История моей матери - Семен Бронин

- Во второй раз уже сидит,- деликатно поправили его: чтоб не решал сплеча. Тот не поверил:

- Анархист, что ль? У нас был один недавно - с двадцатого года сидит. Сейчас новое дело завели: старый срок кончился - так снова на Лубянку определили.

- Я в Шанхае сидел,- вынужден был сказать Яков - во избежание дальнейших кривотолков.- Анархистов среди полковников я что-то не видел.

- Час от часу не легче! - удивился тот.- Разведка? Так вас давно всех пересажали - не слышал, чтоб новые аресты были. Я ведь тоже свой, армейский,- доверился он.- Только мундир дома оставил: все равно срывать погоны придется. Что вы натворили хоть? На лекции что-нибудь не так сказали? На вас это не похоже.

- Ничего он не сделал и не сказал - я по его глазам вижу,- одернул его сосед.- Почему мы всегда про других думаем, что они что-нибудь да натворили? Это у нас в крови, у русских. Что я здесь видел - так это когда анекдот слушали и не донесли об этом. Даже самих анекдотчиков не видел. Небось, всякий раз стукачи рассказывали.

- Не знаю, что мне хотят всучить,- сумрачно сказал Яков: ему невмоготу было все это слушать.- Но что бы ни было, я ничего подписывать не буду.

Это был выпад против бывшего сослуживца, который не только смалодушничал, но еще и позорил армию тем, что открыто в этом признавался.

- А что это изменит?! - живо возразил тот, чувствуя себя задетым.- Все равно осудят и посадят. А то и расстреляют: что не сотрудничаешь со следствием!..

Яков смолчал, но по его мрачному виду можно было судить, что эти доводы его не убедили. Зато переменился в лице тот, что с ним спорил.

- А я вот подписал.- До него только теперь дошло значение того, что он сделал этой ночью.- Все подмахнул, как сучка последняя,- и пошел к нарам.-Спать буду. Не моя очередь? Отдам за нее завтрак. Есть не буду: не то настроение...- и улегся на нарах, прикрывая глаза и нос рукою: чтоб не мешали скудный электрический свет и вонь от стоящей в углу параши...

Следователю было лет тридцать, из молодых да ранних: он был уже в чине капитана - стало быть, преуспевал на своем поприще. Он был невнимателен и порывист в движениях: торопился закончить одно дело и перейти к следующему они были для него все на одно лицо, сшиты по одной мерке. Истина его не интересовала: он углублялся в лежащую перед ним папку в поисках опоры, с помощью которой нужно было перевернуть землю под ногами заключенного: здесь это удавалось чаще, чем некогда Архимеду. "Шалопай",- грустно заключил Яков, любивший давать людям определения.

- Ваш отец был раввин? - спросил для начала тот: шел издалека и готовил почву для решающего натиска.

- Раввин.- Яков поглядел на него исподлобья: этот пункт всегда был его слабым местом.- Я сообщал об этом в партийных анкетах.- Происхождение не украшало его, но и не особенно порочило, зато сокрытие его влекло за собой незамедлительное исключение из партии.- До шестнадцатого года,- чуть виновато прибавил он: будто то, что было до революции, было не столь важно, как после нее.

Следователь уловил эту нотку, насторожился:

- А потом что, бросил?

- Умер в этом году...

Капитан впервые взглянул на него в упор. В его глазах была пренебрежительность и издевка. То, что Яков сидел перед ним в мундире с погонами, нисколько не располагало к нему следователя - напротив раздражало его еще больше. Яков вспомнил о подспудной вражде, всегда существовавшей у них с "соседями", и пожалел, что так вырядился: лыжный костюм был и вправду уместнее.

- Поверим в этот раз,- врастяжку сказал тот, будто делал великое одолжение.- Проверять не буду. Врать по такому поводу не станете. Но это мелочи. Ты, говорят, был в "рабочей оппозиции"? - и поглядел внушительно.-Отец у тебя раввин, а тебя в эту компанию потянуло? Голосовал за них на съезде?.. Мы потом выяснили, что эта рабочая оппозиция была связана с иностранными разведками. Может, тебя тогда уже завербовали?

Это было серьезнее. Яков пропустил мимо ушей нелепый навет относительно вербовки, но и без нее имевший место в действительности факт мог сыграть с ним злую шутку. В двадцатом году в его голосовании не было ничего предосудительного, позже, во время чисток поздних двадцатых, оно рассматривалось заново и уже иначе: в свете происшедших затем событий. Он получил тогда за него "на вид" - без внесения в учетную карточку, но, как оказалось, с занесением в другие, более опасные, списки.

- В двадцать восьмом году этот вопрос уже разбирался,- вкрадчиво сказал он: чувствуя здесь свою уязвимость.- Я дал исчерпывающие показания и изложил все на бумаге.

