Кортни. 1-13 (СИ) - Смит Уилбур

Все молча слушали.

– Они поют, что сегодня вечером их женщины будут плакать или радоваться, а сыновья гордиться.

– Когда они придут? – спросила Луиза.

– С рассветом, – ответил Тегване.

Луиза по-прежнему сжимала руку Джима. Теперь она подняла голову и посмотрела ему в лицо.

– Я говорила это много раз, но должна сказать сейчас. Я люблю тебя, мой мужчина.

– Я говорил это много раз, но скажу снова, – ответил он. – Я люблю тебя, мой маленький Ежик.

– Поцелуй меня, – сказала она. Их объятие было долгим и страстным. Потом они оторвались друг от друга.

– Теперь иди на свое место.

Джим обратился ко всем:

– Манатаси пришла.

Пастушки принесли от костров завтрак, и все поели в темноте соленой свинины, стоя у ружей. Светало очень быстро. Вначале на светлеющем небе обрисовались вершины деревьев, потом стали видны очертания холмов. Неожиданно Джим резко выдохнул, а Луиза вздрогнула.

– Холмы черны, – прошептала она.

Свет прибывал, и пение превратилось в могучий хор. Стали видны бесчисленные отряды, как глубокая тень на траве. Джим разглядывал их в подзорную трубу.

– Сколько их? – тихо спросила Луиза.

– Тегване сказал, много. Пересчитать невозможно.

– А нас только восемь человек.

Голос ее дрогнул.

– Ты не считала мальчиков, – рассмеялся Джим. – Не забывай о них.

Джим прошел туда, где мальчики ждали у ружей, и поговорил с каждым. Щеки их оттопыривались от дроби, и они держали наготове шомполы, но улыбались и кивали. «Из детей получаются отличные солдаты, – подумал Джим. – Они не боятся, потому что считают это игрой, и подчиняются приказам».

Потом он прошел вдоль ряда мужчин, стоявших за баррикадой. Баккату он сказал:

– Нгуни увидят тебя издалека, потому что ты стоишь у них на пути, как гранитный холм, и внушаешь страх.

– Держите наготове свои длинные хлысты, – сказал он Смоллбою и остальным возчикам. – После этого боя вам придется гнать к побережью тысячи голов скота.

Он сжал плечо Замы.

– Я рад, что ты рядом со мной, как всегда. Ты моя правая рука, старый друг.

Когда он возвращался к Луизе, пение усилилось, взвилось крещендо, и к нему присоединилось топанье тысяч мозолистых ног, звучавшее как артиллерийский залп. Наступившая после этого тишина ошеломляла.

– Начинается, – сказал Джим и поднял подзорную трубу.

Черные ряды стояли как окаменевший лес. Единственным движением было шевеление перьев их головных уборов. Потом Джим увидел, как линия в центре раскрылась, как лепестки ночной орхидеи, и через этот проход выдвинулась колонна. Извиваясь, как змея, она направилась по травянистой равнине к лагерю. В отличие от массы воинов на этих были набедренные повязки из белой бычьей шкуры, а на головах белоснежные перья цапель. Колонну вели двадцать человек. У каждого них на бедре висел боевой барабан из выдолбленного обрубка ствола дерева. Ряды за ними несли трубы из рогов куду. В центре колонны несли массивные носилки, скрытые плотными занавесями. Носилки тащили на плечах двадцать мужчин, они шли покачиваясь и поворачиваясь.

Один из барабанщиков забил в басовом ритме, звучавшем как биение сердца самой земли, и воины начали раскачиваться, вторя ему. К первому барабанщику постепенно присоединялись другие, и звук все усиливался. Подняли свои инструменты трубачи, прогремели воинственные голоса рогов. Колонна растянулась в линию, в середине которой находились носилки, и остановилась как раз за пределами досягаемости с баррикады. Снова прозвучали трубы, эхом отразившись от холмов, и наступила сверхъестественная тишина.

К этому времени на отряды воинов упали первые лучи солнца, и яркими искрами отразились от лезвий ассегаев.

– Надо ударить сейчас, – сказала Луиза. – Выехать верхом и напасть на них первыми.

– Они уже слишком близко. Мы успеем сделать всего два-три залпа, прежде чем они загонят нас в лагерь, – мягко сказал Джим. – Пусть потратят силы на баррикады. Хочу поберечь лошадей для того, что будет потом.

