Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 1-3 - Антоп Чехов

{02336}

РЕПЕТИТОР

Гимназист VII класса Егор Зиберов милостиво подает Пете Удодову руку. Петя, двенадцатилетний мальчуган в сером костюмчике, пухлый и краснощекий, с маленьким лбом и щетинистыми волосами, расшаркивается и лезет в шкап за тетрадками. Занятие начинается. Согласно условию, заключенному с отцом Удодовым, Зиберов должен заниматься с Петей по два часа ежедневно, за что и получает шесть рублей в месяц. Готовит он его во II класс гимназии. (В прошлом году он готовил его в I класс, но Петя порезался.) - Ну-с... - начинает Зиберов, закуривая папиросу. - Вам задано четвертое склонение. Склоняйте fructus! Петя начинает склонять. - Опять вы не выучили! - говорит Зиберов, вставая. - В шестой раз задаю вам четвертое склонение, и вы ни в зуб толконуть! Когда же, наконец, вы начнете учить уроки? - Опять не выучил? - слышится за дверями кашляющий голос, и в комнату входит Петин папаша, отставной губернский секретарь Удодов. - Опять? Почему же ты не выучил? Ах ты, свинья, свинья! Верите ли, Егор Алексеич? Ведь и вчерась порол! И, тяжело вздохнув, Удодов садится около сына и засматривает в истрепанного Кюнера. Зиберов начинает экзаменовать Петю при отце. Пусть глупый отец узнает, как глуп его сын! Гимназист входит в экзаменаторский азарт, ненавидит, презирает маленького краснощекого тупицу, готов побить его. Ему даже досадно делается, когда мальчуган отвечает впопад - так опротивел ему этот Петя! - Вы даже второго склонения не знаете! Не знаете

{02337}

вы и первого! Вот вы как учитесь! Ну, скажите мне, как будет звательный падеж от meus filius? - От meus filius? Meus filius будет... это будет... Петя долго глядит в потолок, долго шевелит губами, но не дает ответа. - А как будет дательный множественного от dea? - Deabus... filiabus! - отчеканивает Петя. Старик Удодов одобрительно кивает головой. Гимназист, не ожидавший удачного ответа, чувствует досаду. - А еще какое существительное имеет в дательном abus? - спрашивает он. Оказывается, что и "anima - душа" имеет в дательном abus, чего нет в Кюнере. - Звучный язык латинский! - замечает Удодов. - Алон... трон... бонус... антропос... Премудрость! И всё ведь это нужно! - говорит он со вздохом. "Мешает, скотина, заниматься... - думает Зиберов. - Сидит над душой тут и надзирает. Терпеть не могу контроля!" - Ну-с, - обращается он к Пете. - К следующему разу по латыни возьмете то же самое. Теперь по арифметике... Берите доску. Какая следующая задача? Петя плюет на доску и стирает рукавом. Учитель берет задачник и диктует: - "Купец купил 138 арш. черного и синего сукна за 540 руб. Спрашивается, сколько аршин купил он того и другого, если синее стоило 5 руб. за аршин, а черное 3 руб.?" Повторите задачу. Петя повторяет задачу и тотчас же, ни слова не говоря, начинает делить 540 на 138. - Для чего же это вы делите? Постойте! Впрочем, так... продолжайте. Остаток получается? Здесь не может быть остатка. Дайте-ка я разделю! Зиберов делит, получает 3 с остатком и быстро стирает. "Странно... - думает он, ероша волосы и краснея. - Как же она решается? Гм!.. Это задача на неопределенные уравнения, а вовсе не арифметическая"... Учитель глядит в ответы и видит 75 и 63. "Гм!.. странно... Сложить 5 и 3, а потом делить 540 на 8? Так, что ли? Нет, не то".

{02338}

- Решайте же! - говорит он Пете. - Ну, чего думаешь? Задача-то ведь пустяковая! - говорит Удодов Пете. - Экий ты дурак, братец! Решите уж вы ему, Егор Алексеич. Егор Алексеич берет в руки грифель и начинает решать. Он заикается, краснеет, бледнеет. - Эта задача, собственно говоря, алгебраическая, - говорит он. - Ее с иксом и игреком решить можно. Впрочем, можно и так решить. Я, вот, разделил... понимаете? Теперь, вот, надо вычесть... понимаете? Или, вот что... Решите мне эту задачу сами к завтраму... Подумайте... Петя ехидно улыбается. Удодов тоже улыбается. Оба они понимают замешательство учителя. Ученик VII класса еще пуще конфузится, встает и начинает ходить из угла в угол. - И без алгебры решить можно, - говорит Удодов, протягивая руку к счетам и вздыхая. - Вот, извольте видеть... Он щелкает на счетах, и у него получается 75 и 63, что и нужно было. - Вот-с... по-нашему, по-неученому. Учителю становится нестерпимо жутко. С замиранием сердца поглядывает он на часы и видит, что до конца урока остается еще час с четвертью - целая вечность! - Теперь диктант. После диктанта - география, за географией - закон божий, потом русский язык, - много на этом свете наук! Но вот, наконец, кончается двухчасовой урок. Зиберов берется за шапку, милостиво подает Пете руку и прощается с Удодовым. - Не можете ли вы сегодня дать мне немного денег? - просит он робко. - Завтра мне нужно взносить плату за учение. Вы должны мне за шесть месяцев. - Я? Ах, да, да... - бормочет Удодов, не глядя на Зиберова. - С удовольствием! Только у меня сейчас нету, а я вам через недельку... или через две... Зиберов соглашается и, надев свои тяжелые, грязные калоши, идет на другой урок.

