Хольмградские истории: Человек для особых поручений. Самозванец по особому поручению. Беглец от особых поручений (сборник) - Антон Демченко

– Господин Старицкий, а как вы смотрите на то, чтобы принять в училище несколько моих студентов, а? – резко сменил тему Кронский и, заметив мой тоскливый взгляд, тут же уточнил: – На практику, только на практику! Я же прекрасно осведомлен о чудовищном конкурсе поступающих.

– Хм. Знаете, прямо сейчас я не могу сказать вам ничего определенного, – ответил я. Конкурс в училище действительно был чрезвычайно огромным. Так что периодически меня беспокоили то военные чины, радеющие за своих протеже, то не менее военные родственники, желающие пристроить своих чад в престижное в своей закрытости учебное заведение, пытаясь договориться о поступлении в обход экзаменов. И, поняв, что Кронский не относится к этому легиону непотистов, я облегченно вздохнул. – Все-таки многие курсы в нашем заведении ведутся исключительно под грифом «секретно»… Но я постараюсь что-то придумать. Тем более что ваших студентов наверняка будет интересовать лишь та часть занятий, что непосредственно касается естествознания?

– Именно так, – обнадеженно кивнул профессор. – Я буду безмерно благодарен, Виталий Родионович, если вам удастся решить этот вопрос. И да, я наслышан о чрезвычайной таинственности, окружающей ваше училище, а потому, могу заверить, что не стану чересчур расстраиваться в случае неудачи.

Продолжить беседу мне, к сожалению, не удалось. Заскучавшая среди многочисленных подруг Заряны Святославны Лада довольно быстро нашла меня в окружающей мешанине мундиров и фраков и, мило улыбнувшись всей ученой компании разом, решительно вытащила меня к кружащимся в центре зала парам.

Отлетав вальс, мазурку и еще добрую полудюжину танцев с незапоминаемыми названиями, я, в конце концов, взмолился, и после очередного тура вальса мы покинули круг. Так я был прощен за то, что бросил ее на растерзание «смольянинским львицам»… и награжден прикрытым веером поцелуем «за танец». После чего, утолив разыгравшуюся жажду, Лада вновь потащила меня в хоровод кружащихся пар, и на ближайшие полчаса я вновь окунулся в эту блестящую круговерть, смириться с которой меня заставлялал только счастливая улыбка жены.

– Виталий Родионович, расскажите, что такого вы сотворили, что хольмградское общество полнится слухами о вашем высокоблагородии? – поинтересовалась Смольянина, присаживаясь за столик у колонны, где я остановился, чтобы отдышаться после очередного танца. Лада слиняла к подружкам, а заводить беседу с кем-то из гостей мне пока не хотелось. Так что Заряна Святославна поймала меня в одиночестве и не стала плести словесных кружев, приличествующих на подобных сборищах, пусть даже таких неофициальных, как у Смольяниной.

Честно говоря, ее вопрос меня сильно удивил. Я-то был уверен, что время слухов обо мне давно прошло, а оказывается…

– Заряна Святославна, вы же знаете, обо мне всегда кто-то что-то да говорит. И чаще всего эти разговоры очень далеки от истинного положения вещей.

– Не скажите, Виталий Родионович, – покачала головой Смольянина. – Раньше о вас и впрямь много говорили, а сейчас пошли слухи…

– А что, есть разница? – не понял я.

– Огромнейшая, друг мой. Огромнейшая. – Вздохнула хозяйка дома. – Впрочем, об этом не здесь. Идемте в сад, там и поговорим без лишних ушей… Вы же помните мой сад?

– Это был риторический вопрос, я полагаю. – Хмыкнул я, следуя в кильватере Смольяниной. Но меня услышали, судя по насмешливому взгляду, брошенному Заряной Святославной через плечо. Конечно, ведь именно в ее зимниках я покупаю львиную долю цветов для Лады.

– Слухи есть слухи, Виталий Родионович, и они совсем не то же самое, что обычные разговоры. А уж когда они касаются чьих-то финансовых затруднений… – заявила Смольянина, присаживаясь на резную лавку в одном из неприметных уголков своего зимнего сада. Отсюда открывался замечательный вид на занесенный снегом ярко освещенный двор ее усадьбы, вид, обрамленный яркой зеленью цветущего островка лета, устроенного трудолюбивыми руками хозяйки дома, под ажурным стеклянным куполом зимнего сада.

Заряна Святославна подняла руку, и на ее ладонь тут же опустилась огромная яркая бабочка, из тех, что водятся разве что где-нибудь в Южной Америке…

– Поразительные существа, не правда ли, Виталий Родионович? – тихо проговорила Смольянина, внезапно меняя тему беседы. Словно взяла тайм-аут. – Иногда мне кажется, что смысл их существования состоит лишь в умножении красоты.

