И аз воздам - Надежда Попова

— Что… за… черт?! — хрипло выдавил Ван Ален.

Охотник сидел на земле, вжавшись спиной в останки полуразвалившейся стены так, словно надеялся просочиться в камень и уйти в него целиком, спрятаться, как ребенок в одеяле, услышавший шум в пустой ночной комнате. Руки истребителя тварей мелко подрагивали, не зная, что делать и к чему тянуться — то ли осенить себя побеждающим нечисть знаком Креста, то ли схватиться за оружие, и тело его сейчас было похоже на арбалетную дугу, покореженную чьей-то чудовищной силой, но все еще способную распрямиться и послать стрелу — быть может, один последний раз. Нессель застыла рядом — бледная, как никогда еще прежде, и на миг даже померещилось, что бездыханная; широко распахнутые глаза ведьмы неподвижно смотрели прямо перед собою — то ли не видя ничего, то ли видя нечто, что лучше бы и не видеть…

— Ангел…

Нессель выговорила это едва слышно, и даже Курт вздрогнул, подавив желание схватиться за арбалет — голос ее был сиплым, как у удавленницы, чужим, нечеловеческим, и лишь невозможным, мучительным усилием разума удалось самому себе внушить и заставить себя осознать, что это лишь страх и усталость, и напряжение — тоже нечеловеческие…

— Сераф[113]…

— Что?! — изумленно переспросил охотник. — Что за чушь несет твоя ведьма?! Она окончательно рехнулась?!

— Это было бы неудивительно, но навряд ли.

Курт складывал слова вдумчиво, с расстановкой, намеренно тщательно, пытаясь звуками собственного голоса унять беспорядочную пляску пылинок-мыслей, словно произносимые им звуки воздвигали вокруг стену, внутри которой сохранялась реальность, оставалась частичка мироздания — такого, каким оно должно было быть, каким его задумал Создатель, то самое, в котором не место созданиям, подобным тому, что сейчас проснулось в соборе Бамберга. Отсюда, из этой хлипкой цитадели из слов и редких упорядоченных мыслей, можно было смотреть сквозь узкие бойницы на то, что происходило вовне, и казалось, что время разорвалось надвое, простираясь параллельными потоками, один из которых едва влачился, а другой — там, снаружи — ревущим стремительным водопадом низвергался в небытие…

— Ангел, — повторил Курт, наблюдая за тем, как его руки сами вынимают арбалет из чехла, раскладывают его, заряжая, и пристраивают оружие на коленях.

Ван Ален последовал его примеру — и тоже, кажется, совершал все движения механически, мимовольно, точно его дрожащие руки жили собственной жизнью, отдельной от рассудка и души; взгляд охотника метался по сокрушенному городу, по заполненным пылью улицам, срывался с темных небес к трясущейся в ужасе земле, а руки между тем достали стрелу, натянули струну, уложили старый арбалет на колени, поперек вытянутых ног…

— Ангел, — повторил Курт, все еще с трудом поспевая за мятущимися мыслями и не успевая облекать их в слова, ощущая, как кружится голова от того, что эти два времени, два потока тянут его за собою, грозя разорвать, уничтожить, смять; слова рождались с трудом, вырываясь во внешний мир короткими рублеными фразами. — Последняя эпоха. Эпоха гибели перед возрождением «царства верных». Смерть. «Не смотри, даже если ты исполнен очами, как Ангел смерти».

— Да что за хрень ты несешь?!

— Талмуд. Авода Зара. Ангел с телом, покрытым глазами. Ангел смерти. Конец Света в отдельно взятом городе.

— А после? Везде?

Ван Ален говорил так же через силу, так же очевидно пытаясь встряхнуть самого себя собственным голосом, попыткой делать, думать, говорить хоть что-то, пусть даже о последних днях христианского мира…

И это помогало. Помогало слабо, едва-едва, но все же очищало разум от затхлой пыли, унимало скачку мыслей, и даже Нессель, молчаливая и застывшая, как ледяной обломок в холодной реке, кажется, слушая их, оттаивала, возвращаясь с грани безумия обратно, в явь — гибнущую, содрогающуюся, но реальную, вещественную, человеческую…

— Возможно, — тихо и по-прежнему хрипло отозвалась ведьма, и Ван Ален выругался — громко, грязно, с чувством, больше, кажется, для того, чтобы этим вогнать себя обратно в реальность, как пинком, вернуть разум и мысли в человеческий тварный мир, в котором все так просто и понятно — враг, друг, он сам и грядущая битва…

Курт не успел ему ответить или поддержать сказанное Нессель — сквозь скрип и треск камня, сквозь далекий свист ветра и грохот вдруг донесся звук, источник и природу коего он даже не смог определить сразу. Едва слышный и вместе с тем отчетливый не то стон, не то далекий крик, словно вздыбившаяся земля и помутневшие небеса зарыдали вдруг — приглушенно, сдавленно, как плачет женщина в подушку украдкой, стараясь не быть услышанной. Звук несся от собора, постепенно будто расползаясь, обрываясь и нарастая с новой силой, разбиваясь на осколки, разлетаясь клочьями…

— Люди, — пробормотал Ван Ален тихо и напряженно. — Это кричат люди…

— Не могу их осуждать, — так же едва слышно отозвался Курт и, глубоко переведя дыхание, осторожно приподнялся, выглянув из-за руин, служивших им убежищем.

Исполненного очей посланника смерти видно не было, и черный вихрь над собором исчез, растворившись в небе и пропитав его собою; вокруг не было ни души, но издалека все отчетливей слышались людские крики — исполненные непередаваемого, нечеловеческого ужаса…

За полуразвалившейся стеной дома в дальней оконечности улицы мелькнула темная тень, и Курт вскинул арбалет, почувствовав, как неприятно свело пальцы и натянутой веревкой напрягся каждый нерв.

— Что? — сиплым шепотом уточнил Ван Ален, пристроившись со своим арбалетом рядом.

Курт дернул плечом, не ответив; некстати подумалось о том, что, если хотя бы часть службы Кристиана Хальса была похожа на его собственную, нет ничего удивительного в том, что он не стал наседать на Гайера за ненамеренное убийство двоих горожан. Шанс пригвоздить в подобных ситуациях ни в чем не повинного человека, бегущего от опасности, был не просто велик — близился к неизбежному…

— Никого, — констатировал охотник.

Курт не ответил, собираясь с силами, понимая, что надо сказать то, что говорить не хотелось, а потом сделать то, что ни один человек в своем уме делать бы не стал, не должен бы делать…

— Вперед, — выговорили губы сами собой, и Ван Ален кивнул, так же нехотя отозвавшись:

— Пойду первым. Береги свою ведьму и смотри по сторонам.

Он отозвался таким же коротким кивком и, перехватив арбалет в левую руку, потянул Нессель за плечо. Та тяжело поднялась, нескладно, будто кукла, придерживая подол своего некогда белого платья, и с тоской бросила взгляд в небо, тут же отведя взгляд.