Число и культура - А. Степанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сделав шаг назад, к стандартной дихотомной ситуации, нелишне обратить внимание, что в разных странах к подведомственности золотому сечению в той или иной мере тяготеет процент явки избирателей к урнам для голосования. В данном случае, соответственно, речь идет о естественном разделении полной группы населения, наделенного избирательным правом ( с ), на две самостоятельные подгруппы: 1) тех, кто считает необходимым принять участие в процессе голосования, и 2) тех, кто воздерживается от реализации этого права. Далее следует выяснить, какова в среднем оценка каждой подгруппой акта явки на избирательный участок. В первом случае перед нами граждански активная и ответственная установка, восприятие акта голосования как выражения собственной позиции. Я прихожу на участок, чтобы определить политическое лицо общества, тогда как отказ от подобной возможности означал бы ущемление моих личных прав, ничтожность моих убеждений. Не придя на участок, я пожертвовал бы своим голосом в пользу тех, кто не придерживается моей точки зрения. Образ мысли второй группы, напротив, предполагает восприятие необходимости куда-то ходить, тратить личное время как лишнего бремени. Почему и ради чего я, собственно, должен жертвовать персональными планами, подстраиваясь под срок, на который кому-то было угодно назначить дату голосования? Зачем мне следить за предвыборной кампанией, за дебатами, когда я точно знаю, что все участники стремятся заморочить мне голову? Пусть они сами решают собственные проблемы, а я займусь своими.
На следующей ступени анализа придется постараться понять, какой из двух типов настроений в настоящий момент доминирует в обществе. Если социум находится в политически активном режиме, если неучастие в голосовании воспринимается большинством как ущерб самим себе, то процент явки должен составить величину, близкую к 60%, точнее, к 61,8%. Если обстановка противоположная, т.е. спокойная и "рутинная", на первый план выходит отношение к визиту на избирательный участок как к бремени, как к принесенной жертве. Тогда от процента явки следует ожидать значения, тяготеющего ко второму устойчивому варианту – 38,2%.
Непременно стоит отметить, что настоящий случай – деление целого на две группы: активную и пассивную, – довольно существенно отличается по характеру от ранее изучавшейся ситуации межпартийной (вар.: межблоковой) борьбы. В последнюю вступают только заведомо активные части электората, принимающие участие в одних и тех же соревновании или игре, их соперничество оказывается принципиальным и острым. Напротив, когда решается, приходить на участок или нет, две позиции – активная и пассивная – за редкими исключениями контактируют друг с другом будто сквозь вату. Стандартные призывы к выполнению гражданского долга доходят до сердца и разума лишь части потенциальных избирателей, в то время как остальные не посещают участок главным образом не по принципиальным мотивам (если бы по принципиальным, то сценарий по-прежнему отличался бы концептуальной контрастностью), а из элементарного равнодушия. Подобный индифферентизм заставляет усомниться, действительно ли две упомянутые группы принимают участие в одной и той же игре. Одни относительно точно знают, чего хотят, установка других грешит "аморфностью и размытостью". По этой причине "зацепление" между активным и пассивным электоратами может оказаться не очень прочным, и названные проценты могут соблюдаться с меньшей степенью обеспеченности (так, кстати, и происходит в реальности, ибо приходится сталкиваться с самыми разными цифрами).(2) Поэтому в данном случае мы предпочитаем говорить лишь о сравнительно мягкой тенденции (вернее, тенденциях, т.к. перед нами, напомним, по сути две парадигмы: 61,8% и 38,2%), о прямой или косвенной склонности, тренде, а не высказываться столь определенно, как ранее.
По сообщению обозревателя "Известий" в канун очередных выборов в палату представителей США, в среднем в этой стране к избирательным урнам приходят около 39% обладающих правом голоса [323]. Достаточно близкая цифра к 38,2%, свидетельствующая, во-первых, об относительной стабильности американской политической системы по означенному признаку и, во-вторых, о доминировании в США стереотипа воспринимать голосование за конгрессменов как излишнее бремя (тревожащий многих аналитиков абсентеизм). Напротив, в ходе одной из последних предвыборных кампаний в России (выборы в Государственную Думу 19 дек. 1999) включившимся в ожесточенную информационную войну масс-медиа удалось довести обстановку чуть ли не до вселенского скандала, резко поднять общественно-политический градус, вызвав из спячки недавно разочарованное и не верящее никаким политикам население. Процент явки на избирательные участки в результате составил 61,85% [151] – еще более близкая к одному из теоретических вариантов величина.
