Лекции об искусстве - Джон Рескин

настоящую мощь художника. Одна, очень крупная, находится во владении Earl of Ellesmere; она несколько тяжела по своим формам, но замечательна по величию расстояния, достигнутого на горизонте; гораздо менее значительное произведение, но представляющее еще более разительный пример — это картина Port Ruysdael, принадлежащая Викнеллю; по выражению белых, диких, холодных, неудобных волн Северного моря, хотя море почти подчинено ужасным, катящимся облакам, с ней не может сравниться ни одно из произведений, мне известных. Обе эти картины очень серы. Па-де-Кале более богата колоритом и выказывает более искусства, чем обе, но тем не менее она не производит такого впечатления. Недавно (в 1843 г.) два морских пейзажа появились среди более блестящих произведений. Одно, Остенде, несколько неестественно, в нем чувствуется напряжение, но другое, которое также называется Ruysdael, стоит наряду с самыми лучшими картинами, которые вышли из-под его кисти, и особенно замечательно тем, что написано без резкого контраста красок или теней; все в ней спокойно и просто даже до крайности, так что картина чрезвычайно непривлекательна на первый взгляд. Тень конца гавани изображена просто мазками, означающими отраженный свет, и настолько загадочна, что, когда на картину смотрит вблизи, свет этот почти незаметен; он появляется только тогда, когда зритель отступает. Это поучительно как контраст темным теням его более ранних произведений.

Немного, сравнительно, найдется людей, которые когда-либо видели действие, производимое на море сильным ветром, продолжающимся без перерыва в течение трех или четырех дней и ночей, a тем, кто не видел, мне кажется, невозможно себе представить это действие не вследствие одной только грандиозности или напора волн, но вследствие того, что в полном смысле слова нет границы между морем и воздухом.

§ 38. Эффект моря после продолжительной бури

Вода вследствие продолжительного волнения сбивается не просто в пену, напоминающую сливки, а в массу скопленных дрожжей[89], которые висят в виде веревок и гирлянд, перекинутых с одной волны на другую, и там, где одна перегибается, чтобы распасться, образуют фестон, подобно драпри, начиная с края волны: они подхватываются ветром не в виде разлетающейся пыли, но всем корпусом, в виде извивающихся, висящих, свертывающихся масс, которые делают воздух белым и густым, как это бывает при падающем снеге, только тут хлопья имеют по футу или по два в длину; самые волны полны пены внутри себя и под собой, что делает их белыми насквозь, подобно воде под большим водопадом; и так как их массы, таким образом, состоят наполовину из воды, наполовину из воздуха, то они разрываются на куски ветром и уносятся в виде ревущего дыма, который душит и давит, как и самая вода. Прибавьте к этому, что когда воздух лишается своей влаги вследствие продолжительного дождя, брызги моря подхватываются им, как описано выше (отдел III. Глава IV, § 13) и покрывают поверхность моря не просто дымом тонко разрозненной воды, а кипящим туманом; представьте себе также низкие дождевые тучи, подогнанные к самой поверхности моря, как я это часто видел, кружащиеся и летящие обрывками и осколками с волны на волну; наконец, поймите самые валы, когда они находятся в состоянии величайшей своей мощи, быстроты, грандиозности и бешенства, подымаются и образуют пропасти и острые вершины, которые изборождены при этом восхождении водоворотами, среди всего этого хаоса, — и вы поймете, что действительно нет различия между морем и воздухом; что не остается ничего, ни горизонта, ни признака земли, ни признаков местоположения; что небеса — одни брызги, а океан — одни тучи, и что вы так же не можете видеть ни в одном направлении, как не можете видеть сквозь водопад. Представьте себе эффект, который произведет первый луч солнца, ниспосланный свыше, для того чтобы посмотреть на это разрушение, и вы получаете картину, выставленную в академии в 1842 году, Буран, — одно из величайших свидетельств морского движения тумана и света, которые когда-либо были переложены на холст, даже Тернером; само собой разумеется, картина эта не была понята, но было некоторое оправдание того, что публика не понимала этого, ибо не многим приходилось видеть море в такое время, а если это и случилось то они не могли противостоять ему. Держаться за мачту или за скалу и наблюдать его значит испытать в течение продолжительного времени ощущение утопающего, перенести которое решатся немногие. А для тех, которые решатся, это один из прекраснейших уроков природы.

Но мне кажется, что самое прекрасное море, написанное когда-либо Тернером, a следовательно, и самая прекрасная истина, когда-либо изображенная человеком, это — море, изображенное в картине Невольничий корабль, в главной академической картине на выставке 1840 года.

§ 39. Прекраснейшее произведение Тернера; глубокое море, изображенное им в картине Невольничий корабль

Здесь солнечный закат на Атлантическом океане после продолжительной бури; буря только отчасти утихла, и разорванные и бегущие дождевые облака текут в виде красных линий, чтоб потеряться в глубине ночи. Вся заключающаяся в картине поверхность моря разделена на два гребня громадных валов не высоких, не местных, а представляющих низкое широкое поднятие всего океана, словно грудь его вздымается от глубоких вздохов после мук, причиненных бурей. Между этими двумя гребнями огонь солнечного заката падает вдоль углубления моря, окрашивая его ужасным, но великолепным светом, глубокая и угрюмая красота которого горит как золото и течет как кровь. Вдоль этого огневого пути и по этой долине мятущиеся волны, которыми валы моря беспокойно разделяются, подымаются в виде темных, неопределенных, фантастических форм, причем каждая бросает слабую неземную тень позади себя по освещенной пене. Они поднимаются не повсюду, а по три по четыре вместе, дикими группами, яростно и злобно, словно сила валов допускает или вынуждает их; они оставляют между собой предательские пространства ровной и крутящейся воды, которые то освещаются зеленым огнем как будто из фонаря, то дают отраженный золотой блеск заходящего солнца, то страшно окрашены неопределенными изображениями горящих вверху облаков кровяного и красного цвета, которые падают на них и придают отчаянным волнам усиленное движение своего собственного огненного полета. Угрюмые тени, пурпурные и синие, дуплистых волн прибоя брошены на туман ночи, который сгущается, холодный и