«Мир Приключений» 1977 (№22) - Николай Коротеев

— Динка! Вот где надо искать! — чуть не плача, крикнула Оля, пытаясь повернуть овчарку обратно к шоссе. Но та перестала ей подчиняться. Тогда девочка изо всех сил натянула поводок и упала в рыхлый снег. Собака остановилась, подошла к хозяйке, ткнулась мокрым носом в ее лицо и жалобно заскулила.

«А может, она лучше знает, где искать?» — подумала Оля.

Оля решила довериться овчарке. Она поднялась, и Динка потащила ее вперед. Через несколько шагов собака остановилась, понюхала снег и стала разгребать его. Девочка ничего не видела. Но крепкие лапы Динки продолжали разбрасывать снег, и скоро Оля заметила что-то темное в полузасыпанной воронке. А через несколько минут они отрыли человека.

Виктор!

Он лежал метрах в сорока от шоссе, которое минировал. Ни одного следа поблизости не было. Около левой руки расплылось большое темное пятно. Должно быть, солдата отбросило взрывной волной и ранило. Оля осторожно смахнула снег с его лица. Оно было еле теплым. Девочка пыталась нащупать сердце, но вдруг ее пальцы попали во что-то липкое.

Оля опустилась на колени, прильнула ухом к груди сапера и под шинелью, взмокшей от крови, услышала слабые толчки.

— Динка, скорее! — скомандовала девочка, сбросила с себя тулуп и стала переваливать на него большое, неподвижное тело.

Наконец раненый оказался на тулупе. Подсунув под него лыжи, проваливаясь в снег выше колен, стуча зубами от волнения и холода, Оля попробовала подтащить его к дороге. Но как ни старалась, не могла сдвинуть с места.

— Что же делать? — чуть не плакала она. — Ведь недалеко больница! Неужели не успею? Динка, милая, хорошая, что ж ты стоишь как дурочка? Помоги же!

Собака, услышав нотки отчаяния в ее голосе, вцепилась зубами в воротник тулупа и, пятясь, потянула его на себя. Но лапы ее провалились, она потеряла опору и села на хвост. Тут Оля догадалась продеть поводок в дырочки на концах лыж и повернуть Динку носом к шоссе Девочка толкала лыжи сзади, и дело пошло на лад. В это время на дороге показались двое мужчин. Увидев девочку и собаку, тащивших что-то непомерно для них тяжелое, они поспешили на помощь. У мужчин были пустые носилки; они возвращались из деревни, где уже не осталось раненых. Общими усилиями быстро переложили Виктора с тулупа на носилки и скорым шагом направились к больнице. Надевая на ходу тулуп, Оля предупредила санитаров, чтобы они шли аккуратно по середине шоссе. Она хотела объяснить, почему надо идти именно по середине, но мужчины уходили от нее все дальше вперед, а она отставала от них все больше и больше. Динка уже не натягивала поводок и терпеливо трусила рядом с измученной девочкой.

В единственной операционной деревенской больницы мог разместиться только один стол. За ним работал пожилой хирург Никита Матвеевич Незамаев. Он уже оперировал несколько часов. Совершенно белые густые волосы его посерели и намокли от пота. Обычно ясные и быстрые зеленоватые глаза сейчас отяжелели, веки набухли. Дверь в операционную была раскрыта настежь, потому что тут же, в коридоре, приспособили для операций другой стол. Здесь оперировала молодая женщина, совсем недавно получившая диплом хирурга, — Софья Ивановна Рябинина. Она еще нуждалась в советах старшего коллеги. Незамаев давал их, не отходя от своего больного.

В тесной регистратуре, в зубном и терапевтическом кабинетах, на топчанах, на носилках и прямо на полу лежали раненые, ожидая своей очереди. Тем, кому достаточно было перевязки, делали ее на улице и сейчас же отправляли обратно в Андреевку.

Молодого солдата доставили в больницу последним. Но врач, осматривавший вновь прибывших еще у крыльца, приказал нести его сразу в операционную, вне очереди.

Изо всех сил сдерживая слезы, Оля прислушалась к разговору в операционной. Никита Матвеевич позвал туда Рябинину и тихо советовался с ней:

— На голове всего лишь царапина. Но сильная контузия. Рана навылет; кажется, задета сердечная сумка. А главное — огромная потеря крови. Вряд ли удастся…

У девочки защемило сердце, слезы текли по щекам.

— Но у нас еще осталось немного консервированной крови, — прозвучал голос Софьи Ивановны.

— Хорошо, если подойдет группа, — сказал Незамаев. — Я приступаю, а вы скажите лаборантке, пусть проверит его группу.

Худенькая девочка так плотно прижалась к стене у двери, что ее перестали замечать. Она видела, как дважды входила в операционную лаборантка, слышала, как та сказала:

— Первая группа!

Что это означало, Оля не понимала: наверное, что-то неприятное — Рябинина печально вздохнула. Они долго работали молча: Софья Ивановна занималась правым плечом сапера, а Незамаев — его грудью.

— Сумка повреждена незначительно, — сообщил Никита Матвеевич. — Такому богатырю граммов четыреста крови — и вытянул бы. — Он опять помолчал, работая скальпелем, потом спросил: — Не помните, нет ли у нас кого-нибудь из сотрудников с первой группой крови?

— Помню, — с сожалением произнесла Рябинина. — Никого нет. Тот сентябрьский случай, знаете, заставил всех проверить. Хорошо, успели из Москвы доставить…

— Да-а, — протянул Незамаев. — А парень-то совсем зеленый, чуть постарше моего Борьки.

Оля догадалась, что Виктора еще не спасли, но его можно спасти: нужна только какая-то особая кровь, которой ни у кого нет. А может, у нее и есть эта особая, первая группа? У нее-то не проверяли!

— Все, зашивайте, — сказала Софья Ивановна таким топом, словно жалела о бесполезно проделанной работе.

— Я тоже заканчиваю, — точно так же произнес и старый хирург. — Позаботьтесь об отправке на станцию. Может, там еще успеют. Везти надо на лошади, по просеке. На ней нет мин. Я упросил, чтоб оставили дорогу для неотложных перевозок.

Оля не могла дольше молчать. Она шагнула в комнату.

— Можно мне?

— Что тебе? — удивилась Рябинина, только сейчас заметив девочку. — Тоже ранена, Лосева?

— Нет, не ранена! — обрадовалась Оля тому, что врач ее сразу узнала. — Вы помните мою маму… Это я его нашла около Андреевки, — сбивчиво объясняла она. — У нас еще его мешок остался… Возьмите мою кровь. Мы с Динкой его нашли.

— Это ты, Оля? Сюда нельзя посторонним! — рассердился Незамаев.

— Возьмите мою кровь! — уже увереннее повторила она. — А то он… — и вдруг неудержимо заплакала.

— Ну, ну, — обняла ее Софья Ивановна, — плакать нельзя, — а сама вопросительно посмотрела на старого хирурга.

Он молча хмурился, внимательно разглядывая худенькую фигурку. Потом повернулся к саперу, подошел, склонился над ним. И вдруг решился: