Русалия - Виталий Амутных

Седобородый отшельник вышел из своего лесного убежища набрать воды из чистого ключа. Безучасными к мирским хлопотам глазами своими, способными во всех существах земных различать тресветлого Рода, и каждое создание видеть в нем, Властителе всей вселенной, поглядел подвижник на тот коловерт, на многоцветный вырь, несущий в однообразном движении своем ничуть не изменившийся за сто лет поток нерукотворных образов, и ничего не отобразилось на древнем лице его. Лишь бескровные губы сами собой прошептали

Чтобы каждый мог в Боге созревать,Наделяет Род его временем;Кто же знает в чем может время зреть,Тот уж, подлинно, знает Истину.

Радужно переливна русальская Русь. Пышут крепкой листвой леса. По лугам в лиловатой дымке метельчатых трав просыпана вся сокровищница разнотравья. Летит душистая цветочная пыль. В медовом мареве ее дрожат зеленые холмы и многоцветные долы, и темные боры, и сквозистые рощи, и сам, стелющийся под колеса огнезарной повозки играющего Хорса, могучий Днепр. Во всем говорит, дышит, отовсюду смотрит Высшая Душа, спрятанная по ту сторону каждого образа, непроявленная внешне, но распознаваемая сердцем, которое избрала она храмом своим. Душа, Род — единственное знание, надобное человеку.

Зовет Русалия. Сзывает на великое гульбище народ отовсюду. Сверестят сопели, ухают бубны, визжат гудки. Оставили девушки березку, которой ветки в косы заплетали, лентами, убрусами украшали, к музыкантам заспешили. Волхв-гусляр — начальник гудьбы и плясок, предводитель дружины русальцев — ведовскими голосами говорящих струн приглашает на событие весь подсолнечный мир. И впрямь ведь отзывается ему окружность: щебетливые птицы, жуки и мухи, шмели и кобылки, даже квакушки, выставив из речной травы свои острые бурые рыльца, не в силах сдержать разнеживших их восторгов — заливаются. Со всех сторон по узорному малахиту холмов и долин стекаются на призывы ватафина белые в ярких пятнах людские ручейки. А русальская дружина — одиннадцать достойнейших парней, не просто нарядно одетых, но еще и обвязанных всякими лентами и листьями, с привешенными к поясам и башмакам позвонками-бубенчиками, в высоких красных колпаках, уж выгородили своими чудоносными жезлами, с резными головами птиц и русских Богов, круг на низкотравной лужевине, поросшей конотопом, для одной из главиц этих дней — девицы, приходящей в образе самой крылатой Берегини — русалки.

Вот и она, избранная всем миром краса ненаглядная — краше и выдумать невозможно. На ней рубаха подоткнута так, что стройные сильные лысты оголились едва не до самых коленок. Зато рукава рубахи ее таковы, что как опустит девица руки, так руква те до травы достают! А как взмахнет — точно крыльями затрепещет. На правом-то рукаве воды вышиты, леса и рощения всякие. А на левом рукаве — птицы разные да облака летучие. Косы девицы дивно длинны. На белявой голове очелье широкое, спереди на нем солнце речным жемчугом выложено. По спине ленты голубосиние со звездами.

И кружилась, и гнулась она, только все резвее наигрывают русальцы, все смелеют девичьи голоса.

Вспрянул колос-цветень, вспрянул колос-цветень,Ой, Лада, Леля, Лада, Мать-сыра-земля!

Вот замахала рукавами, забила буйно крыльями вила-русалка. И, что ни говори, правым крылом тряхнет — леса и рощи подымаются в сиянии зеленых покровов, воды ручьями и реками по всей Руси проистекаюют. Поведет левым — с восторженным щебетом птицы в небо возносятся, солнце играет, облака кружат. Позабыв себя, пустилась в отпляс русалка. На поясе ее звоночки звенят, на высокой груди мониста скачут, на запястьях поверх рукавов зарукавья блестят.

А на тех зарукавьях вырезал черносеребряник[577] свод небесный, что стоит на могучих лесах. Течет долом большая река. Стерегут в ней извечные тайны темные омуты, восхваляют время солноворота глазоутешные осоковые заводи, во славу его по недвижным затонам в белых плошках зажжены желтые сердечки кувшинок, радуясь той же радостью, кипит вода на каменистых перекатах. Голые мужики и бабы, девки и молодцы (больше те, кому не зазорно похвалиться наготой), ничуть не стыдясь друг друга, бросаются в захватывающий дух прохолод, столь отрадный в этот солнопечный денек.