{02339}

НА ОХОТЕ

Собачья выставка с ее борзыми и гончими напомнила мне один маленький эпизод, имевший большое влияние на мою жизнь. В одно прекрасное утро я получил от дяди, помещика Екатеринославской губернии, письмо. Между прочим он писал: "Если не приедешь ко мне на будущей неделе, то и племянником считать тебя не буду, отца твоего из поминальной книжки вычеркну... Поохотимся, - приезжай!"... Надо было поехать. Дядя встретил меня с распростертыми объятиями и, как это водится даже у самых гостеприимных охотников, не дав мне оправиться после долгой дороги и отдохнуть, повел меня на псарню показывать мне своих лошадей и собак. Собаки, по моему мнению, бывают большие, маленькие и средние, белые, черные и серые, злые и смирные; дядя же различал между ними крапчатых, темно-багряных, сохастовых, лещеватых, черно-пегих, черных в подпалинах, брудастых - совсем собачий язык, и мне кажется, что если бы собаки умели говорить, то говорили бы именно на таком языке. Дядя показывал, целовал собак в морды и всё требовал, чтобы я щупал собачьи морды, трогал лапы. На другой день утром меня нарядили в полушубок и валенки и повезли на охоту. Я вспоминаю теперь большой ольховый лес, седой от инея. Тишина в нем царит гробовая. От леса до горизонта тянется белое поле... И конца не видно этому полю. В лесу и по полю скачут на конях полушубки... У всех лица озабоченные, напряженные, словно всем этим полушубкам предстоит открыть что-то новое, необыкновенное... Дядя мой, красный как рак, скачет от одного полушубка к другому, отдает приказания,

{02340}

сыплет ругательства... Слышны трубные звуки... Эту картину вспоминаю я теперь. Помню также, как подъехал ко мне дядя и повел меня на окрайну леса. - Стой тут... Как зверь побежит на тебя из лесу, так и стреляй! - Но ведь я, дядюшка, и ружья-то держать путем не умею! - Пустяки... Приучайся... Ну, смотри же!.. Чуть только зверь - пли!!. Сказавши это, дядя отъехал от меня, и я остался один. Полушубки поскакали в лес. Долго я ждал зверя. Ждал я, а сам в это время думал о Москве, мечтал, дремал... "А что если я убью зверя? - воображал я. - Убью я, а не они! То-то потеха будет!" После долгого ожидания послышался наконец сдержанный собачий лай... По лесу понеслось ауканье... Я взвел курок и насторожил зрение и слух... У меня забилось сердце, и проснулся во мне инстинкт хищника-охотника. Затрещали недалеко от меня кусты, и я увидел зверя... Зверь, какой-то странный, на длинных ногах и с колючей мордой, несся прямо на меня... Я нажал пальцем, загремел выстрел, и всё было кончено. Ура! Мой зверь подпрыгнул, упал и закорчился. - Сюда! Ко мне! - закричал я. - Дядюшка! Я указал на умирающего зверя. Дядя поглядел на него и схватил себя за голову. - Это мой Скачок! - закричал он. - Моя собака!.. Моя горячо любимая собака!.. И, прыгнув с лошади, он припал к своему Скачку. А я поскорее в сани - и был таков. Непреднамеренное убийство Скачка навсегда рассорило меня с дядей. Он перестал мне высылать содержание. Умирая же, три года тому назад, он приказал передать мне, что он и после смерти не простит мне убийства его любимой собаки. И имение свое он завещал не мне, а какой-то даме, своей бывшей любовнице.

{02341}

О ЖЕНЩИНЫ, ЖЕНЩИНЫ!.. Сергей Кузьмич Почитаев, редактор провинциальной газеты "Кукиш с маслом", утомленный и измученный, воротился из редакции к себе домой и повалился на диван. - Слава богу! Я дома наконец... Отдохну душой здесь... у домашнего очага, около жены... Моя Маша - единственный человек, который может понять меня, искренно посочувствовать... - Чего ты сегодня такой бледный? - спросила его жена, Марья Денисовна. - Да так, на душе скверно... Пришел вот к тебе и рад: душой отдохну. - Да что случилось? - Вообще скверно, а сегодня в особенности. Петров не хочет больше отпускать в кредит бумагу. Секретарь запьянствовал... Но всё это пустяки, уладится как-нибудь... А вот где беда, Манечка... Сижу я сегодня в редакции и читаю корректуру своей передовой. Вдруг, знаешь, отворяется дверь и входит князь Прочуханцев, давнишний мой друг и приятель, тот самый, что в любительских спектаклях всегда первых любовников играет и что актрисе Зрякиной за один поцелуй свою белую лошадь отдал. "Зачем, думаю, черти принесли? Это недаром... Зрякиной, думаю, пришел рекламу делать"... Разговорились... То да се, пятое, десятое... Оказывается, что не за рекламой пришел. Стихи свои принес для напечатания... "Почувствовал, говорит, я в своей груди огненный пламень и... пламенный огонь. Хочется вкусить сладость авторства..." Вынимает из кармана розовую раздушенную бумажку и подает... "Стихи, говорит... Я, говорит, в них несколько