Монтаньяры - Николай Николаевич Молчанов

Одновременно принимаются жесткие меры против рабочих. 4 мая утверждают декрет о реквизиции, о принуждении к работе путем мобилизации. Жестокие кары предусматривались отныне против любой попытки забастовки. Закон о максимуме на заработную плату до сих пор народная Коммуна практически не применяла. Теперь правительство настаивает на его строгом исполнении. На практике это означало снижение заработной платы. Итак, кровавая расправа с народными вожаками и теперь уже открытое удушение санкюлотов голодом и снятие ограничений в грабеже народа буржуазией. Таков смысл, итог драмы Жерминаля.

Буржуазия с благодарностью, удовлетворением воспринимала такое откровенное наступление на интересы бедняков. Робеспьер, достигший высшей власти благодаря народу, теперь предстает в своем реальном облике его беспощадного классового врага. Он уничтожил народных вожаков и теперь взял обратно свои вынужденные уступки народу. Он растаптывал прежние уверения в преданности народным интересам, о которых он высокопарно распространялся четыре года ради достижения власти. Ныне, когда она завоевана, вся ее жестокая сила брошена против народа. Истинная буржуазная природа диктатуры Робеспьера предстает в подлинном облике.

Но тем самым он рыл могилу и собственной власти, самому себе. Робеспьер один, он изолирован от народа, он резко ослаблен. Какова теперь, когда он утопил в крови народное движение, его дальнейшая программа? Какие услуги он еще может оказать буржуазии, жаждавшей без помех воспользоваться плодами своей победы?

Происходит дальнейшее усиление власти Комитета общественного спасения. Теперь все народные, демократические институты ликвидируются. Жесткая, бюрократическая диктатура заменяет систему революционной власти народа, Коммуну, народные общества, секции. Но безраздельная диктатура Робеспьера беспокоит и буржуазию. Вместо прагматической программы окончания Революции он предлагает только утопию и террор.

16 апреля система террора централизуется. Отныне всех «подозрительных» доставляют для уничтожения в Париж. Тогда же Комитет общественного спасения получает право «надзора за органами власти», которые теряют последние остатки этой власти. Полностью централизованная бюрократическая машина поглощает и объемлет все.

Но как обосновать эту диктатуру? Ее прежнее оправдание — натиск внутренних и внешних врагов — почти полностью исчезает. Ведь ликвидированы даже вымышленные «заговоры». Вот тогда идет в ход немыслимая утопия использования некой сверхъестественной силы путем введения новой религиозной системы.

Фантастическая власть может иметь только фантастическое оправдание. Какую-либо реальную политическую программу Робеспьер выдвинуть не в состоянии. Она существовала, ее пытался нащупать Дантон, предлагая прекращение террора и введение в действие Конституции 1793 года. Но именно поэтому он и погиб на эшафоте. Эта единственно возможная программа, являвшаяся, конечно, компромиссом, таила в себе угрозу утраты власти Робеспьером. Ведь он был главным вдохновителем террора и отказ от него означал бы отказ и от самого Робеспьера. Это Неподкупный понимал отлично и мучительно искал другого выхода. После жерминальских казней на протяжении месяца он трудится, почти не выступает и редко появляется на публике.

Казни, конечно, продолжаются. Гильотина пожирает последних оставшихся видных представителей монархии. На эшафот поднимается мадам Элизабет, сестра Людовика XVI, известные аристократы Монморанси, Роган, Сомбрейль. Но главная масса жертв — вожаки санкюлотов, обвиняемые в эбертизме.

Робеспьер между тем готовит Франции и всему человечеству величайшее духовное и моральное возрождение. Об этом предупредил Кутон в Конвенте на другой день после казни Дантона. Спустя месяц, 7 мая 1791 года, Робеспьер произносит в Конвенте одну из своих самых длинных и самых причудливых речей на тему об отношении религиозных и моральных идей к республиканским принципам.

Цель Робеспьера — создание грандиозного обоснования и оправдания своей практической политики и своей власти. Он хочет в дополнение к светской власти получить и духовную, стать провозвестником новой очищенной религии, ее первосвященником и мессией. Робеспьер хочет уподобиться по меньшей мере Иисусу Христу, даже превзойти его, ибо культ, предлагаемый им, замыслен на новой, высшей основе революционной морали. Христос добивался веры с помощью чуда, Робеспьер — с помощью аргументов разума и интересов нового общества. Франция увидела нечто уникальное: запутавшийся революционер прибегал к помощи трансцендентальных, сверхъестественных сил.

Бог Робеспьера — Верховное существо — уже не связан слабостями милосердия, всепрощения, смирения; он требует только крови, террора. Это грозный и страшный бог возмездия. Проповедь (именно ею фактически и являлась эта примечательная речь) в отличие от Нагорной проповеди, наполнена проклятиями, яростью, ненавистью, мщением. Но все это во имя морали.

«Единственным фундаментом гражданского общества, — говорит Неподкупный, — является мораль… Безнравственность служит основой деспотизма, в то время как добродетель является сущностью Республики… Итак, спокойно придерживайтесь незыблемых основ справедливости и возрождайте общественную мораль. Стремитесь к победе, но главное — низриньте порок в небытие».

Но в чем же состоит мораль Робеспьера? Он не формулирует обычных для моралистов, для основателей религий конкретных принципов или нравственных заповедей. Она целиком умещается в единственном принципе полезности: «В глазах законодателя все то, что полезно всем людям и хорошо на деле, и есть истина… Идея Верховного существа является постоянным напоминанием о справедливости; стало быть, она есть идея социальная и республиканская».

Слова «стало быть» заменяют логику, здравый смысл, ибо они соединяют ничем фактически не связанные вещи. С одинаковым успехом аналогичная мыслительная конструкция может быть использована для обоснования монархии и вообще чего угодно. Если, скажем, кому-то полезно предать смерти другого, если это хорошо для кого-то, то это и морально. Софизм Робеспьера оказывается на деле обоснованием полнейшего аморализма, если понимать под моралью общечеловеческие, традиционные ценности.

Робеспьер отвергает не только эти ценности, как они, к примеру, закреплены в христианском вероучении. Он яростно предает анафеме признанные идеи светской, мирской философии и морали, высшим достижением которых служила материалистическая и атеистическая школа французских просветителей XVIII века. Он бичует и клеймит ее в качестве… орудия деспотизма и заявляет: «наиболее же могущественной и наиболее знаменитой была секта, известная под именем энциклопедистов. В нее входило… большое число честолюбивых шарлатанов». Как видно далее из текста, Робеспьер имеет в виду Вольтера, Монтескье, Дидро, Гольбаха, Гельвеция и других знаменитых философов. Единственно, кому он отдает должное, это Руссо за то, что «он с энтузиазмом говорил о божестве».

О божестве говорит очень