Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 1-3 - Антоп Чехов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
{02341}
О ЖЕНЩИНЫ, ЖЕНЩИНЫ!.. Сергей Кузьмич Почитаев, редактор провинциальной газеты "Кукиш с маслом", утомленный и измученный, воротился из редакции к себе домой и повалился на диван. - Слава богу! Я дома наконец... Отдохну душой здесь... у домашнего очага, около жены... Моя Маша - единственный человек, который может понять меня, искренно посочувствовать... - Чего ты сегодня такой бледный? - спросила его жена, Марья Денисовна. - Да так, на душе скверно... Пришел вот к тебе и рад: душой отдохну. - Да что случилось? - Вообще скверно, а сегодня в особенности. Петров не хочет больше отпускать в кредит бумагу. Секретарь запьянствовал... Но всё это пустяки, уладится как-нибудь... А вот где беда, Манечка... Сижу я сегодня в редакции и читаю корректуру своей передовой. Вдруг, знаешь, отворяется дверь и входит князь Прочуханцев, давнишний мой друг и приятель, тот самый, что в любительских спектаклях всегда первых любовников играет и что актрисе Зрякиной за один поцелуй свою белую лошадь отдал. "Зачем, думаю, черти принесли? Это недаром... Зрякиной, думаю, пришел рекламу делать"... Разговорились... То да се, пятое, десятое... Оказывается, что не за рекламой пришел. Стихи свои принес для напечатания... "Почувствовал, говорит, я в своей груди огненный пламень и... пламенный огонь. Хочется вкусить сладость авторства..." Вынимает из кармана розовую раздушенную бумажку и подает... "Стихи, говорит... Я, говорит, в них несколько
{02342}
субъективен, но все-таки... И Некрасов был субъективен..." Взял я эти самые субъективные стихи и читаю... Чепуха невозможнейшая! Читаешь их и чувствуешь, что у тебя глаза чешутся и под ложечкой давит, словно ты жёрнов проглотил... Посвятил стихи Зрякиной. Посвяти он мне эти стихи, я бы на него мировому подал! В одном стихотворении пять раз слово "стремглав"! А рифма! Ландышйй вместо ландышей! Слово "лошадь" рифмует с "ношей"! "Нет, говорю, вы мне друг и приятель, но я не могу поместить ваших стихов..." "Почему-с?" "А потому... По независящим от редакции обстоятельствам... Не подходят под программу газеты..." Покраснел я весь, глаза стал чесать, соврал, что голова трещит... Ну как ему сказать, что его стихи никуда не годятся? Он заметил мое смущение и надулся, как индюк. "Вы, говорит, сердиты на Зрякину, а потому и не хотите печатать моих стихов. Я понимаю... Па-анимаю, милостивый государь!" В лицеприятии меня упрекнул, назвал филистером, клерикалом и еще чем-то... Битых два часа читал мне нотацию. В конце концов пообещал затеять интригу против моей особы... Не простившись уехал... Такие-то дела, матушка! 4-го декабря, на Варвару, Зрякина именинница - и стихи должны появиться в печати во что бы то ни стало... Хоть умри, да помещай! Напечатать их невозможно: газету осрамишь на всю Россию. Не напечатать тоже нельзя: Прочуханцев интригу затеет - и ни за грош пропадешь. Изволь-ка теперь придумать, как выбраться из этого ерундистого положения! - А какие стихи? О чем?- спросила Марья Денисовна. - Ни о чем... Ерунда... Хочешь, прочту? Начинаются они так: Сквозь дым мечтательной сигары Носилась ты в моих мечтах, Неся с собой любви удары С улыбкой пламенной в устах...
{02343}
А потом сразу переход: Прости меня, мой ангел белоснежный, Подруга дней моих и идеал мой нежный, Что я, забыв любовь, стремглав туда бросаюсь, Где смерти пасть... О, ужасаюсь! И прочее... чепуха. - Что же? Это стихи очень милые! - всплеснула руками Марья Денисовна. - Даже очень милые! Чем не стихи? Ты просто придираешься, Сергей! "Сквозь дым... с улыбкой пламенной"... Значит, ты ничего не понимаешь! Ты не понимаешь, Сергей! - Ты не понимаешь, а не я! - Нет, извини... Прозы я не понимаю, а стихи я отлично понимаю! Князь превосходно сочинил! Отлично! Ты ненавидишь его, ну и не хочешь печатать! Редактор вздохнул и постучал пальцем сначала по столу, потом по лбу... - Знатоки! - пробормотал он, презрительно улыбаясь. И, взяв свой цилиндр, он горько покачал головой и вышел из дома... "Иду искать по свету, где оскорбленному есть чувству уголок... О женщины, женщины! Впрочем, все бабы одинаковы!" - думал он, шагая к ресторану "Лондон". Ему хотелось запить...
