали в лагерное управление и предложили ей стать “стукачкой” - она отказалась. Тогда ее перевели на Крайний Север в штрафной лагпункт. Условия там были тяжелые: работа на лесоповале без выходных, предельно скудные нормы питания. Аля очень похудела, стала, сильно кашлять. Я участвовала в агитбригаде, обслуживавшей всю огромную территорию Севжелдорлага; перевозили нас в тех же вагонах, что и вольных. Как-то, когда не было поблизости охраны, мне удалось попросить у кого-то из вольных конверт и написать ее мужу, адрес которого я знала на память: “Если Вы хотите сохранить Алю, постарайтесь вызволить ее с Севера”. И довольно скоро ему удалось добиться ее перевода в Мордовию, в Потьму. Там расписывали ложки-плошки, а ведь она была художницей».

А.И. Цветаевой 1

1 октября 194<4>

Асенька, родная моя, твоё письмо мне передали на рассвете, было ещё слишком темно, чтобы его прочесть, и я шла 3 кил<ометра>, держа его в руке, как птенца, радуясь как безумная, что раз письмо, значит, ты жива. О маминой смерти я узнала так же, как и ты! Так же писала и писала без конца, и муж, и Лиля отделывались неопределенными, но правдоподобными фразами, пока наконец не написали мне всё. На всё это, Ася, слов нет. Будут ли когда-нибудь — не знаю. Знаю только одно — всё выстраданное, разбитое, исковерканное, всё оказалось ерундой. Осталось одно-единственное неисправимое, неизлечимое, неискоренимое горе — мамина смерть. Она со мной, во мне, всегда — как моё сердце.

А ещё потом я получила её где-то залежавшиеся письма, а её уже не было в живых, но я не знала этого. В конце августа 41 г. несколько дней подряд мне среди стука и гула швейн<ых> машин нашей мастерской всё чудилось, что меня зовут по имени, так явственно, что я всё отзывалась. Потом прошло. Это она звала меня. Мы с тобой будем жить и встретимся. По кусочкам, клочкам, крошкам, крупицам мы соберём, воссоздадим всё. В памяти моей - всё цело, неприкосновенно. Целый мир. Я расскажу тебе всё. Обнимаю тебя. Твоя Аля.

1 Оригинала этого письма А.С. Эфрон А.И. Цветаевой в РГАЛИ нет. Однако копия его приведена А.И. Цветаевой в недатированном письме к Б. Пастернаку (1945?) (Фонд А.Е. Крученых, № 1334. Оп. 1, Ед. хр. 832. Л. 23 об.-24). Письма 1944-1946 гг. адресованы в ИТЛ ст. Известковая Дальневосточного края.

А. И. Цветаевой

5 октября 1944

Родная Асенька, моё к Вам письмо постигла неприятная участь, его украли вместе с бумажником у товарища, к<отор>ый должен был его отправить. Очень жаль, т. к. писала его долго, подробно, каждый день понемногу. А времени так мало, оттого что день всё короне, а с освещением дело обстоит [2 слова утрачены], трудно писать33. Пишу сейчас в перерыв на работе, наспех, главным образом, чтобы сказать Вам, что получила Ваше письмо, 2 открытки и телеграмму ко дню рождения (получила её 20 сент<ября>). Но всё [утрачены 2,5 строки] чувствую себя лучше, чем в первое время, после болезни поправилась [1—2 слова утрачены]. Работаю по специальности [2-3 слова утрачены], ем до одури, потому что [утрачено 1,5 строки] вороны. Но думать [1—2 слова истёрты] не творчески, то [1 слово истёрто], как облака, мысли помимо ума, знаете? И всё о том же, о тех же, о той же.

Жаль мне украденного письма, там всё о ней. Л.И. Цветаева в ссылке

А о ней нельзя так просто писать, нужно сосредоточиться, взяв голову в руки, и немного побормотать про себя, и быть по возможности одной, и чтобы свет.

Писем не получаю ни от кого, давно. От Мура за все время получила одну коротенькую записочку, четыре с лишним месяца назад1, с тех пор ничего. Что с мужем, не знаю. Последнее письмо от него получила 4 июня, а мои к нему письма мне возвращаются. Лиля и Зина молчат. Всё тревожит, всё заставляет предполагать самое страшное, и сны снятся только противные. Я теперь ничего не знаю, со смертью мамы всё для меня утратило прочность.