Снова загремели трубы, и носильщики опустили носилки на землю. Новый трубный звук – и из носилок, как оса из гнезда, показалась темная фигура.

– Байетель! – загремели воины. – Байетель!

Приветствие королеве заглушило рога и барабаны. Джим торопливо схватил подзорную трубу и направил на мрачную фигуру.

Женщина, стройная и гибкая, ростом была выше своих телохранителей с их головными уборами. И совершенно нагая, но все ее тело было раскрашено фантастическими красками. Вокруг глаз – сверкающие белые круги. Прямая белая линия пробегала по горлу, подбородку и носу, между глаз и по бритому черепу, деля голову на полушария. Одна половина голубая, как небо, вторая – кроваво-красная. Женщина держала в правой руке маленький церемониальный ассегай с рукоятью, усаженной бусами и пучками волос из львиной гривы.

Белые завитки и окружности подчеркивали ее груди и венерин бугорок. Рисунок в виде ромбов и наконечников стрел заставлял ее стройные ноги и руки казаться еще длиннее.

– Манатаси, – негромко сказал Тегване. – Царица смерти.

Манатаси, двигаясь гипнотически медленно, как взбудораженная кобра, начала танцевать. Она грациозно и смертоносно спускалась по склону к лагерю. Там все стояли молча и неподвижно и как зачарованные смотрели на нее.

За ней двигались воины, словно она была головой дракона, а они – его чудовищным телом. Оружие сверкало на низком солнце, как чешуя рептилии.

Манатаси остановилась вплотную перед линией, которую Джим прокопал перед фургонами. Она стояла, расставив ноги, изогнув спину, выставив вперед бедра. За ее спиной снова загремели барабаны и резко протрубили рога куду.

– Сейчас она отметит нас на смерть.

Тегване говорил громко, чтобы все услышали, но Джим не понимал, что он имеет в виду, пока не увидел показавшуюся между ног Манатаси и направленную к лагерю струю желтой мочи.

– Она мочится на нас, – сказал Тегване.

Струя ослабла, последние желтые капли упали на землю, Манатаси громко закричала и высоко подпрыгнула. Приземлившись, она направила свой ассегай на лагерь.

– Булала! – закричала она. – Убейте их всех!

С громовым ревом воины устремились вперед.

Джим схватил одно из лондонских ружей и попытался взять королеву на мушку, но опоздал. Манатаси зачаровала его, как и всех остальных. И прежде чем он смог выстрелить, ее заслонила набегающая волна воинов. Индуна в высоком плюмаже встал перед королевой, и Джим с досады едва не застрелил его, но в последнее мгновение удержал палец на курке. Он знал, что вслед за ним начнут стрелять все остальные и первый тщательно рассчитанный залп пропадет впустую раньше, чем враг окажется на расстоянии успешных выстрелов. Он опустил ружье и прошел вдоль баррикады.

– Спокойней. Пусть подойдут ближе. Не жадничайте. На всех хватит.

Только Смоллбой рассмеялся его шутке. Смех был хриплым и принужденным.

Джим неторопливо и небрежно вернулся на свое место рядом с Луизой, давая пример мушкетерам и мальчишкам. Передний ряд воинов приближался к линии белых камней. Воины танцевали и пели, размахивали оружием и гремели погремушками, били блестящими клинками по щитам. Между черными щитами не было ни просвета.

«Я подпустил их слишком близко», – подумал Джим. На его лихорадочный взгляд, лезвия ассегаев уже готовы были вонзиться в плоть защитников лагеря. Но тут он увидел, что до камней нгуни еще не добрались. Справившись с собой, он крикнул вдоль линии:

– Ждите! Не стрелять!

Он выбрал индуну, который все еще находился в первом ряду. Индуна был весь в страшных шрамах, удар топора задел его глаз и щеку. Заживший шрам был гладким и блестящим, и пустая глазница словно смотрела прямо на Джима поверх черного щита.

– Ждите! – крикнул Джим. – Пусть подойдут ближе.

Он видел на щеках индуны отдельные капли пота, сверкавшие как серые жемчужины. Босые ноги вождя задели белый камень линии.

– Огонь! – закричал Джим, и единым громовым раскатом прозвучал первый залп. Пороховой дым закрыл видимость серым облаком.