Франкенштейн, или Современный Прометей. Последний человек. - Шелли Мэрри

Адриан торопил наш отъезд и уже многое для этого сделал. Он мудро руководил всем. Он был душою несчастной толпы, которая всецело на него полагалась. Брать много припасов в дорогу не было надобности, ибо в каждом городе мы могли найти пишу, и притом в изобилии. Адриан хотел избавить нас от тяжелого труда и придать этому погребальному шествию вид праздника.

Нас было почти две тысячи; не все собрались в Лондоне, но ежедневно сюда прибывали новые; те, кто проживал в соседних городах, получили приказ собраться двадцатого ноября в указанном месте. Всех ожидали экипажи и лошади; выбраны были, для соблюдения порядка, офицеры и младшие офицеры.

Все подчинялись лорду-протектору умиравшей Англии; все смотрели на него с почтением. Избран был его совет, состоявший из пятидесяти человек. В совет выбирали не за высокое положение в обществе. У нас не было ни чинов, ни званий, кроме тех, какие заслуживали мудрость и милосердие; не было разграничений, кроме как на живых и мертвых. Мы торопились покинуть Англию до наступления зимы, но кое-что нас задерживало. По всей стране особые небольшие отряды разыскивали отставших; мы не хотели уезжать, не удостоверившись, что никто не забыт.

По прибытии в Лондон мы узнали, что старая графиня Виндзорская живет у сына, во дворце протектора; мы, как всегда, поселились на нашей квартире вблизи Гайд-парка. Впервые за много лет Айдрис увиделась с матерью и хотела убедиться, что ни былое высокомерие, ни ребячливость, свойственная старости, не помешают высокородной даме наконец признать меня. Возраст и заботы избороздили морщинами ее щеки и согнули стан, но глаза еще смотрели ясно и жесты были повелительны, как прежде. Дочь свою она встретила холодно, но несколько смягчилась, когда обняла внуков. Человеку свойственно стремление продолжить в детях собственные мысли и воззрения. Графине не удалось сделать это в отношении своих детей; быть может, она надеялась, что следующее поколение окажется более податливым. Айдрис как бы случайно упомянула в разговоре мое имя. Мать ее гневно нахмурилась и голосом, полным ненависти, сказала:

- Я ничего в этом мире не значу; молодым не терпится вытолкнуть из него стариков. Но, Айдрис, если не хочешь, чтобы твоя мать умерла у тебя на гла-Том III. Глава вторая 383 зах, никогда не упоминай при мне имени этого человека. Все прочее я способна стерпеть и уже примирилась с крушением самых дорогих своих надежд; но не требуй слишком многого; не требуй, чтобы я полюбила того, кого само Провидение наделило средствами для моей погибели.

Это была странная речь теперь, когда на опустевшей сцене всякий мог играть свою роль без помех со стороны других. Но надменная бывшая королева полагала, что, подобно Цезарю Октавию и Марку Антонию, - Один из нас погибнуть должен был - Двоим нам было тесно во вселенной*'278.

День нашего отъезда был назначен на двадцать пятое ноября. Погода стояла мягкая, по ночам шли дожди, днем проглядывало зимнее солнце. Мы должны были выехать несколькими отдельными отрядами и следовать разными дорогами, с тем чтобы собраться в Париже. Адриан и его полк из пятисот человек избрали направление из Дувра в Кале.

Двадцатого ноября мы с Адрианом в последний раз проехали верхом по улицам Лондона, пустынным и заросшим травой. Открытые двери покинутых домов скрипели на своих петлях; на ступенях скопилась грязь и выросли сорняки. В небе, куда не поднимался дым очагов, высились шпили церквей, откуда не слышалось звона. Церкви были открыты, но у алтарей никто не молился, их уже покрыла плесень; во многих освященных местах свили гнезда птицы и устроили логова животные, ставшие бездомными. Мы проехали мимо собора Святого Павла279. Лондон, далеко раскинувшийся во все стороны своими пригородами, в центре застраивался гораздо меньше. Многого из того, что прежде заслоняло вид на величественное здание, теперь не было. Его громада из почерневшего камня и высокий купол напоминали не храм, а могилу. Мне казалось, что надпись над портиком гласит: "Hie jacet** Англия". Мы поехали в восточную часть города, и беседа наша была печальной, под стать временам. Не видно было людей, не слышно человеческих шагов. Мимо нас брели стаи собак, брошенных хозяевами; иногда к нам приближалась неоседланная и невзнузданная лошадь, стараясь привлечь внимание наших коней и соблазнить их подобной же свободой. Огромный вол, искавший корма в покинутом амбаре, внезапно появился из его узкой двери и замычал. Все было пустынно, но ничто не было разрушено. Множество отличных построек, роскошно обставленных и совершенно новых, составляло контраст тишине и безлюдью на улицах.

Стемнело; пошел дождь. Мы уже собирались возвращаться домой, когда внимание наше привлек человеческий голос - звук, который теперь странно * Пер. Mux. Донского.

* Здесь покоится [лат).

384

Последний человек

было слышать. Детский голос напевал веселую песенку; ничего больше не доносилось. Мы проехали Лондон от Гайд-парка до Минориз280, где сейчас находились, не встретив ни одного человека, не услышав даже шагов. Пение прекратилось, послышались какие-то слова и смех. Никогда еще веселая песенка не была так некстати, а смех столь близок к слезам. Дверь дома, откуда все это звучало, была открыта, комнаты верхнего этажа празднично освещены. Дом был большой и роскошный и, наверное, принадлежал прежде богатому негоцианту. Пение донеслось снова, отдаваясь под высокими потолками, а мы молча стали подниматься по лестнице. Путь нам указывали светильники; анфилада роскошных и ярко освещенных комнат удивляла нас все более. Единственная их обитательница, маленькая девочка, танцевала и пела. Огромный ньюфаундленд, прыгая и мешая ей, заставлял ее то бранить его, то со смехом бросаться на ковер, чтобы играть с ним. Она казалась лет десяти, а одета была причудливо, в расшитое платье и шали, подобавшие взрослой женщине. Мы стояли в дверях, наблюдая эту странную сцену, но собака заметила нас и громко залаяла; девочка обернулась; веселость исчезла с ее лица; оно стало угрюмым, и она попятилась, намереваясь убежать. Я подошел к ней и взял ее за руку. Девочка не сопротивлялась, но глядела сурово и совсем не по-детски. Она стояла неподвижно, опустив глаза.

- Что ты здесь делаешь? - ласково спросил я. - Кто ты?

Она молчала и начала сильно дрожать.

- Бедняжка, - сказал Адриан, - неужели ты здесь одна?

В голосе его была чарующая доброта, которая дошла до сердца девочки.

Она взглянула на него, высвободила свою руку из моей, бросилась к нему и обняла его за шею с криком: "Спаси меня! Спаси!" - и вся ее суровость растеклась потоком слез.

- Конечно, спасу, - ответил он. - Но чего ты боишься? Моего друга бояться не надо, он тебя не обидит. Так ты здесь одна?