[2 слова утрачены] - она спрашивала про Вас всё время, где Вы, почему Вы уехали2, хотела Вам написать. Известие о Вашем [слово утрачено] очень её огорчило - я не писала [ 1 -2 слова утрачены], рассказала, как она [1-2 слова утрачены]. Она очень ждала встречи с Вами. Так же она была поражена вестью о смерти Мандельштама3 — мы узнали об этом незадолго до её приезда. Она приехала иная, чем я её знала. Она рассталась с молодостью сознательно. Стала ходить в более тёмных, чем раньше, платьях, низко и некрасиво повязывать на почти седых волосах косынку, носить очки. В ней была осторожность кошки, принюхивающейся к чужой квартире, - так она принюхивалась к нашей великолепной болшевской даче4, к нам самим. Не то что осторожность — недоверчивость. Ещё в ней была какая-то величайшая, непривычная нам тишина. Тихо она приехала, тихо встретилась с Серёжей, тихо, без слов и без слез, проводила меня в августовское утро, когда я уехала из Болшева5. Она была со мной всё время, пока я собиралась в дорогу, сидела на постели напротив меня, бледная и очень тихая. Она знала, что мы больше не встретимся. Я не ожидала, что меня мобилизуют, думала, что скоро вернусь, мы даже не поцеловались на прощанье. Она с [2 слова утрачены] мне: «Плохо ты прощаешься, Аля [2 слова утрачены)», ответила: «Я скоро приеду, не надо [ 1 слово утрачено] прощаться»6.

В Болшеве у нас были хорошие вечера. Включали радио, смотрели привезенные мамой книги с иллюстрациями, слушали её рассказы про то время, что она провела без нас. Ложилась она спать поздно, зажигала настольную (подарок моего мужа) лампу, читала, грызла какое-нибудь «ублаженье». Читала, склонив голову набок, немного прищурив левый глаз, и сама говорила, что похожа на деда [т. е. на своего отца] -он тоже так читал. Какое совпаденье с Вашим сном, где она так похожа на свою мать. Как только я узнала о её смерти, у меня в памяти всплыла фотография бабушки в гробу (Вы, несомненно, помните этот портрет). Я никогда его не вспоминала, а тут немедленно замкнулся какой-то круг. Я вспомнила то спокойное лицо и эту тишину.

Книги, которые она прочла или перечла при мне: «Замок» и «Процесс» чешского замечательного писателя Кафки7. Она говорила, что эти книги [ 1 -2 слова утрачены] ей несчастье, каждый раз, что она ни перечитывает их, что-нибудь случается нехорошее. «Портрет Дориана Грея»8, одну из книг Колетт9 и книгу Евы Кюри о Марии Склодов-ской-Кюри, открывшей радий10. Всё это осталось в сердце с незабвенным аккомпанементом привезённой Муром модной песенки о бродячем певце с припевом: «Верёвка меня от жизни спасла» — сумасшедшая была песенка. Скоро ещё напишу, пока очень крепко целую тебя и Андрюшу.

Аля

' В фонде М.И. Цветаевой (РГАЛИ) сохранилось письмо Г. Эфрона к сестре от 17 июня 1944 г.

2 То есть о причинах ареста.

3Осип Эмильевич Мандельштам (1891-1938) погиб в пересыльном лагере под Владивостоком 27 декабря 1938 г.

4 На подмосковной станции Болшево, в поселке Новый Быт, N® 4/33 в феврале - марте 1938 г. на казенной даче были поселены С.Я. Эфрон и его дочь, в июне 1939 г. туда приехала М. Цветаева с сыном.

6 Речь идет об аресте А.С.

6 Ср. запись М. Цветаевой об аресте дочери: «(Разворачиваю рану. Живое

мясо. Короче:) _

27-говночь, кутру, арест Али. - М<осковский> У<головный> Р<озыск>. Проверка паспортов. Открываю - я. Провожаю в темноте (не знаю, где зажиг<ается> электр<ичество>) сквозь огромную чужую комнату. Аля просыпается, протягивает паспорт. Трое штатс<ких>. Комендант <...> - А теперь мы будем делать обыск. -(Постепенно - понимаю.) Аля - веселая, держится браво. Отшучивается. Ноги из-под кровати, в узких “ботинках". Ноги - из-под всего. Скверность - лиц. вол-чье-змеиное. — Где же В<аш> альбом? — Какой альбом? — А с фотокарточками. — У меня нет альбома. - У каждой барышни должен быть альбом. (Дальше, позже. -Ни ножниц, ни ножа... Аля: - Ни булавок, ни иголок, ничего колющего и режущего.) Книги. Вырывают страницы с надписями. Аля, наконец со слезами (но и улыбкой): - Вот, мама, и Ваша Colett поехала! (Взяла у меня нй ночь Colett - La Maison