{02344}
НАИВНЫЙ ЛЕШИЙ
(СКАЗКА) В лесу, на берегу речки, которую день и ночь сторожит высокий камыш, стоял в одно прекрасное утро молодой, симпатичный леший. Возле него на травке сидела русалочка, молоденькая и такая хорошенькая, что, знай я ее точный адрес, бросил бы всё - и литературу, и жену, и науки - и полетел бы к ней... Русалочка была нахмурена и сердито теребила зеленую травку. - Я прошу вас понять меня, - говорил леший, заикаясь и конфузливо мигая глазами. - Если вы поймете, то не будете так строги. Позвольте мне объяснить вам всё с самого начала... 20 лет тому назад на этом самом месте, когда я просил у вас руки, вы сказали, что только в таком случае выйдете за меня замуж, если у меня не будет глупого выражения лица, а для этого вы посоветовали мне отправиться к людям и поучиться у них уму-разуму. Я, как вам известно, послушал вас и отправился к людям. Отлично... Придя к ним, я прежде всего справился, какие есть специальности и ремесла. Один правовед сказал мне, что самая лучшая и безвредная специальность - это лежать на диване, задрав вверх ноги, и плевать в потолок; но я, честный, глупый леший, не поверил ему! Прежде всего я попал по протекции в почтмейстеры. Ужасная, ma chиre, должность! Письма обывателей до того скучны, что просто тошно делается! - Зачем же вы их читали, если они скучны? - Так принято... Да и к тому же нельзя без этого... Письма разные бывают... Иной подписывается "поручик такой-то", а под этим поручиком Лассаля понимать надо или Спинозу... Ну-с... потом поступил я по протекции в брандмейстеры... Тоже ужасная
{02345}
должность! То и дело пожар... Сядешь, бывало, обедать или в винт играть - пожар. Ляжешь спать - пожар. А изволь-ка тут ехать на пожар, если еще и из естественной истории известно, что казенных лошадей нельзя кормить овсом. Раз я велел накормить лошадей овсом, и - что ж вы думаете? - ревизор так удивился, что мне даже совестно стало... Бросил... Есть, ma chиre, на земле люди, которые смотрят за тем, чтобы у ближних в головах и карманах ничего лишнего не было. От брандмейстера к этой должности рукой подать. Я поступил. Вся моя служба на первых порах состояла в том, что я принимал от людей "благодарности"... Сначала мне это ужасно нравилось... В наш практический век такие чувства, как благодарность, могут не нравиться только камню и должны быть поощряемы... Но потом я совсем разочаровался. Люди ужасно испорчены... Они благодарят купонами 1889 года и даже пускают в ход фальшивые купоны. И к тому же - благодарят, а у самих в глазах никаких приятных чувств не выражается... Пошло! От этой должности к педагогии рукой подать. Поступил я в педагоги. Сначала мне повезло, и даже директор несколько раз мне руку пожимал. Ему ужасно нравилось мое глупое лицо. Но увы! Прочел я однажды в "Вестнике Европы" статью о вреде лесоистребления и почувствовал угрызения совести. Мне и ранее, откровенно говоря, было жаль употреблять нашу милую, зеленую березу для таких низменных целей, как педагогия. Выразил я директору свое сомнение, и мое глупое выражение лица было сочтено за подложное. Я - фюйть! Потом поступил я в доктора. Сначала мне повезло. Дифтериты, знаете ли, тифы... Хотя я и не увеличил процента смертности, но все-таки был замечен. В повышение меня назначили врачом в Московский воспитательный дом. Здесь, кроме рецептов и посещения палат, с меня потребовали реверансов, книксенов и уменья с достоинством ездить на запятках... Старший доктор Соловьев, тот самый, что в Одессе, на съезде, себя на эмпиреях чувствовал, требовал даже от меня, чтобы я делал ему глазки. Когда я сказал, что реверансы и глазки не преподаются на медицинском факультете, меня сочли за вольнодумца и не помнящего родства...
{02346}
После неудачного докторства занялся я коммерцией. Открыл булочную и стал булки печь. Но, ma chиre, на земле так много насекомых, что просто ужас! Какой калач ни взломай, во всяком таракан или мокрица сидит. - Ах, полно вам чепуху пороть! - воскликнула русалочка, выйдя из терпения. - Кой чёрт просил вас, дурака этакого, поступать в брандмейстеры и булки печь? Неужели вы, скотина вы этакая, не могли на земле найти что-нибудь поумнее и возвышеннее? Разве у людей нет наук, литературы? - Я, знаете ли, хотел поступить в университет, да мне один акцизный сказал, что там всё беспорядки... Был я и литератором... черти понесли меня в эту литературу! Писал я хорошо и даже надежды подавал, но, ma chиre, в кутузках так холодно и так много клопов, что даже при воспоминании пахнет в воздухе клопами. Литературой я и кончил... В больнице помер... Литературный фонд похоронил меня на свой счет. Репортеры на десять рублей на моих похоронах водки выпили. Дорогая моя! Не посылайте меня вторично к людям! Уверяю вас, что я не вынесу этого испытания! - Это ужасно! Мне жаль вас, но поглядитесь вы в реку! Ваше лицо стало глупее прежнего! Нет, ступайте опять! Займитесь науками, искусствами... путешествуйте, наконец! Не хотите этого? Ну, так ступайте и последуйте тому совету, который дал вам правовед! Леший начал умолять... Чего уж он только не говорил, чтобы избавиться от неприятной поездки! Он сказал, что у него нет паспорта, что он на замечании, что при теперешнем курсе тяжело совершать какие бы то ни было поездки, но ничто не помогло... Русалочка настояла на своем. И леший опять среди людей. Он теперь служит, дослужился уже до статского советника, но выражение его лица нисколько не изменилось: оно по-прежнему глупое. - Это ужасно! Мне жаль вас, но поглядитесь вы в реку! Ваше лицо стало глупее прежнего! Нет, ступайте опять! Займитесь науками, искусствами... путешествуйте, наконец! Не хотите этого? Ну, так ступайте и последуйте тому совету, который дал вам правовед! Леший начал умолять... Чего уж он только не говорил, чтобы избавиться от неприятной поездки! Он сказал, что у него нет паспорта, что он на замечании, что при теперешнем курсе тяжело совершать какие бы то ни было поездки, но ничто не помогло... Русалочка настояла на своем. И леший опять среди людей. Он теперь служит, дослужился уже до статского советника, но выражение его лица нисколько не изменилось: оно по-прежнему глупое.