Жизнь графа Дмитрия Милютина - Виктор Петелин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– На Западе привыкли открыто поносить Россию, и никто не сумел ответить ей за те оскорбления, которые раздавались в Европе. И вдруг неслыханное явление – появилась статья некоего Русского, в которой впервые послышался твердый и мужественный голос русского общественного мнения, – говорил Иван Аксаков среди друзей. – Никто никогда из частных лиц в России еще не осмеливался говорить прямо с Европою таким тоном, с таким достоинством и свободой.
Иван Аксаков говорил о цикле статей Федора Тютчева, переданных Бартеневу для публикации. А все началось еще с 1844 года, когда Тютчев, проработав на Западе больше двадцати лет, только что вернулся с дипломатической службы в Петербург, оставив свою статью для обсуждения на Западе. Он задумал большую работу «Россия и Запад», чтобы воплотить накопленный опыт из общения с иностранной прессой и с западными коллегами. У него многое накопилось… Иные коллеги Милютина говорили, что Тютчев кое-что взял у славянофилов, высказал свою главную мысль о роли религии в становлении человека и народа вообще, а православие определяет самобытность человека и русского народа в первую очередь. Отмечали, что Тютчев, упоминая о нашем высокообразованном политическом правительстве, увидел, что сознание своего единственного исторического значения совершенно утрачено, все еще упорствуют влияния, отчаянно отрицающие Россию, что клика, которая сейчас у власти, проявляет деятельность положительно антидинастическую, все это приведет господствующую власть к тому, что она будет выражать чисто антирусские позиции. Тютчев много писал о восточном вопросе, писал о том, что этот вопрос жизни и смерти для трех предметов, доказавших всему миру свою живучесть, а именно: Православная церковь, Славянство и Россия – Россия, естественно включающая в свою собственную судьбу оба первых понятия. Отсюда проистекает вражда к России. Запад, охваченный разрушительной философией, возникшей шестьдесят лет назад после Французской революции, охваченный католицизмом, утвердил новшество – «самовластие человеческого «я», «поклонение человеческому «я», ставшему «мерой всех вещей». Запад породил Реформацию, Атеизм, Революцию, сформулировал мысли западной цивилизации: «Мысль эта такова: человек в конечном итоге зависит только от себя самого как в управлении своим разумом, так и в управлении своей волей. Всякая власть исходит от человека; все, провозглашающее себя выше человека, – либо иллюзия, либо обман. Словом, это апофеоз человеческого «я» в самом буквальном смысле слова». Эти слова Тютчева, услышанные им в светской беседе, Милютин запомнил на всю жизнь… Знал Милютин и о письме Тютчева о цензуре 1857 года, написанном князю Горчакову, которая тогда еще ходила по Петербургу.
Тютчева огорчали многие нелепости существующего быта, недоверие к народу, скудость и тупоумие правительственных чиновников, запрещающих прежде всего славянофильские издания, «Московские ведомости», колеблющийся министр внутренних дел Валуев, то разрешающий, то запрещающий одно и то же издание, все эти недостатки способствовали развитию и укреплению революционного материализма.
«В такой ситуации оппозиционные либеральные, демократические, революционные, легальные и нелегальные издания в России и за рубежом (особенно «Колокол» и «Полярная звезда» А.И. Герцена) получали и известные моральные преимущества, ибо сосредоточивались на критике реальных недостатков и злоупотреблений существовавшего строя, хотя в своей идеологической риторике невнятного гуманизма и прогресса, утопически уповавшей на внешние общественные изменения.
Выступая против цензурных излишеств, Тютчев ратует за уравнение в свободных условиях с оппозиционной печатью тех журналистов, которые остаются не у дел, но способны создать «мощное, умное, уверенное в своих силах направление», основанное на многократно подчеркнутых им христианских ценностях и утверждающее соответствующее государственное и общественное устройство», – подводил итоги общественно-политической и литературно-философской деятельности Ф.И. Тютчева современный исследователь Б.Н. Тарасов.
Глава 5
МЕЧТЫ ОБ ОТСТАВКЕ И О КРЫМЕ
В последние годы Дмитрий Алексеевич не раз говорил в семье, с женой и детьми, что путь его как военного министра может скоро закончиться, – столько споров, полемики на любых уровнях выдержать ему не под силу. Он мечтает где-нибудь на берегу Черного моря купить небольшое имение, построить там дом, развести цветы, вырастить виноград, а главное – писать воспоминания, заниматься литературным трудом. Семья одобрила его предложения, а он стал подыскивать продавца. Вскоре отыскался и продавец – князь Сергей Викторович Кочубей, полтавский помещик, которому хотелось продать свое имение на Южном берегу Крыма в Симеизе, виделись утром, а на вечер назначили переговоры о продаже, но пока предварительные разговоры не дали положительного результата. Но в свободное время, а этого времени у военного министра было очень мало, вместе с Натальей Михайловной с увлечением рисовали проекты будущего дома в Симеизе, спорили, но так и не пришли к общему проекту, однако времени было еще много, успеют договориться. Иногда в их споры вмешивались дочери, то одна, то другая, и вскоре общие планы наметились. Вскоре состоялась и покупка имения. Вместе с управляющим имением Дмитрий Алексеевич с Натальей Михайловной, дочерью Надеждой и племянницей Анной Понсэ обошли свое новое имение, «в иных местах побывали по нескольку раз, выбирая пункт для будущего нашего жилища, – писал в дневнике Дмитрий Милютин 7 сентября 1873 года. – День был жаркий, сильно утомились, но приобретением своим остались вполне довольны. Опасаюсь только, чтобы желание хорошо здесь устроиться не повело к большим затратам нашего маленького капитала, собранного в течение многих лет самой строгой бережливости и скромного образа жизни». Через неделю пришлось второй раз поехать в Симеиз и встретиться с агентами строительного общества. Место для дома было выбрано, вскоре купчая получена, деньги за имение выданы, пора было окончательно договориться со строителями.
Два месяца в Крыму пролетели быстро, радовала Дмитрия Алексеевича устоявшаяся здесь тишина, какая-то неслыханная благость разливалась по телу и душе. Лишь иногда приезжал егерь с приглашением в Ливадию, порой приезжали и гости, а когда приехал сын Алексей Дмитриевич, одна за другой – дочери, дом стал полной чашей. Отходили на второй и третий план все военные проблемы, споры с Шуваловым, Толстым, Тимашевым, душа его наполнялась добром и светом.
Лишь иногда приезжал фельдъегерь и вручал приглашение от императора на встречу, то ли на званый обед, то ли на бал с дочерьми, то ли на прием с иностранными гостями. Вот тут Дмитрий Алексеевич испытывал недовольство, опять пустая болтовня, официальные приемы, где каждая деталь и подробность была за эти годы ему известна. Он с удовольствием и любовью вместе с женой обсуждают с архитектором Поповым постройку дома в Симеизе, собирали данные о водопроводе, мечтали пригласить винодела и садовника, подсчитывали вместе с Магарачем Сербуленко будущие финансовые расчеты на все эти расходы, а тут подлетает пролетка с императорским посланником, который тут же вручает приглашение на завтрашний вечер, и все чудесные планы об отдыхе улетучиваются как дым.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});