- Это я знаю,- согласился он: читал, видимо, покаянное заявление Якова.- Там много всего: и связи, и кто был во фракции. До войны тебя бы за это запросто расстреляли. А где ты был в это время?

- В Шанхае,- гордо отвечал Яков: это был славный период его жизни, и он намеревался сделать его главной линией обороны. Но и здесь он попал впросак - все оказалось иначе.

- Вот,- назидательно протянул следователь: он все еще вел себя запанибрата и, хоть и "тыкал", что было не очень прилично, учитывая разницу в их возрасте, но глядел миролюбиво и снисходительно - это была первая ступень допроса, прощупывание арестованного, и он не выходил из роли беззлобного наблюдателя.- Думал сбежать от нас туда?.. Мы как раз о Шанхае с тобой говорить и будем. Непонятно нам - и мне вот тоже - как это ты три года там в тюрьме прожил и назад целым вернулся? Не завербовали тебя там, часом? Или ты туда уже двойным агентом отправился?..

На этот раз подозрение в вербовке возымело свое действие: кровь отлила от лица Якова, потом прилила вдвое. Он был взбешен и метнул яростный взгляд на обидчика.

- Это же все голословные обвинения! - проговорил он прерывающимся голосом.- Нужны доказательства...- и примолк: у него перехватило дыхание.

Следователь все увидел и услышал: и ярость во взгляде, и злобную дробность дыхания. Он не любил таких субъектов и считал их полоумными. Самому ему было совершенно ясно, что против лома нет приема и что если советская власть говорит тебе, что ты шпион и вредитель, надо с ней соглашаться - все равно настоит на своем и тебя сломит. Людей, легко подписывающих самые чудовищные обвинения, он едва ли не уважал: так любят в России тех, кто, не дорожа положением, репутацией и самой своей жизнью, с легкостью мечет на орла и решку. Сейчас он вздохнул, встал, снял с себя ремни портупеи, повесил их на спинку стула. В комнате было жарко, он расстегнулся, но дело было не в этом: он повесил их с особой аккуратностью и с оглядкой на заключенного: пугливые в таких случаях вздрагивали, боясь экзекуции. Яков и бровью не повел: в бешенстве он не чувствовал боли и побоев не боялся. Наблюдательный капитан разглядел и это, помешкал, снова перевесил ремни - уже проще и как бы опровергая недавний замысел. С Яковом надо было вести иную войну, давить его морально, а не физически. Следователь умел и это, но это было ему в тягость: он и вправду был шалопай и хотел скорее сбыть дело с рук: за это его, собственно, и ценили.

- Доказательства есть,- медленно, врастяжку возразил он, прохаживаясь взад-вперед по другую сторону от стола.- Доказательства всегда найдутся...-и рывком вернулся на свое место, угрожающе избычился.- Почему провалились те, кто хотел помочь тебе?.. Почему во Франции ребята, которые организовывали тебе легенду, тоже чуть не попались?.. Потому что ты их заранее выдал? Ты ж знал, к какой деревне тебя приписать хотели?..

Парадокс заключался в том, что те двое, что пытались устроить запись в эльзасской приходской книге, давно были в заключении,- не во Франции, а в Советском Союзе, куда их срочно вызвали для доклада. Адам Львович Шипов, например, уже больше десяти лет был под Норильском - но этого ни Яков, ни капитан не знали.

- Если б я их выдал, они б не ушли,- съязвил Яков, но капитан, не слушая его, загремел дальше:

- А паспорта зачем с собой прихватили?! - Он шел по восходящей линии: у него, несомненно, было в распоряжении служебное разведупровское дело Якова, и он широко им пользовался.- Чтоб скомпрометировать советское консульство?! Для чего еще с собой их брать?

Яков еще раз проклял тот день и час, когда позарился на красивые иностранные обложки.

- Чтобы сделать копии,- угрюмо отвечал он.- У нас было неспокойно, многим угрожал арест, и надо было заранее позаботиться о людях.

- Заранее позаботиться! И как же вы хотели сделать эти копии?

- Дома вручную,- солгал тот: пошел на этот раз против партийной дисциплины: чтоб не навесили еще и связь с бывшим белогвардейцем.

- Ты и это умеешь?.. Мы ж все проверим,- подпустил туману тот.- Китайцы помогут. У них в руках архивы контрразведки.

"Жди, помогут они тебе. Отдадут архивы",- подумал Яков, лучше его знакомый с коварством и прижимистостью китайских братьев, но вслух только сказал:

- Проверяйте.

- Так на это время уйдет,- не согласился капитан, чувствуя, что тот чего-то не договаривает.- Меня б больше устроило, если б мы как-то иначе поладили. Ладно. Подпишитесь пока под сегодняшним допросом, и хватит. Это пустые формальности. Я наведу справки. Может, они и вправду окажутся в вашу пользу...