Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 1 - Монах Симеон Афонский

«В любое время дня и ночи, если тебе тяжело, всегда приходи ко мне!» – благословил меня батюшка еще в начале моего послушничества, и я всегда и во всем искал его помощи и вразумления.

Семинарские уроки вызывали в душе много вопросов:

– Батюшка, я учу по катехизису, что «вера есть уверенность в невидимом». А если оно невидимое, как на него уповать?

– Уповай разумением, которое имеешь.

– Я уповаю, но мое разумение подводит меня… – с горечью вырвалось из глубины души.

– Веру необходимо возгревать. Апостол Павел говорит: «Духа не угашайте». А Христос что сказал? «Постигните истину и истина освободит вас». Вера – это способность постижения истины. Следовательно, ее можно и нужно развивать, да.

– А как развивать, отче?

– Постижением слов Спасителя: «Мир оставляю вам, мир Мой даю вам». Во всем, что ни делаешь, сначала ищи мир Христов, который не от мира сего.

– Я пытаюсь это делать, но не получается, батюшка.

– Если не получается, тогда смиряйся и не высокомудрствуй, и этот мир поселится в твоей душе. Только благодать устраняет надуманные вопросы…

Вот что было удивительно: когда я входил к старцу с мучительным переживанием в душе, обуреваемый помыслами или страстями, намереваясь долго и обстоятельно рассказывать батюшке все перипетии своих искушений, то дурные помыслы и нападения тут же совершенно исчезали.

– Ну, что стоишь и молчишь? – спрашивал, улыбаясь, отец Кирилл.

– Батюшка, столько хотел вам рассказать, и вот – ничего не осталось…

Или, бывало, духовник ладонью легонько ударял в грудь, и всякая нечисть тут же исчезала из души, словно в ней начинало сиять тихое солнышко – солнышко благодати и душевного мира.

Обрадованный и обласканный чрезвычайно добрым и приветливым отношением ко мне духовного отца, я как-то не удержался и поделился с отцом Трофимом своей радостью:

– А мне батюшка благословил приходить к нему в любое время дня и ночи!

Но вместо ожидаемого мной одобрения от иеромонаха по поводу особого расположения ко мне духовника, келейник по-доброму рассмеялся:

– Эх ты, чудак! Да старец так всем говорит, а тебе следует помнить, что он тоже устает и иногда сильно болеет от множества посетителей… Старайся заботиться о нем и попусту не безпокоить… Это и будет твоей любовью к старцу! А то, что очень любишь его, это хорошо… Я сам его люблю!

Присмотревшись к самоотверженному служению батюшки безчисленным паломникам, которые неиссякаемым потоком стремились в Лавру, желая попасть на исповедь к становившемуся знаменитым духовнику, я только сейчас заметил, как ему бывало трудно. До сей поры я не задумывался о сложности, неимоверной трудности и высоте такого послушания, как у отца Кирилла. Несомненно, помощь его страждущим и ищущим душам была неизмерима и несопоставима ни с какой другой профессией. Тысячи людей он привел к Богу, тысячи душ получили от него душевное укрепление и духовное исцеление. Множество сердец, среди которых билось и мое сердце, нашло в нем опору и истинный путь к спасению во Христе.

В этом труднейшем монастырском послушании оставалась незаметной и скрытой другая сторона духовничества – огромная душевная нагрузка и напряжение всех человеческих сил, периодически заставлявшие старца тяжело болеть, и тогда доступ к нему временно закрывался. Тем не менее, монашеское правило ежедневно продолжалось в его келье, даже если отец Кирилл болел. Тогда он лежа слушал наше поочередное чтение канонов и акафистов, прикрыв лицо рукой. Его лицо почти всегда было светлым и сияющим, обрамленное белоснежными прядями волос и длинной белой бородой. Глаза устремлялись прямо в душу, оставаясь в то же время добрыми и строгими. Однажды мне потребовалось срочно обратиться к духовному отцу за советом. После чтения в полдень монашеского правила старец каждый день продолжал до вечера принимать исповедь от паломников. Постучав в дверь его кельи и сказав молитву, я долго ждал. Наконец, дверь слега приоткрылась. Духовник, выглянув, увидел меня:

– А, это ты… Если можешь, в другой раз… в другой раз…

Лицо моего дорогого батюшки казалось пепельно-серым и усталым до невероятности. Один-единственный раз я видел его таким, но его взгляд – предельно усталый – запомнился мне навсегда… Тяжела ноша духовника и не всякой душе возможно понести ее.

– Да, да, отче родной, благословите!

Я отошел от его двери чуть не плача, так мне было его жалко… Об увиденном долго не хотелось никому рассказывать.

Кажется, старец догадался о моем впечатлении от неимоверной тяжести духовничества и его скорбного креста. Когда я уже стал иеромонахом и мы находились одни в его монашеской келье после исповеди, я осмелился спросить у него:

–