Путь теософа в стране Советов: воспоминания - Давид Арманд

На окраине Краснодара мама сняла комнатку на лето в уютном домике и перевезла туда девочек. Марьяне было три года, Леночке — месяцев шесть. У Маги всё равно не было молока для ребёнка, а ехать в Краснодар она не могла из-за службы. С двумя малышами маме хватало забот, но она, как всегда, писала, что ей хорошо. Также писала, как она рада будущему внуку, что до этого она не надеялась дожить до счастья стать бабушкой и строила планы на будущее — обязательно переселиться к нам — растить внучка.

Однажды мы получили телеграмму от мамы, гласившую: «Немедленно выезжаю чт…мн…кн…т…»

Мы ломали голову, что бы это значило. Почему же немедленно? Потом решили, что маме не терпится к нам, так как она знала, что очень скоро у нас должен появиться «Глупс».

Мы спешно привели нашу комнату в идеальный порядок, украсили всю цветами и с нетерпением ждали приезда любимого человека.

Через день меня вызвали в завком. Опять будут ругать за сверхурочные, подумал я.

— Вам телеграмма, — сказал делопроизводитель.

Телеграмма была от Гордона: «Почему не приехал. Лида умерла от воспаления лёгких». Я ничего не понял. Какая Лида? И только со второго раза дошло: ведь это же про маму!! Как умерла? Так совсем? Тут только я понял, что первая телеграмма вызывала меня приехать к больной маме, а на почте перепутали текст…

Я растерялся. Как же я без мамы? Никакой я не сильный, не взрослый. Я только потому и казался сильным, что чувствовал за плечами её сильную волю, при ответственных решениях всегда советовался мысленно с ней, опирался на неё, угадывал: как бы она поступила в этом случае?

Позже из письма Маги мы узнали, что мама заболела за неделю до смерти. Она не хотела их беспокоить, думала, обойдётся, пересиливала себя, тогда как температура доходила до 40°, и ухаживала за девочками. А потом уже была не в силах сообщить им о своей болезни — впала в беспамятство. Хозяйка не сразу нашла адрес родных, так что, когда Гордон приехал, мама уже была без сознания. Похоронили её там же в Краснодаре. Мне никогда не удалось побывать на её могиле.

Между тем приближались роды, а обещанной квартиры всё не было. Что было делать? Ехать к Нине с ребёнком было невозможно.

10 июля 1931 года начались схватки в четыре часа утра. Я повёл Галочку на станцию, так как в Лосиноостровской был плохо оборудованный роддом. Поездов не было. Ждали до 6 часов 15 минут. Ехали на поезде. На вокзальной площади пришлось долго ловить машину, никакие частники не соглашались отвезти, а такси ещё не работали. Я сходил с ума, видя, как Галочка страдала, хоть и крепилась, кусала губы, делалась то бледной до прозрачности, то багрово-красной с синим оттенком. Наконец-то нашёлся добрый человек с машиной. Галочку приняли в Первый образцовый, называемый Шелапутинским, роддом имени Н. К. Крупской на Ульяновской улице. Это был наш районный.

Я помчался домой, попросил Нину приготовить передачу. В 9 часов вернулся назад:

— Ну как?

— Всё благополучно, роды продолжаются.

Я пошёл на завод, но ничего не соображал. В 6 часов вечера снова слышу:

— Всё благополучно, роды продолжаются.

Я готов был повеситься на их благополучии. Так я ходил по 2–3 раза в день. Ответ был тот же. Я готов был биться об стенку головой. Ведь моя Галочка ни в чём не виновата, за что же она так страдает!!!

Так продолжалось до 9 часов вечера 12 июля. Я сходил с ума и сетовал неизвестно на кого: «А ещё говорят, что в природе всё разумно»! И слышу:

— Всё нормально, родила сына.

Какой камень свалился с души. Всё стало лучше, светлее. Я с трудом удержался от того, чтобы не выкинуть какой-нибудь фортель — выражение буйной радости, прямо тут же, в приёмной роддома.

Глупс был настоящий глупс, столько страданий доставил своей маме, и так длительно. Но в то же время был рекордсменом: вес его был 10, 5 фунтов. Уфф!

У меня началась «черная жизнь», которую я, однако же, принял с великой радостью и небывалой энергией. День я был на работе, со всеми трудностями налаживал новый цех, потом бежал в роддом делать передачу, по дороге в трамвае писал Галочке письмо, потом мчался в магазины, чтобы до закрытия достать для Гали молоко, овощи, фрукты, простояв несколько часов в 2–3 очередях. После закрытия магазинов отправлялся к знакомым собирать пелёнки, подгузники, распашонки. Ввиду трудного положения с мануфактурой стихийно возникло такое правило, что родители, у которых дети немного подросли, передавали пелёнки и т. д. родителям новорожденных, часто вовсе до того не знакомых. Позже и мы включились в эту эстафету в течение нескольких лет. После обхода по сбору пелёнок я садился и корпел над сверхурочной работой, которую брал в техбюро, так как расходы наши не укладывались в приход. Много предвиделось экстренных расходов. А тут ещё оказалось, что всё собранное детское бельишко, которого набралось 70 штук, надо перестирать и прокипятить. Нина игнорировала все это дела.

Немудрено, что новый завцехом на первых порах проявил свои способности больше в качестве прачки, нежели в качестве инженера.

Наконец-то наступил день выписки Галочки с Глупсом домой. Я с трепетом и благоговением взял малышку в руки. Посмотрел, откинув с личика одеяльце: «Да ведь он совершенно настоящий человечек!» С каким удивленьем он уставился на меня своими большими ярко-голубыми глазками!

У нас было заранее твёрдо решено, что это будет АЛЕША. Теперь скажу по секрету, что всё-таки чуть-чуть маячило резервное имя для девочки — АЛЁНУШКА. Но оно не пропало, когда мы запланировали дочку, через четыре года, и твёрдо знали, что тогда обязательно должна быть дочка. Так оно и вышло, оба раза по нашему заказу.

Наш большой друг — Михаил Васильевич Муратов к тому времени женился, и когда увидел нашего Глупса, сказал:

— Не задавайтесь. Вот увидите, что у меня тоже будет хороший сынище.

Жена Михаила Васильевича, заслуженная учительница литературы и русского языка — Татьяна Григорьевна, узнав о наших трудностях с квартирой, вопрос о которой ещё не был решён, поговорила со своими знакомыми — семейством Липиных и просила приютить нас в их квартире, пока они будут всей семьёй в экспедиции на Телецком озере. Они охотно согласились, эти исключительно любвеобильные и радушные люди, которые до этого ничего о нас не знали. Так что прямо из родильного дома мы поехали к ним на Пятницкую улицу. Это был двухэтажный особняк. В нижнем этаже жили они, а наверху располагалась геологическая лаборатория и жил сам академик, президент Академии наук Александр Петрович Карпинский.

В квартире Липиных был невероятный хаос. Мы привели в порядок одну комнату и поселились в ней.