Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы - Сесил Скотт Форестер

— Она потеряла ветер, сэр.

Хорнблауэр едва ли смел на это надеяться. Он рассчитывал, что сможет проскочить под ветер, возможно обменявшись бортовыми залпами. На то, что случилось, он и надеяться не смел. «Луара» беспомощно болталась на волнах. Ее капитан слишком поздно заметил маневр «Отчаянного». Вместо того чтобы лечь на другой галс, набрать скорость и снова повернуть, он попытался последовать примеру «Отчаянного» и вернуться на прежний курс. Но с неопытной командой и без тщательной подготовки затея с треском провалилась.

Хорнблауэр видел, как «Луара» рыскнула от ветра и повернулась обратно, отказываясь, подобно испуганной лошади, вести себя разумно. А «Отчаянный» с попутным ветром летел ей навстречу. Обострившимся от возбуждения взглядом Хорнблауэр измерял быстро сокращающееся расстояние между кораблями.

— Мы их поприветствуем, мистер Буш! — закричал он. Никакого рупора не требовалось — ветер дул прямо в сторону кормы. — Канониры! Не стреляйте, пока не увидите в прицел его грот-мачту!

«Пистолетный выстрел» по старой традиции идеальное расстояние для бортового залпа, даже «половина пистолетного выстрела», двадцать или тридцать ярдов. Правый борт «Отчаянного» проходил возле самого правого борта «Луары», но по правому борту «Отчаянного» пушки были заряжены, выдвинуты и готовы стрелять, а «Луара» являла взору ряд пустых портов — неудивительно, когда ее команда в таком смятении.

Шлюп поравнялся с «Луарой». Громыхнула пушка номер один. Рядом с ней стоял Буш, он и скомандовал: «Пли!» Очевидно, он намеревался двигаться вдоль батареи, стреляя из каждой пушки по очереди, но «Отчаянный» слишком быстро мчался с попутным ветром. Остальные пушки нестройно грохотали. Хорнблауэр видел, как щепки полетели из борта «Луары», видел, как в нем появилась дыра. Идя по ветру, «Отчаянный» почти не испытывал бортовой качки. Килевая качка оставалась, но ни один хладнокровный канонир не промахнется с расстояния в пятнадцать ярдов.

В борту «Луары» открылся один-единственный пушечный порт — французы запоздало пытались выдвинуть пушки. Шканцы «Отчаянного» поравнялись со шканцами фрегата. Хорнблауэр видел суетящуюся толпу, и ему показалось, что он даже различил французского капитана. Вмиг рядом с Хорнблауэром громыхнула каронада, и он чуть не подпрыгнул от неожиданности.

— Картечь поверх ядра, сэр, — сказал канонир, с ухмылкой поворачиваясь к Хорнблауэру. — Милое дело.

Сто пятьдесят ружейных пуль, заключенные в патроне картечи, пройдутся по палубе «Луары», как метла. Все стоявшие на палубе морские пехотинцы скусили новые патроны и запустили в дула шомпола, — должно быть, они тоже стреляли, но Хорнблауэр этого не заметил. Буш снова оказался рядом.

— Все ядра попали! — выкрикнул он, задыхаясь. — Все до единого!

Занятно было видеть Буша в таком волнении, но Хорнблауэру все еще было не до пустяков. Он оглянулся на «Луару» — та по-прежнему дрейфовала. Очевидно, бортовой залп вновь поверг ее команду в полное смятение. А вот и Уэссан, черный и зловещий.

— Два румба влево, — скомандовал Хорнблауэр рулевым.

Разумный человек не станет подходить ближе к берегу.

— Может, мы приведемся к ветру и добьем ее, сэр? — спросил Буш.

— Нет.

Несмотря на боевую горячку, Хорнблауэр принял разумное решение. Хотя оставшийся без ответа бортовой залп и давал ему преимущество, «Отчаянный» был все-таки слишком слаб, чтобы добровольно ввязываться в поединок с «Луарой». Если бы «Луара» потеряла мачту, Хорнблауэр попытался бы. Сейчас корабли разошлись уже на милю — за то время, что он будет лавировать обратно, неприятель оправится и будет готов к встрече. Как раз в этот миг «Луара» наконец повернула: она снова управляема. Ничего не выйдет.

Матросы, как обезьяны, возбужденно болтали и приплясывали на палубе от волнения. Хорнблауэр взялся за рупор:

— Молчать!

Воцарилась тишина. Все глаза устремились на него. Как ни странно, это его не смутило. Он зашагал по палубе, прикидывая расстояние до Уэссана, видневшегося теперь на правой раковине, и до «Луары», идущей по ветру. Он подождал, почти решился и еще подождал, прежде чем отдать приказ:

— Руль на ветер! Мистер Проуз, будьте любезны, обстените грот-марсель.

Они были в самом начале Ла-Манша. «Луара» на ветре, а под ветром — ничем не ограниченный путь к спасению. Если «Луара» бросится за ним в погоню, он заманит ее в пролив. Погоня в кильватер, да еще в сгущающейся темноте, почти не сулила Хорнблауэру опасности, «Луара» же рисковала наскочить на мощное подразделение британского флота. Поэтому Хорнблауэр выжидал, положив корабль в дрейф, на случай если француз не сможет побороть искушение. Потом он увидел, как реи «Луары» повернулись. Она легла на правый галс. Она возвращается к Бресту. Французский капитан поступил разумно. Но для всего мира, для всей команды «Отчаянного» — да и для всех на «Луаре», кстати, — это означает, что «Отчаянный» вызвал ее на бой, а она поспешила, поджав хвост, укрыться в безопасности. Команда шлюпа недисциплинированно закричала «ура!». Хорнблауэр снова взялся за рупор.

От усталости и напряжения голос его хрипел. В момент победы наступила реакция. Хорнблауэр вынужден был остановиться и подумать, заставляя себя сосредоточиться, прежде чем отдать следующий приказ. Он повесил рупор на стропку, повернулся к Бушу — два незапланированных движения выглядели крайне драматично в глазах команды, во все глаза смотревшей на капитана и ожидавшей, что же он скажет.

— Мистер Буш! Вы можете отпустить подвахтенных, будьте так любезны.

Последние слова дались значительным усилием воли.

— Есть, сэр.

— Закрепите пушки и отпустите людей с постов.

— Есть, сэр.

— Мистер Проуз! — Взглянув на Уэссан, Хорнблауэр прикинул, насколько их снесло ветром. — Положите корабль в бейдевинд на левый галс.

— В бейдевинд на левый галс. Есть, сэр.

Строго говоря, больше приказов не требовалось. Он может отдаться своей усталости. Но желательно, а точнее, необходимо добавить еще несколько слов.

— Нам придется лавировать обратно. Позовите меня, когда будет меняться вахта.

Произнося эти слова, Хорнблауэр мысленно представлял себе, что они для него означают. Он может упасть на койку, вытянуть усталые ноги, дать напряжению постепенно схлынуть, отдаться усталости, осознать, что в течение часа или двух ему не придется принимать никаких решений. И тут он с изумлением пришел в себя. Он понял, что все еще стоит на шканцах и все глаза устремлены на него. Он знал, что должен сказать несколько впечатляющих слов. Он знал, что это необходимо, — следует удалиться достойно, как какой-нибудь несчастный актер удаляется за занавес. Для простых матросов его слова будут наградой за усталость. Они смогут вспоминать и пересказывать эти слова месяцы спустя. Эти слова — и уже поэтому стоит их сказать — помогут матросам сносить тяготы блокадной жизни. Хорнблауэр