А кто выйдетНа КупалуВ Ладо-Лелину купальню,А тот будет —Бел-береза!Лада — Леля,Бел-береза!

И ни одной соромной дерзости не позволит случиться русский Закон. Скользят по бело-синему зерцалу вод смеющиеся и даже пытающиеся певать красивые светлые головы в плетеницах из листьев и всяческой зелени, с цветами лазоревыми, как звездочки, желтыми, как солнышки, белыми, что летучие облака.

На дальнем лугу средь тех же, что в венках у купальщиков, белых и розовых кашек, желтых девясилов, багровых клеверов, синих мышиных горошков ко всеобщему удивлению завели среди лета свои весенние пляски журавли. Прыгают, взмахивают крыльями, распускают перья долговязые птицы.

Прыгает, взмахивает рукавами-крыльями, распускает по ветру ленты красавица девица в кругу двенадцати русальцев в высоких красных колпаках, посереди величайшего облака своеземцев, о небесах, о траве, о солнце поющих. Вызванивают на шелковом поясе ее звоночки-бубунчики. Играет ей волхв-гусляр, наигрывает. Пуще, пуще взмахивает крыльями прекрасница вила — вот-вот взлетит. А на рученьке ее крылатой серебряное поручье блестит.

На поручье том такое же лето солнцезарное, и пространство, и ветер, и огонь, и вода, и земля, и весь-то русский мир!

Вьется-плетется спелый хмель, до самого неба достал, разбросал в стороны цветущие ветки. Притомился малость народ от игрищ да плясаний, — сладил братчину. Волхвы и зеленщики сами обносят все собрание вересовником[578] и пьяною липивицею[579]. Поднимают к небу чаши во славу Рода русского и свирцы, волынщики, гудошники, и все гуляльщики, землепашцы и воители, волхвы и торжники, древние старцы и дюжие парни. Птицы с неба спускаются, на края чаш и ковшей саживаются, — в очью диво совершается, — тоже квасом угощаются! Прибегают с поля зайцы, всему роду плодовитость суля, — и зайцам подносят веселый хмель. Выходят из лесу волки, а у волков хвосты цветочные. Наливают волхвы, подносят девицы волкам корцы пива полные. Вот так празднище, вот так братчина! На таком событии не грех и Семарглу побывать. Вот и послал Сущий посольщика к детям своим.

Давай, Смага, поиграем,Давай, светлый, потанцуем!

Огневые крылья у Семаргла, но не жгут эту землю. Чуден он с виду, да только врагам страшен. Берегиня, что при всем народе плясала, сама турий рог зелием наливала, что из ячменных зерен с горькой чернобыль-травой варено. Зелием турий рог наливала, Семарглу-Сварожичу подавала. Держит могучий рог вила-русалка, ветер длинные рукава рубахи ее треплет, запясток волшебный наручень охватил, а на том зарукавье…

Зеленый ветер, точно шалое дитя, таскает за собой лоскуты цветных запахов: вот был запах скошенного сена, а это — дух сырой глины на берегу… Скрипят на своих крохотных гудочках, не умолкают неуемные коники. Обычную тишину русских храмов потеснили всенародные братчины. Сами бредут на водопой, тихо мыча, никем не присмотренные коровы, на ходу ловчась ухватить с рогов друг дружки, увитых березовыми ветками, муравый листок. И кажется, что вся Русь возвратилась к тем дням, когда ее руководствовали безупречные волхвы, посвященные Родом в верховный Закон, когда люди жили столько, сколько имели благочестия носить свое тело.

Это Правда бает. На все светорусье разносится безыскусное слово ее. Сознай его, если слышишь.

Да поклонимся жару огневому, в земле обретающемуся, радеющему о мире.

Да поклонимся солнцу-светушке, в небесах ходящему, радеющему о мире.

Да поклонимся ветру вольному, сквозь годы летящему, радеющему о мире.

Да поклонимся Роду единому, жительствующему во всем, радеющему обо всем.

2005 год.

Примечания

1

Хорс — олицетворение солнца в славянской мифологии (но не света).

2

Ящер — творец всего сущего, отец созданий, позднее — хозяин подземного мира.

3

Бруштын — янтарь.

4

Вырий — мировое дерево, райское дерево.

5

Русальная неделя — русалии, русальчин велик-день, проводы русалок, неделя летних архаичных индоевропейских праздников, начинавшаяся 2 июля и завершавшаяся 7 июля празднеством Купалы.

6

Род — космическое духовное начало, абсолют, лежащий в основе всего сущего, вселенная.