Para Bellum - Геннадий Хазанов

При этом убедительнейшим образом прошу Вас не поддаваться ни на какие провокации, которые могут иметь место со стороны моих забывших долг генералов. И, само собой разумеется, постараться не давать им никакого повода. Если же провокации со стороны какого-нибудь из моих генералов не удастся избежать, прошу Вас, проявите выдержку, не предпринимайте ответных действий и немедленно сообщите о случившемся мне по известному Вам каналу связи. Только таким образом мы сможем достичь наших общих целей, которые, как мне кажется, мы с Вами четко согласовали.

Я благодарю Вас за то, что Вы пошли мне навстречу в известном вам вопросе, и прошу извинить меня за тот способ, который я выбрал для скорейшей доставки этого письма Вам.

Я продолжаю надеяться на нашу встречу в июле. Искренне ваш, Адольф Гитлер. 14 мая 1941 года»[27].

– Значит, нападёт ровно через месяц, – устало сказал Сталин, откладывая письмо в сторону. – Ничего нового. Какой смысл был передавать эту бумажку с такой срочностью? Показать, что наша противовоздушная оборона – говно? Вызвать у меня страх, – мол, что будет, когда полетят уже не «пятьдесят вторые» «Юнкерсы», а «восемьдесят седьмые», да ещё сотнями? Так у товарища Сталина нервы хорошие, крепкие, и на испуг его взять нелегко. Или была ещё какая-то причина? О которой я не знаю? – Вождь посмотрел прямо в глаза продолжающему стоять Богдану Захаровичу. Тот почувствовал, что ещё пять минут такой беседы, и он просто обмочится.

– Немцы летели через Белосток? – спросил Иосиф Виссарионович.

– Н-наверное, – выдавил из себя Кобулов.

Сталин довольно улыбнулся, сверкнув крепкими зубами.

– Значит, придётся расстрелять Маркова, Рычагова, Смушкевича, Штерна. Кого ещё? – Хозяин озабоченно потёр лоб. – Скорее всего, придётся добавить в список и вас с Лаврентием. Тех за преступное головотяпство. А вас за измену в форме содействия потенциальному противнику. Вот так, товарищ Кобулов. Можете быть свободны.

Заместитель наркома двинулся к двери, перенося тушу с одной ватной ноги на другую. Только сейчас он обратил внимание на то, что Верховный сказал: «Юнкерс» и даже знал, что это «пятьдесят второй», транспортник. А ведь Богдан Захарович о марке самолёта не обмолвился и словом. Значит, Сталину известно гораздо больше, чем думает Берия, может быть даже, он знает всё?

Собственного прокола, когда у него, человека, который вроде бы обеспечивал безопасность перелёта, Хозяин спросил, проходил маршрут через Белосток или нет, и он не сумел ответить точно, Кобулов не заметил.

«Похоже, в этот приезд с Ленкой увидеться не выйдет», – огорчённо думал Сергей, пока его везли на встречу с Верховным. Он прокручивал в голове самые фантастические планы, как выкроить время и всё же встретиться с девчонкой. Ничего реального нафантазировать не удавалось, а у входа в приёмную его чуть не сбил с ног Богдан Кобулов. Толстяк шёл словно в трансе, не замечая никого и ничего вокруг. «Интересно, что сказал ему товарищ Сталин», – хмыкнул про себя генерал-полковник, входя в царство Поскрёбышева.

Александр Николаевич кивнул бритой головой:

– Проходите, Сергей Петрович, товарищ Сталин вас ждёт.

Это было удивительно. Ни разу ещё не случалось так, чтобы у двери кабинета Вождя не пришлось постоять хотя бы две-три минуты.

– Вы знаете, товарищ Марков, что сегодня утром в Москве приземлился немецкий самолёт, который пересёк полстраны беспрепятственно? – ошарашил командующего фронтом Хозяин. – И летел он над вашим округом. Как могли его пропустить ПВО фронта, истребительная авиация? Чем они занимаются?

Командующий растерянно молчал. Он вспомнил «Юнкерс» на взлётно-посадочном поле Центрального аэродрома, запоздалую суету энкаведешников, странную атмосферу в кабинетах и коридорах Генштаба. Теперь всё это стало понятным. Так же, как и то, что его непременно сделают ответственным за это позорище. Да и правильно, начальник отвечает за всё. Интересно, арестуют, как только он выйдет от Поскрёбышева, или во дворе? Промелькнула нелепая мысль: «Вот и повидался с Ленкой».

Поразительным было то, что, роняя свинцовые, убийственные, как пули в упор, слова, Сталин, кажется, улыбался в усы и вообще выглядел почти довольным.

– Что же вы стоите, товарищ генерал, – продолжил Вождь, – присядьте. Разговор у нас будет долгим. Смотрите, как за вас принялись. – Он хлопнул короткопалой ладонью по стопке бумаг. – Знаете, что это? Заявления и жалобы на командующего Западным фронтом. Не тем он занимается, готовится обороняться, а не наступать, силы рассеивает, моральный дух подрывает. А тут ещё транспортник этот гитлеровский. Что должен показать его перелёт? Что вверенные товарищу Маркову войска небоеспособны. Как на всё это вместе обязан отреагировать товарищ Сталин? Если он поверит доносителям, он прикажет генерала Маркова расстрелять. Правильно я говорю?

Сергей молчал. А что тут скажешь? Что выполнял распоряжение Верховного?

– Нам известно, что командующий Западным фронтом за короткое время успел немало сделать для организации эффективной обороны. А коли так, как понимать все эти документы? Как веское доказательство хорошей работы генерала Маркова. Настолько успешной, что определённые люди сочли необходимым его скомпрометировать и убрать – руками товарища Сталина. Они решили, будто товарищ Сталин глупее их, и они сумеют им управлять. Они ошибаются.

Что это за «определённые люди», которых упомянул Хозяин, Сергей Петрович не понял. Но завидовать им не приходилось. Торжествующая улыбка не скрывала крайней ненависти, с какой говорил об этих анонимных врагах Вождь.

Докладывать о предстоящей встрече с Пикенброком, правой рукой начальника абвера, сейчас было самоубийством. Никто не мог предсказать, как отреагирует Иосиф Виссарионович даже на самую невинную реплику. А тут… Но и промолчать сейчас нельзя. Если Вождь решит, будто Марков скрывает контакт с агентом противника, это не просто гибель, это хуже. Навсегда останешься Иудой. Когда арестовали в первый раз, Сергей был в бешенстве и тоске от несправедливости ложного обвинения. Но что бы ни происходило, чести и достоинства он не потерял. В камере между допросами повторял фразу из случайно увиденного в Ялте спектакля «Антоний и Клеопатра» по мотивам трагедии Шекспира: «Здесь с нами могут низко поступить – унизить нас не смогут». Никогда не любил выспренной и возвышенной манеры выражаться, простой, даже грубый язык казался более естественным и близким к реальности. Но вот запала реплика в память и сидела там, как точка опоры в самых тяжёлых ситуациях.