Осредненная оценка степени важности личного участия в выборах может пребывать в естественной зависимости от того, формирование каких конкретно органов власти поставлено на повестку дня. Еще в 1996 г. аналитиками администрации российского президента подмечена следующая закономерность: "Если на федеральных выборах (президента, депутатов Госдумы и проч.) о своем гражданском долге вспоминают 65 процентов избирателей, то выборы местного значения или, как их еще называют, "точечные выборы" (губернаторов, мэров, местных законодательных собраний и проч.) собирают едва 35 – 40 процентов граждан" [153]. Таким образом, уже на относительно раннем этапе развития российской демократии установились значения, недалекие от тех, что диктуются нормативным расчетом. Повторим: если доминирует мнение "коль мой голос не вольется в определяющий хор, я от этого потерплю несомненный ущерб", то доля участвующих, согласно теории, должна составить 61,8% (ср. 65%); если поход на избирательный участок считается не столь уж и важным, воспринимается как личная жертва, то типичная величина – 38,2% (ср. 35 – 40% в реальности).
Информация по несколько иному, но сопряженному критерию содержится в работе американского политолога. Э. Бьюэлл: "Процентная доля тех потенциальных избирателей, которые отказываются идентифицировать себя, хотя бы нетвердо, с какой-либо из двух партий, увеличилась с 26% в 1952 г. до 39% в 1992" [68:3, с. 101]. Сравнение фактических 39% с теоретическими 38,2% позволяет предположить, что к 1992 г. электоральная система США вышла, согласно названному признаку, на один из устойчивых уровней. При этом тревогу бить рано: репрезентативное большинство (реальные 61%, теоретические 61,8%) по-прежнему за теми, кто принимает предложенные правила игры. Небезынтересны цифры и по идеологическому членению групп активистов двух главных партий. Из результатов опроса среди участников партийных съездов 1988 г. вытекало, что "свыше 39% всех делегатов съезда демократической партии идентифицировали себя как либералов; как консервативные собственные взгляды охарактеризовали 60% республиканцев" [там же, с. 98]. В обоих случаях перед нами уже известные характерные величины.
Не хотелось бы вдаваться в детальное исследование вопроса. Не только потому, что – по сравнению с долями проголосовавших за ту или иную партию, за тот или другой блок – данный момент оказывает меньшее влияние на политическую структуру социума. И не только потому, что в текущей главе, как и в книге в целом, ставится задача не исчерпать вопрос, а только поставить. В процессе дальнейшего изложения читатель познакомится и с другими, отличными от названной, политическими пропорциями – в зависимости от актуальных целей и ценностей главных действующих групп. Даже такие частные вопросы, как процент явки на выборы, как присоединение или неприсоединение к одной из ведущих идеологических групп, целесообразнее исследовать после того, как в распоряжение будет получен более широкий набор теоретических инструментов. Пока же еще рано покидать семантическое поле закономерности золотого сечения: еще не затронуты многие любопытные случаи.
Рациональное бессознательное в связке с ценностно-целевыми установками актуально не только в сфере политики. Приведем несколько образцов из комплементарных ей областей.
Под используемую схему подпадают некоторые экономические процессы. Здесь надлежит соблюдать осторожность: модель затрагивает исключительно завершающиеся, так называемые терминальные, процессы, поэтому и интересующие нас экономические показатели должны относиться к по-своему завершенным, самодовлеющим состояниям, а не описывать текущий процесс. Чтобы избежать голословности – конкретный пример.
Объемы внутренней и внешней торговли – сопряженная пара a, b , для которой справедливо a + b = c , где с – общий объем торговли. В конце 1950-х годов Европа находилась в разрозненном состоянии, и входящие в нее страны торговали с кем угодно, согласно классическому либеральному идеалу free market. Напротив, в последующие десятилетия были предприняты целенаправленные усилия на переориентацию торговли стран-членов ЕС друг с другом, в результате чего сложилось принципиально новое состояние: "ЕС – бастион". Соответственно, в газете "Нойе цюрихише цайтунг" от 17 апр. 1991 г. читаем: "Доля торговли двенадцати стран-членов ЕС с третьими странами составляла в 1958 г. 63% от ее общего объема, а к 1989 г. снизилась до 40%", цит. по: [423, S. 130].