Наследники земли - Ильдефонсо Фальконес де Сьерра

– Это так. Твоя дочь, если захочет, может выйти замуж хоть на следующей неделе. Я бы и сам на ней женился, даже если бы у нее ничего не было за душой, – добавил Герао. Уго поморщился. – Я не хотел тебя обидеть – и уж тем более твою дочь. Прости.

– Верю-верю, – сказал Уго, почувствовав в извинениях Герао искреннее раскаяние.

– Да, но выражение твоего лица говорило об обратном. Ты бы не выдал ее за того, кто служит мажордомом у адмирала королевского флота…

Уго открыл рот, чтобы извиниться, но Герао его остановил:

– Это только пример, Уго. У тебя было такое же выражение лица, с каким адмирал выставляет за ворота негодяев и авантюристов, охотящихся за приданым красивой девушки. Но хороший жених найдется, нет сомнений.

– Но до тех пор она все еще остается во дворце…

– На что ты намекаешь? – повысил голос мажордом.

Немного подумав, Уго ответил:

– Я не намекаю, я прямо говорю. – Тон у него был решительный. – Мужчине неприлично так долго жить с девушкой под одной крышей.

Услышав эти слова, Герао задумался:

– Уго, твоя дочь находится в добром здравии, о ней заботятся. Уверяю тебя, к ней относятся с уважением, которого она заслуживает. И тем не менее… Не скрою, меня это тоже беспокоит. Я поговорю с адмиралом.

– Будь добр, – попросил Уго.

Обещание мажордома и его слова об уважении к Мерсе во дворце успокоили виноторговца. Продвигаясь по улице Бокерия в сторону Раваля, Уго подумал, что это и в самом деле так: его дочь светится радостью. Хоть это и удивляло отца, Мерсе была счастлива рядом с таким человеком, как Бернат. «Стихи?» – подумал Уго, иронически посмеиваясь над собой. На него стали оглядываться. Уго не обратил внимания и продолжал улыбаться. Мерсе найдет хорошего мужа – это казалось бесспорным. А вот супружеская жизнь ее отца сталкивалась с чередой нескончаемых проблем.

Приезд Рехины круто изменил его жизнь. Барча поселила ее в комнате, которую до этого делили Уго и Катерина. Уго переехал на верхний этаж, а мавританский раб, купленный Рехиной в Тортосе, устроился на лестничной площадке между двумя комнатами – и спал сидя на полу, прислонившись к стене. Барча и Катерина заняли мастерскую внизу.

Обстановка накалялась с самого рассвета. Барча кричала всякий раз, сталкиваясь с Рехиной. С раннего утра в доме толпились рабыни или вольноотпущенницы. Рехине не хватало ни места за столом, ни еды.

– Ты думаешь, я буду тебя кормить? – рявкнула Барча в первое же утро. – Об этом ты тоже донесешь священнику?

Повсюду бегали дети, мешая Рехине спать. Они с криком вбегали в ее комнату, воровали одежду и уносились, преследуемые юным мавром, который пытался вернуть украденные у хозяйки вещи. Дети обменивались между собой захваченной у врага добычей, потрясали ею, как вражеским стягом. Барча запретила Рехине брать воду из колодца. «Это мое. Хочешь воды – плати». Поэтому молодой раб был вынужден каждый день ходить к фонтану у госпиталя Санта-Крус.

Катерина не обладала характером мавританки. Заметив, что эти склоки расстраивают ее возлюбленного, она решила перебраться от Барчи в комнату на верхнем этаже. «Ну и пусть она идет к священнику», – сказала Катерина, заперев дверь и свернувшись калачиком рядом с любимым.

В действительности Уго сомневался, что Рехина выполнит свою угрозу. Порой они оказывались наедине: в саду или на улице. Однажды они встретились перед очагом, пока остальные женщины были заняты своими делами. Уго показалось, что Рехина ищет с ним встречи. Рехина подобралась так близко, как только могла, несмотря на все попытки Уго отстраниться. «Мы могли бы попробовать еще раз, – предложила она медоточивым голосом. – Я все еще тебя люблю. Что между нами произошло? Я знаю, что в твоем сердце еще не потух мой огонь». Уго следил за носом Рехины и понял, что она не врет. Она в это верила! Его жена искала примирения, которое было невозможным. Уго не стал говорить об этом Катерине. Но он понимал, что, хоть Рехина и виделась порой с Мерсе, у нее больше не было никого, кто бы ее любил, она была совсем одна.

Уго вернулся в Наварклес той же дорогой, которой они когда-то ехали с Рожером Пучем: поднялся по реке Льобрегат и свернул, не доехав до Манресы. По пути им встретилось несколько погонщиков мулов, по паре запряжек на каждого. Катерина, свободная и отважная женщина, так непохожая на рабыню, отправлявшуюся в Балагер, резко потушила первую же искру похоти во взгляде одного из развязных погонщиков. «Чего пялишься?» – закричала она, сталкиваясь с нахалом лицом к лицу, одну руку при этом держа под одеждой, словно там у нее приготовлен нож. «Может, у нее и правда есть нож», – подумал Уго. Накануне отъезда Барча снова одолжила ему великолепный нож, принадлежавший Жауме, и Катерине вполне могла дать еще один. Уго пообещал себе расспросить об этом русскую, глядя, как она в гневе напирает на погонщика. Катерина была так прекрасна… Свобода и борьба за освобождение других придавали ей силу и энергию, которыми дышало ее дивное тело; черты лица, почти совершенные, стали еще более одухотворенными, словно подчиняясь ее решительности и воле к жизни.

Он уговорил Катерину поехать с ним через несколько дней после того, как в доме заговорили об одной рабыне-гречанке, истово боровшейся за освобождение. Толки об этой девочке не стихали ни днем ни ночью. Но истинная причина была в том, что Катерина жила в постоянном напряжении из-за Рехины. Барча приняла ее присутствие как вызов и действовала со всей возможной дерзостью. Уго иногда думал, что это даже забавно – наблюдать, как Барча наслаждается местью после многих лет унижений. Катерина, впрочем, молчала. Рехина ее вылечила, Рехина была женой Уго, Рехина знала ее с той поры, когда она была рабыней… Катерина не могла избавиться от тяготивших ее мыслей о прошлом.

Итак, русская согласилась поехать с Уго, чтобы не видеть Рехину, и отстранилась от проблем, связанных с гречанкой.

– Дело в том, – сказал Уго, когда они шли рядом с мулами, – что я не совсем понимаю происходящее с греческими рабами. Вроде бы они христиане и потому должны быть свободными… Но есть и много других рабов-христиан, которых не освобождают. Да вот хоть ты, например, – ты всегда была христианкой.

Катерина что-то пробормотала.

– Разница в том, – произнесла она через несколько шагов, – что в детстве меня крестили насильно. Точнее сказать, я не понимала смысла таинства. Да и как