Принц и пилигрим - Мэри Стюарт

Когда Мордред со своим эскортом добрался до замка, во внутреннем дворе собралась целая толпа. У ворот поджидал дворецкий, чтобы лично проводить гостя к королеве.

Ощущая себя неловко и непривычно в выходной тунике, надеваемой лишь изредка, жесткой, толком не разношенной и припахивающей затхлостью, Мордред следовал за проводником. Нервы его были взвинчены до предела; высоко вскинув голову, он смотрел прямо перед собой, в спину дворецкого, но при этом физически ощущал на себе чужие взгляды и слышал перешептывания. Гость относил все за счет вполне понятного любопытства, возможно, смешанного с презрением; он понятия не имел, что держится на удивление по-придворному: скованность его вполне походила на церемонную чопорность парадного зала.

— Рыбацкий сынок? — шушукались вокруг. — Да неужто? Слыхали мы эти байки! Да вы только взгляните на него… Кто, говорите, его мать? Сула? Я ее помню. Прехорошенькая. Когда-то работала здесь, во дворце. То есть во времена короля Лота. И когда это он в последний раз бывал на островах? Двенадцать лет назад? Или одиннадцать? Как, однако, летит время… А мальчишка-то как раз подходящего возраста, верно? Ну-ну, любопытно… Очень, очень любопытно.

Так перешептывались люди. Пересуды весьма порадовали бы Моргаузу, услышь она их, а Мордред, который вскипел бы яростью, не уловил ни слова. Но шепот он слышал и взгляды ощущал. Мальчик еще заметнее напрягся, выпрямился и мысленно пожелал, чтобы испытание поскорее закончилось и он снова оказался бы дома.

Но тут они оказались перед дверями зала, и едва слуги распахнули створки, Мордред позабыл и про шепот, и про собственную чужеродность — позабыл обо всем, кроме открывшегося великолепного зрелища.

Когда Моргауза, оказавшись в немилости у Артура, покину-ла-таки Дунпелдир и перебралась в королевство Оркнейское, некий случайный отблеск в волшебном зеркале, должно быть, подсказал королеве, что ее пребывание на севере изрядно затянется. Из южной столицы Лота ей удалось вывезти немало сокровищ. Тидваль — король, который правил там теперь от имени Артура, — надо полагать, обнаружил, что крепость его заметно обеднела. Впрочем, суровый воин вряд ли особо возражал. Но Моргауза, эта изнеженная леди, сочла бы себя обделенной, лишившись хотя бы одной из принадлежностей королевского сана, и при помощи добытых трофеев сумела свить себе уютное, нарядное гнездышко, дабы смягчить тяготы ссылки и подчеркнуть свою некогда прославленную красоту. Со всех сторон каменные стены зала были задрапированы тканями, выкрашенными в ослепительно яркие цвета. Гладкие полы из плитняка не устилал, как следовало ожидать, камыш и вереск, но тут и там красовались роскошные островки оленьих шкур, бурых, и рыжих, и пятнистых. Вдоль боковых стен протянулись массивные каменные скамьи, но кресла и стулья на возвышении в конце зала были из превосходного дерева, отделанные искусной резьбой и росписью, разубранные цветными подушками, а богато изукрашенные, крепкие дубовые двери благоухали маслом и воском.

Но рыбацкий сын ничего этого не видел. Взгляд его был прикован к женщине, восседающей в кресле в самом центре возвышения.

Моргауза, королева Лотиана и Оркнеев, по-прежнему ослепляла красотой. Свет, падающий из прорези узкого окна, мерцал в ее волосах, потемневших от розово-золотистого оттенка времен юности до насыщенно-медного. Глаза ее, с удлиненными веками, отливали зеленью, как изумруды, а цвет лица отличался той же ровной, кремовой бледностью, как и в былые дни. Пышные волосы были разубраны золотом, в ушах и на шее переливались изумруды. Платье цвета меди облегало фигуру, а сложенные на коленях хрупкие белые ручки искрились дорогими кольцами.

Рядом с нею все пятеро придворных дам — свита королевы, — несмотря на элегантные наряды, казались безобразными старухами. Те, кто знал Моргаузу, не сомневались: на создание этой видимости затрачено не меньше усилий, чем на убранство самой королевы. В зале, ниже возвышения, находилось десятка два людей: целая толпа, на неискушенный взгляд юного Мордреда, которому казалось, что вокруг еще больше глаз, нежели во дворе. Мальчик оглянулся в поисках Гавейна или других принцев, но ни одного не увидел. Нервно помедлив на пороге, он вошел. Королева, полуобернувшись, беседовала с одним из советников, приземистым, коренастым старцем: тот, почтительно склонившись, внимал каждому слову.

Но вот королева заметила Мордреда. Она с достоинством выпрямилась на высоком кресле, удлиненные веки опустились, скрывая внезапно вспыхнувший интерес в глазах. Кто-то подтолкнул мальчугана сзади, прошептав:

— Ну, ступай. Подойди и преклони колена.

Мордред повиновался. Приблизился к королеве, собрался было опуститься на колени, но Моргауза жестом дала понять, что это излишне. Он ждал, выпрямившись и, очевидно, сохраняя присутствие духа, однако даже не пытаясь скрыть изумление и восхищение, во власти которых оказался, впервые удостоившись созерцания коронованной особы. Мальчик застыл на месте, глядя во все глаза. Если зрители ожидали, что гость оробеет или что королева упрекнет его за дерзость, они остались разочарованы. В тишине, объявшей зал, ощущалось жадное любопытство с легким привкусом насмешки. Огражденные этой тишиной, королева и рыбацкий сын пристально изучали друг друга.

Будь Мордред лет на шесть постарше, люди скорее поняли бы, почему бы это королева созерцает гостя столь снисходительно и даже с явным удовольствием. Моргауза не делала секрета из своего пристрастия к пригожим мальчикам; после смерти мужа этой прихоти она предавалась без особого стеснения. А Мордред выглядел вполне представительно: тонкая, стройная фигура, изящно сложен, в глазах под крылатым изгибом бровей читается живой, однако сдерживаемый ум. Моргауза внимательно рассматривала гостя: скован, но отнюдь не неуклюж в этой своей «выходной» тунике, единственной, что у него есть, помимо отрепьев на каждый день. Королева помнила и материю: много лет назад она сама отослала в хижину отрез домотканой, неровно окрашенной холстины, каким погнушались бы даже дворцовые рабы. Обнаруженная в сундуках недостача куска получше неминуемо вызвала бы расспросы. На шее гостя висела нитка неровно нанизанных раковин и что-то вроде деревянного амулета: мальчик, верно, сам его вырезал из принесенного морем обломка. Ноги, хотя и запыленные от ходьбы через вересковую пустошь, отличались безупречной формой.

Все это Моргауза с удовлетворением отметила про себя, однако увидела она и больше: темные глаза, наследие испанской крови Амброзиев, принадлежали Артуру; тонкие черты лица и чуткий изгиб губ — самой Моргаузе.