– Может быть, так оно и есть. – Пожал я плечами, и моя собеседница, легонько дунув на ладонь, заставила бабочку взлететь. Проводив взглядом ярко раскрашенного обитателя сада, Смольянина чуть помолчала и повернулась ко мне.

– Впрочем, это неважно. Как бы красивы они ни были, как бы ни радовали наш взор, но основная цель их жизни опыление цветов. Так и наше общество. За мишурой и звоном бокалов, за золотым шитьем и алмазным блеском, прикрытое бессмысленными разговорами, оно творит политику Руси. Одним многозначительным намеком в тихой беседе оно может вознести на вершину, а единственным пущенным слухом обрушить с нее. Вне его власти лишь государь… но и он прислушивается к шуму общества, улавливая в нем чаянья и недовольство… Собственно, как и общество чутко реагирует на его знаки.

– Хотите сказать…

– Предупредить. – Покачала головой Заряна Святославна. – Я слабая женщина, Виталий Родионович, и не в моих силах оказать вам серьезную помощь, но никто никогда не мог назвать Смольяниных неблагодарными. А я прекрасно помню то участие, которое вы приняли в судьбе моего непутевого племянника. Берегитесь, друг мой. Если в свете пошли слухи о грядущем банкротстве и вражде с бывшим покровителем, это очень дурной знак.

– Опала?

– Да, – жестко ответила Смольянина и, резко поднявшись со скамейки, проговорила уже совсем другим, привычно ласковым тоном: – Проводите меня к гостям, Виталий Родионович. Они, должно быть, уже и вовсе потеряли хозяйку дома.

– С превеликим удовольствием, Заряна Святославна. – Предложив руку собеседнице, я препроводил ее в зал.

Нельзя сказать, что я не ожидал чего-то в этом роде, но новости, сообщенные Смольяниной, все-таки были довольно… хм, внезапными. Зато теперь стало понятно и необычно малое число приглашений в этом году, и холодное отчуждение в беседах с прежде довольно доброжелательно настроенными людьми.

Вот и началось.

Глава 4

Радости и гадости

Очередное письмо от герцога Лауэнбургского прибыло утром нового, семь тысяч четыреста десятого года, и я уже не был удивлен, обнаружив на краю вложенных в жесткий конверт бумаг тонкий, но такой характерный бурый перлюстрационный след. Ну да, ни ментальными конструктами, ни иными не оставляющими следов методами найти скрытый текст в письме не удалось, вот «Черный кабинет» и решился на химическую проверку. И тут облом.

Впрочем, ожидать иного после всех прошлогодних событий было бы как минимум наивно. Я вздохнул и, отложив в сторону так и не прочитанное письмо моего возможного компаньона, пригубил горячий ароматный кофий, как всегда безупречно приготовленный моей женой. С испорченным настроением этот напиток справился очень и очень неплохо. А уж когда меня обняли нежные руки Лады, а щеки коснулись ее теплые губы, мысли об идиотской инициативе излишне рьяных розыскников и вовсе улетучились из моей головы.

– Спасибо за подарок, Витушка, – привычно устраиваясь у меня на коленях, проговорила жена. – Ты его сам заговаривал?

– Разумеется. Неужели ты думаешь, что я бы смог доверить кому-то свои чувства к тебе? А вот основу сделали ладожские златокузнецы… правда, по моему же эскизу. Это лучшее, что пришло мне в голову, – улыбнулся я, с удовольствием рассматривая изящный в своей простоте серебряный кулон-открытку, удобно устроившийся в ложбинке меж двумя полушариями высокой груди Лады, едва скрытых полупрозрачным пеньюаром.

Тихо зашуршала невесомая ткань, и мы как-то незаметно перекочевали из-за бюро, у которого я пил кофий, в кровать…

Я уже говорил, что люблю свою жену? Так вот, это неправда. Я ее обожаю! Глядя на нее, я ловлю себя на мысли, что не чувствую всех тех лет, что прошли с момента нашей первой встречи. Мальчишка? Да, и этим горжусь!

Конечно, в определенном смысле спасибо за наши неугасающие чувства друг к другу можно было бы сказать и одному шибко ушлому интригану, но… он свое уже получил, да и общаться с его сиятельством сейчас меня совершенно не тянет.

– Это самый лучший твой подарок, – проговорил я, когда страсти немного улеглись, и мы с Ладой вновь обрели способность к вербальной коммуникации.

– Ты так говоришь каждое новогоднее утро. А я, как всегда, отвечу, что настоящий подарок все еще ждет тебя под ёлкой, – улыбнулась Лада, старательно укрываясь одеялом и бросая короткий взгляд в сторону двери. Прислушавшись, и я ощутил приближающийся к нашей спальне фонтан восторга. Да не один, а сразу два. Беляна тоже решила этим утром присоединиться к брату. Впервые, между прочим.